Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца. - Григорий Градовский

— Отчего же я не слышу пуль? — все еще не доверяя моим сведениям, спросил уважаемый генерал.

Сам неприятель взялся ответить за меня: несколько пуль прожужжало сбоку и над нашими головами. Драгуны проходили уж мимо нас, и турецкие всадники провожали их выстрелами. В это время новая, шумная волна дагестанцев нахлынула на нас. Многие были без лошадей и размахивали вынутыми из чехлов ружьями; другие везли раненых. Какой- то раскрасневшийся, запыленный офицер дагестанского полка подъехал к нам и ломаным русским языком стал жаловаться генералу Шульцу, что драгуны не хотят принять в свой больничный фургон раненого офицера.

— Сделайте милость, ваше превосходительство, прикажите принять. У них есть куда положить, у нас нет фургона...

— Где этот фургон? Прикажите остановить. Эй! Фургон, стой! — закричал, видимо возмущенный, генерал Шульц, отыскивая глазами больничную фуру и пуская лошадь наудачу вперед.

Я поспешил догнать фургон, будучи уверен, что тут произошло какое-то недоразумение. Дело вполне объяснилось: фургон не мог взять более того, что в нем уже было. Он остановился и без приказа: из него вылезли, при помощи санитаров, два драгунских офицера и солдат. Подоспевшие врачи хотели сделать первую перевязку. Возвратившись, я сказал об этом генералу Шульцу; он подъехал к раненым, слез с лошади и смотрел на быструю работу медиков. Один офицер счастливо отделался: пуля пробила ногу навылет, не тронув кости; другой дивизионер, майор Гоппе, получил тяжкую рану: пуля ударила в правый бок у спины и, пронизав живот, вышла с левой стороны, спереди. Боль была, очевидно, нестерпимая; здоровый, сильный штаб-офицер по временам судорожно сгибался и стонал.

— Скорее, скорее же, — говорил несчастный. — Спешите, не то турки, пожалуй, захватят или всадят новую пулю...

Действительно, стрельба еще продолжалась, но впереди были грузинцы, и наступления турецкой кавалерии нечего было опасаться. Мы сообщили об этом раненому. Он, казалось, ничего не видел и не слышал. Тем не менее, как только кончилась перевязка, он быстро, как бы желая предупредить чужую помощь, застегнулся и вскочил в фургон. Видя это, у меня явилась надежда на благополучный исход раны. Но уж в три часа ночи майора Гоппе не стало в живых. После смерти его остались вдова и несколько сирот-малюток...

В славном и жарком деле 3 июля под Карсом северские драгуны понесли сравнительно ничтожную потерю; из офицеров тогда только один был слегка ранен; теперь, благодаря несчастной случайности, в ничтожной перестрелке, которую «делом» нельзя назвать, драгуны лишились двух офицеров — одного временно, другого навсегда. Дагестанцы потеряли трех офицеров, из которых один был убит. Начальник тушинской сотни, капитан Натиев. тело которого не раз уже знакомилось с нулями, получил две новые раны: в голову и ногу; по счастью, обе раны не принадлежат к числу тяжких.

Когда раненых увезли и место очистилось от кавалерии, генерал Шульц и я подъехали к конной батарее, только что снявшейся с передков возле грузинцев. Она готовилась открыть огонь против горы Большая Ягны, где все еще заседала турецкая кавалерия. Наводчики хлопотали у винта орудий. В это время послышался выстрел нашей девятифунтовой батареи. Первая же граната хватила в самую средину расположения неприятеля, на самой верхушке горы. Конные артиллеристы также не захотели остаться в долгу и пустили несколько ловких выстрелов. Наша потеря была хотя отчасти отомщена; турецкие всадники убрались, скрывшись за противоположный склон горы. Пехоте нечего было делать.

В турецком лагере тем временем все еще шевелились. Их батальоны продолжали двигаться, будто стараясь обойти нас с левого фланга. С час, если не более, войска оставались в выжидательном положении, пока не выяснилось, что серьезного дела ожидать нельзя. Мы не хотели нападать; цель рекогносцировки была достигнута; неприятель же не обнаруживал намерения обеспокоить нас на обратном пути. Вышедшей было из Кюрюк-Дара на выстрелы бригаде пехоты приказано вернуться в лагерь: после небольшого отдыха стал отходить и наш отряд.

Только в это время, когда уж ничего не было, чтобы поддержать нервную систему, почувствовалась вся тягость жары, голода и жажды. Голод еще кое-как мы утолили благодаря захваченным некоторыми предусмотрительными людьми закускам; но воды не было. Несчастные солдаты по каплям искали воды между впадин камней, где некоторая влага задерживалась еще иногда от недавнего дождя. Очень многие не в силах были идти, так пекло солнце Одни в истомлении опускались на землю и клали ружье подле себя; другие брели как тени за своими частями. Велено было сделать привал и послали за фургонами, чтобы подвезти ослабевших. Мне передавали, что более или менее истомленных жаром до упадка сил оказалось до 300 в двух полках и что несколько десятков поступило даже в больницу.

