Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца. - Григорий Градовский

В нынешнюю войну в Малой Азии ракетная команда действовала в первый раз. Подобные команды имеются теперь, сколько известно, в большинстве казачьих полков, не составляя, однако, отдельной части, как батареи. Просто нескольким избранным казакам выданы ракеты и станки, которые и везутся с полком. Кажется, образованием, ракетных команд мы обязаны полковнику князю Витгенштейну, который не так давно прибыл сюда из Ташкента. В Туркестанском округе, где, большей частью, приходится иметь дело с неприятельской кавалерией, как известно, ракеты в большом ходу. Они не столько смертоносны, сколько наводят панику. Удачно пущенная ракета, шумя и извиваясь как змея, может легко ссадить до 50 всадников; несколько таких ракет в состоянии обратить в бегство целый полк; лошади, слыша, что какое-то чудище летит над их головами, поднимаются на дыбы, опрокидываются или, как обезумевшие, бросаются в сторону. У турок сравнительно немного кавалерии; особенно незначительно число ее было в начале войны. Поэтому, вероятно, до прибытия корпуса Мухтара-паши, у которого насчитывается до 4000 всадников, не встречалось надобности в ракетах. К сожалению, в день рекогносцировки я не знал об этом нововведении в нашем отряде и не обратил особого внимания на действие ракетной команды. Очевидцы передавали, что оно не произвело особого эффекта, но все же несколько неприятельских всадников были ссажены с коней. В это время корпусный командир объезжал кавалерию. Гранаты сыпались все чаще. Другая турецкая батарея выехала на позиции и открыла огонь с фронта тогда, как первая палила наискосок с левого турецкого фланга, впереди Визинкея. Наша конная батарея по калибру своих орудий не могла состязаться с турецкими орудиями. К сожалению, находившиеся с гренадерской бригадой девятифунтовые батареи были еще далеко. Пехоте приказано было поспешить вперед, а кавалерии отходить. Турки стреляли очень удачно: гранаты падали у самого фронта и только счастливой случайности следует приписать, что мы не имели потерь от этих выстрелов.

Кавалерия отступала медленно, в стройном порядке. Турецкие батареи «били прямо в хвост», по выражению одного офицера. Вдруг на горе послышалась жаркая ружейная пальба. Зная, что там находились наши дагестанцы, я отстал от штаба и поехал посмотреть в чем дело. Точно также и многие другие полагали, что гора Большая Ягны все еще находится в наших руках. Французский военный агент, находящийся в здешнем отряде, генерал граф де Курси, преспокойно расположился завтракать; тем же мирным делом занялся и генерал Шульц. Между тем: турецкая кавалерия, пользуясь тем, что по оплошности половина горы, обращенная к неприятелю, была очищена дагестанцами, взобралась туда и открыла ружейную пальбу.

Начальник кавалерии, князь Чавчавадзе, приказал Северскому драгунскому полку повернуть налево кругом и снова выдвинуться вперед. Заметив это движение, дагестанцы рассыпным строем, неистово крича и стреляя, бросились в атаку. Турецкие всадники быстро повернули назад; но, к сожалению, значительная часть их спешилась и, разместившись за камнями на самой вершине горы, начала сильным беглым огнем поражать бывших на склоне горы дагестанцев и проходивших внизу драгун. Турецкий кавалерист вооружен магазинным ружьем и может выпустить шестнадцать пуль прежде, нежели наш дагестанец, имеющий старую, пистонную винтовку, успеет зарядить второй раз. При таких обстоятельствах понятно, на чьей стороне находилась вся выгода. Дагестанцы и северские драгуны попали под расстрелы; турецкие всадники, скрываясь за камнями, били в массу почти безнаказанно. Командующий корпусом, заметив это, приказал немедленно отступить; но уж было поздно. В несколько минут у нас выбыло из строя до 60 человек, в том числе 10 убитых, и много лошадей.

Наконец, стала подходить и пехота. Под прикрытием ее дагестанцы и драгуны повернули назад. Я попал в толпу дагестанцев. Они неистово и горячо о чем-то рассуждали. Казалось, все говорили, никто не хотел слушать. Командир Грузинского полка, получив приказание прикрыть отступление кавалерии, лично распорядился расстановкой рот и цепи. 3а недостатком офицеров, одним взводом командовал фельдфебель.

— Вот тут, за этими камнями... Командуй стой, ложись! — говорил полковник Рыдзевский. — Когда появится неприятельская кавалерия, — продолжал он, обращаясь к фельдфебелю, так ты прими ее залпами... Не торопясь, раз, два, три... Знаешь свое дело?

— Знаю, ваше высокоблагородие, — отвечал фельдфебель, расставляя солдат.

Полковник Рыдзевский поехал дальше, а я, заметив генерала Шульца, подъехал к нему. С ним были два казака; но один из них отпросился вперед, пострелять против турок, а другого генерал послал кого-то разыскать. Зная, что генерал Шульц плохо видит и не любит спешить при отступлении, я присоединился к нему, опасаясь, чтоб он как-нибудь не заехал в толпу турецких всадников, которых, даже и при хорошем зрении, нетрудно смешать с нашими. Известно, что турецкая кавалерия состоит большей частью из выселенных из пределов Кавказа горцев, а потому очень мало отличается по костюму и качеству от нашей иррегулярной кавказской кавалерии. Что там делается, на горе? — спросил генерал Шульц.

— Турецкая кавалерия спешилась и стреляет.

— Не может быть, там были наши.

— Были дагестанцы да сплыли... Теперь гора занята турками.

— Отчего же я не слышу пуль? — все еще не доверяя моим сведениям, спросил уважаемый генерал.

Сам неприятель взялся ответить за меня: несколько пуль прожужжало сбоку и над нашими головами. Драгуны проходили уж мимо нас, и турецкие всадники провожали их выстрелами. В это время новая, шумная волна дагестанцев нахлынула на нас. Многие были без лошадей и размахивали вынутыми из чехлов ружьями; другие везли раненых. Какой- то раскрасневшийся, запыленный офицер дагестанского полка подъехал к нам и ломаным русским языком стал жаловаться генералу Шульцу, что драгуны не хотят принять в свой больничный фургон раненого офицера.

— Сделайте милость, ваше превосходительство, прикажите принять. У них есть куда положить, у нас нет фургона...

— Где этот фургон? Прикажите остановить. Эй! Фургон, стой! — закричал, видимо возмущенный, генерал Шульц, отыскивая глазами больничную фуру и пуская лошадь наудачу вперед.

Я поспешил догнать фургон, будучи уверен, что тут произошло какое-то недоразумение. Дело вполне объяснилось: фургон не мог взять более того, что в нем уже было. Он остановился и без приказа: из него вылезли, при помощи санитаров, два драгунских офицера и солдат. Подоспевшие врачи хотели сделать первую перевязку. Возвратившись, я сказал об этом генералу Шульцу; он подъехал к раненым, слез с лошади и смотрел на быструю работу медиков. Один офицер счастливо отделался: пуля пробила ногу навылет, не тронув кости; другой дивизионер, майор Гоппе, получил тяжкую рану: пуля ударила в правый бок у спины и, пронизав живот, вышла с левой стороны, спереди. Боль была, очевидно, нестерпимая; здоровый, сильный штаб-офицер по временам судорожно сгибался и стонал.