Ледяной лес - Чиын Ха

Ко мне тут же пришло решение: я должен выжить, хотя бы ради друзей, и своими глазами увидеть конец, который предсказала Кисэ.

Пока я придумывал хороший предлог, чтобы заглянуть в гости к госпоже Капир, настал день похорон Лиан. Над Эденом висело до безобразия синее чистое небо. Сразу за гробом шел Климт Лист. Мы с Тристаном замыкали траурную процессию.

Баэль… Он так и не появился.

Стояла небывалая тишина: никто не плакал, не слышно было даже звука шагов. Всех сковала не скорбь, а какая-то торжественность.

Когда мы наконец приблизились к месту, где должна была упокоиться Лиан, меня снова обожгло болью. Какая чудовищная несправедливость: девушка, прекрасная, словно цветок, должна навечно остаться в сырой, холодной земле. Смерть не щадит никого. Сердце чуть не разорвалось, руки сжались в кулаки от бессилия и злости.

Гроб аккуратно опустили в землю. Священник прочитал молитву и окропил крышку гроба святой водой. Климт Лист горько плакал, не скрывая слез, девушки – должно быть, близкие подруги Лиан – причитали в стороне. Я сцепил руки и молился, чтобы душа Лиан обрела покой.

– Маэстро! – вдруг удивленно закричал кто-то в тот самый момент, когда Климт Лист бросил горсть земли на гроб.

Я обернулся и увидел Баэля: в руке он сжимал Аврору. В ярких лучах солнца она источала еще более необычное свечение. Появление Антонио со своей драгоценной скрипкой значило только одно: он собирался исполнить реквием.

Словно почувствовав нетерпение собравшихся, Баэль прижал скрипку к груди. Все замерли. Наступила тишина. Не отрываясь, он смотрел в могилу, в глубине которой покоилась его любовь. Смычок коснулся струн, и слезы покатились по его щекам. Антонио не спешил их утирать.

– Слушай внимательно, – дрожащим голосом воскликнул он, обращаясь в пустоту. – Ты показал мне великую месть Мотховена. А теперь ты услышь мою.

Скрипка пронзительно запела, словно разразившись рыданием. Такой была месть убийце, который в тот миг мог находиться среди нас, притворяясь скорбящим.

Дышать стало тяжело, тело пронзила боль. Прекрасный, насыщенный, мощный звук скрипки разрывал сердца и души. Кем бы ни был преступник, где бы ни находился, возмездие придет к нему в образе музыки. Будь я убийцей, голос Авроры заставил бы меня погубить самого себя. Он лишал способности дышать – к концу мелодии все, кто находился на кладбище, стали задыхаться.

Вот она – музыкальная революция, которая сотрет такие понятия, как мартино и пасграно, и совершил ее Баэль, принеся в жертву свою любовь.

Мне показалось, что я услышал… торжествующий смех чудовища из Ледяного леса. Того самого, о котором предупреждал граф Киёль. Все случившееся за этот год было предначертано. Так задумал жестокий Создатель, который заставлял нас, свои творения, совершенствовать его музыку.

О великий Мотховен, именно ты в ответе за все.

Друг, которого я так любил, гениальный маэстро, так отчаянно искавший своего истинного ценителя, даже не подозревал о том, что стал марионеткой в руках всемогущего Создателя. Через Баэля лился голос Бога. Я единственный в мире смог понять это. Тяжелая мысль отозвалась болью в груди.

Великий Мотховен мстил, и местью его стала музыка.

Глава 12

Увертюра конца

Он понял совсем недавно:

чтобы положить этому конец,

нужно продолжать играть.

Даже если это сулит ему гибель.

Баэль играл долго. Уже на середине мелодии все, кто был на похоронах, обессилели физически и морально. Случайные прохожие, завлеченные чарующей музыкой, словно приросли к месту.

Антонио играл отчаянно, отдавая всего себя. Мелодия, которую он выводил, звучала печально и торжественно, но никому не дарила наслаждения. Пытка продолжалась, пока Тристан не вырвал смычок из рук Баэля. Слушатели тяжело дышали, пытаясь прийти в себя. Кто-то упал в обморок, другие сидели на коленях, опустив головы, третьи рыдали во весь голос. За каких-то несколько минут тихая церемония превратилась в хаос.