Я не захотел ждать. Одна моя мечта была добраться возможно скорее до лагеря, укрыться от этого жгучего солнца, промочить пересохшее горло водой. Г-н Уиллер тоже ехал со мной; товарищ его ускакал еще раньше. Несмотря на усталость, мы погнали лошадей частью рысыо, частью галопом. Лошади точно чувствовали, чего мы от них хотим и бежали быстро; быть может, и им хотелось поскорее очутиться в лагере. Мы возвратились часа в три; войска же стянулись только к шести-семи часам. В этот тягостный день мы сделали до пятидесяти верст.

Не знаю, удалось ли в эту рекогносцировку с точностью определить силы Мухтара-паши; но, во всяком случае, с позицией его войск можно было ознакомиться.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На стоянке против Аладжидага

Как велико число войск, которыми располагает Мухтар-паша, я до сих пор не мог добиться. Беспрерывно слышатся самые разноречивые мнения. Одни говорят сто батальонов, другие тридцать пять. Самую численность турецкого батальона определяют различно. Мы привыкли считать, что в турецком таборе или батальоне от 400 до 500 человек; здесь же имеются сведения о каких-то громадных батальонах в 700, даже 900 человек. В этом лабиринте цифр и мнений очень трудно ориентироваться. Очень может быть, что начальство, как и подобает ему, знает хорошо действительную силу турок, но в таком случай неизвестно, зачем эти сведения удерживаются в тайне, давая поле самым широким предположениям. В настоящее время, без сомнения, предположения эти клонятся к преувеличению неприятельских сил. До неудачного боя под Зевином турецкие силы исчислялись так: в Карсе — до 20 батальонов; некоторые уменьшали даже и это число; в корпусе Мухтара-паши, считая войска зевинского укрепленного лагеря и отряд, действовавший против генерала Тергукасова, - от 45 до 50 батальонов; наконец, турецкие войска, расположенные у озера Вана и имевшие возможность окружить Баязет, имели, говорят, до 13 000, по крайней мере, эта цифра произносилась в тот момент, когда ванский корпус был разбит вернувшимся эриванским отрядом. Численность батальонов определялась тогда в 400–500 человек. Таким образом, турецкая армия, не говоря о войсках, находившихся в Батуме и по Черноморью, имела против александропольского и эриванского отрядов от 80 до 90 батальонов, численностью от 40 до 45 тыс. человек. Быть может, эти силы в настоящее время несколько увеличились: во-первых, курды, которые долго находились в выжидательном положении, склонились теперь, после нашего отступления, на сторону турок; во-вторых, часть турецких войск, выдвинутых на персидскую границу, стянута к отряду Измаила-паши, действующему против генерала Тергукасова, так как турки убедились, что Персия сохранит нейтралитет благодаря «дружелюбному» вмешательству Англии. Во всяком случае можно сказать, что мы не имеем верных сведений о неприятеле, как не имели их и перед зевинским сражением. В лазутчиках здесь недостатка нет, и они играют не последнюю роль в нашей стратегии и тактике; но я вынес искреннее убеждение, что на сообщения этого сорта людей крайне рискованно полагаться. Во время осады Карса они каждый день тешили нас повествованиями о необыкновенных успехах нашей бомбардировки, о том, что то-то разрушено, другое взорвано, что орудия на Арабе или Карадаге подбиты, что жители бунтуют и выгоняют из крепости гарнизон. Между тем в день снятия осады карсские укрепления едва ли не были грознее, нежели в то время, когда мы впервые увидали их в начале мая; оборона Карса приняла было даже наступательный характер, так как вперед было выдвинуто несколько новых батарей; жители же Карса, как я уже говорил, не только не обнаружили ужаса и паники, а сами принимали участие в обороне; даже женщины, переодетые в военный костюм, выходили против нас и жертвовали своей жизнью, отстаивая стены родного города; это доказало дело 3 июня, впереди Аравартана. Если таким образом лазутчики прежде добывали себе хорошие деньги, эксплуатируя наши успехи, то в настоящее время они поют иные песни, не скупясь на сообщение сведений «предостерегательного» характера; эти друзья наши, видите ли, крайне озабочены, чтоб мы не наткнулись на новый Зевин. Осторожность, а быть может и другие соображения, побуждают теперь нас к преувеличению сил неприятеля; лазутчики — народ ловкий, они подмечают настроение расспрашивающего и, подобно г-ну Суворину, никогда не прочь «новую монету подержать в руках». Они похожи на опытных гадальщиков, сразу понимающих, с кем приходится иметь дело и о какого рода «судьбе» должна идти речь; придет девушка, они заговорят о красивом блондине или брюнете; явится потертый жизнью господин — они заговаривают о «большом интересе», о выигрыше в 200 000 р.