Маэстро, задыхаясь, устремил взгляд туда, где теперь лежала его возлюбленная. Гнев на его лице уступил место более глубоким чувствам. Не в силах больше смотреть на его страдания, я отвернулся и замер.

Все, кто собрался вокруг заснувшей навечно девушки, почувствовали силу мести маэстро. Я был уверен, что мелодия предназначалась убийце. Интересно, что он ощущает сейчас? Жалеет и молит о прощении Всевышнего? Или…

Вдруг я заметил человека, единственного сохранявшего спокойствие посреди всего этого хаоса. Хотя нет, не спокойствие застыло на его лице. Ликование. Абсолютно непонятное для меня торжество.

Дюпре плакал от счастья, с обожанием глядя на Баэля. Да, он любил музыку Антонио, но как можно было испытывать радость в такой момент?

Раздражение сменилось беспокойством, а следом меня охватил страх. Что-то было не так. Он боготворил Баэля, словно…

«Убийца», – внезапно пронеслось в голове, и я опять забыл, как дышать. Откуда взялась эта мысль? Сердце неистово забилось. Я снова украдкой посмотрел на Дюпре. Неужели передо мной убийца? А может, мне показалось и он просто восхищен выступлением маэстро, которого так сильно почитает?

Но в его взгляде было что-то еще. Нечто бросающее в дрожь.

Утерев слезы, Дюпре внезапно куда-то заторопился, обогнул сидящих на земле людей и скрылся из виду.

Пока я раздумывал над его странным поведением, невольные слушатели Баэля пришли в себя и поспешили уйти. Климт Лист одарил своего воспитанника разочарованным взглядом и отвернулся. Баэль же, упав на колени, смотрел, как лопаты беспощадно забрасывают гроб с телом девушки, которую он так любил. Его опустошенный вид снова вызывал во мне бурю эмоций.

– Извините, мне нужно идти.

Тристан посмотрел на меня с недоумением, а Баэль даже не шелохнулся. Повернувшись к ним спиной, я направился к выходу с кладбища. Мне нужно было время, чтобы обдумать все.

«Если Дюпре действительно преступник… – Я начал искать объяснения своей гипотезе. – Нужно понять, каким образом он смог подделать почерк Хюберта. Взял партитуру у госпожи Капир? Или… Стоп!»

Я стукнул по голове, ощущая себя полным идиотом.

«Коллопс… Ганс… Климт Лист… Ему я показывал свои произведения чаще всего. Дальше… Отдавал партитуру некоторым музыкантам, с кем играл в дуэте, но ноты писал не я. А еще… госпоже Капир». Вспомнив разговор с Хюбертом, я вдруг заметил одну деталь, которую до этого упустил.

«…ноты писал не я».

Конечно, в Эдене сотни переписчиков, и совсем не факт, что Хюберт обращался именно к Дюпре. Но юноша, хоть и начал работать совсем недавно, пользовался большой популярностью среди музыкантов благодаря своему каллиграфическому почерку.

Ко мне вдруг внезапно пришло осознание, что, если бы не его горящий взгляд там, на кладбище, я бы никогда не заподозрил Дюпре.

Интересно, переписывал ли он что-нибудь по просьбе Хюберта? Если да, то это может стать одним из важных доказательств. Переписчику, должно быть, не трудно подделывать чужой почерк, а Дюпре работал с разными музыкантами и к тому же слыл страстным поклонником Баэля. Правда, есть одно но.

Чем он убивает? Человеку не сотворить такое голыми руками.

Ломать голову можно было долго. Я решил спросить у него напрямую и поклялся себе во что бы то ни стало найти его тайное оружие, если он действительно убийца.

Нащупав в кармане перо, я с силой сжал его. Оно мне может пригодиться: я успею написать его имя своей кровью, пока мое тело будет истлевать.

За обдумыванием разговора с Дюпре пролетело несколько дней. В Эдене чувствовалось приближение зимы. Листва с деревьев облетела и лежала ковром, отливающим золотом, обещая возродиться весной. Но если предсказание Кисэ исполнится, весна больше никогда не наступит.