Торжище брака - Вера Крыжановская

Поговорив еще немного о прошлом, Эвелина, видя утомление больного, ушла домой с сердцем, полным радости и надежды. Она не сомневалась, что Кадерстедт обеспечит будущность сироты.

Ее предположения еще более окрепли, когда, придя с мужем на следующий день к Олафу, она увидела у его постели доктора, священника и нотариуса, окончившего писать какой-то документ, который он прочел затем вслух. Это было форменное завещание, в силу которого Олаф Кадерстедт передавал Тамаре Ардатовой, дочери Николая Ардатова и Свангильды Левенскиольд, все свое состояние из капитала в миллион шестьсот тысяч рихсталеров, лежащего в банке, а также двух имений и дома в Стокгольме со всем, что в них находится: мебелью, серебром, бриллиантами и произведениями искусства, что тоже составляло сумму около миллиона. Далее шли распоряжения о выдаче сумм некоторым лицам.

Эриксон и его жена были поражены. Они никак не подозревали, что Кадерстедт был так богат. Эвелина робко заметила, что, может быть, это завещание лишает прав законных наследников.

— Я один на свете с тех пор, как умерла моя единственная сестра, так что моя последняя воля никого не лишает прав, — ответил Кадерстедт, подписывая завещание.

По окончании необходимых формальностей все удалились, за исключением Эриксона и его жены. Несмотря на видимую усталость, больной был очень весел и оживлен.

— Скоро я скажу Свангильде, что дал Тамаре все права, которыми пользовалась бы моя собственная дочь. О, отчего она не обладала энергичным и рассудительным характером этого странного ребенка! Мы никогда не расстались бы… Я только два раза видел Тамару, но она внушила мне глубокое уважение к себе.

— Взгляни, Эвелина, на глаза господина Кадерстедта! Ведь это глаза Тамары… положительно тот же взгляд! Разве ты этого не заметила? — спросил удивленный Эриксон.

— Правда, эти глаза всегда напоминали мне кого-то, но кого именно — я не могла определить.

— Конечно, это очень странный случай, но тем справедливее, чтобы наследница моих глаз владела бы и моим имуществом, — заметил, улыбаясь, больной. — Когда вы известите ее о моем решении?

— Я думаю, нужно немного подождать, чтобы силы ее еще окрепли. Я боюсь, что такая неожиданная перемена в положении сильно взволнует ее, а это может вредно отозваться на здоровье.

— Вы правы. Дадим ей немного оправиться.

Волнение, сопряженное с заключением завещания, по-видимому, окончательно подорвало и без того уже слабые силы Олафа Кадерстедта. С этого дня он стал заметно угасать и, после двухнедельной тихой агонии, мирно скончался с глубокой верой в лучшую загробную жизнь. Согласно его желанию, он был похоронен на берегу моря, в парке, окружавшем замок, а пятнадцать дней спустя после похорон в Петербург был отправлен заказной пакет, содержавший в себе копию с духовного завещания, записку, написанную рукой покойного, и длинное письмо Эвелины Эриксон.

После отъезда госпожи Эриксон здоровье Тамары стало быстро поправляться. Перспектива жить снова в доме своих друзей, на который она смотрела как на мирную пристань, возвратила покой измученной душе молодой девушки. Вместе с силами к ней возвратилась и ее обычная энергия.

Она стала даже поговаривать о том, чтобы снова приняться за работу в мастерской, но адмирал и баронесса энергично воспротивились этому и категорически заявили, чтобы она отдыхала и развлекалась, пока они не разрешат ей заниматься живописью. Пользуясь свободным временем, Тамара ежедневно каталась или гуляла пешком, и к ней скоро вернулись ее обычная свежесть и оживление. Баронесса предложила молодой девушке провести у нее несколько недель, но та отказалась. Она нуждалась в уединении и покое, а главное, не решилась еще встретиться лицом к лицу с Магнусом.

Сеньора Бельцони неоднократно навещала молодую девушку. Как-то вечером молодая женщина сидела у Тамары, и та спросила ее, что стало с портретом князя Угарина и успели ли закончить его вовремя.

— О, конечно, мой муж его окончил. Вы так много сделали, что остались самые пустяки… Но я еще не рассказывала вам, что была на свадьбе князя. Это было не так-то легко, так как в церковь пускали по билетам. Но я набралась смелости и попросила билет у него самого. Князь расхохотался и прислал мне целых три. Что это было за великолепие!.. На невесте было платье, все сверху донизу вышитое серебром… А бриллианты!!! Она сияла как солнце!.. А между тем, несмотря на такой богатый наряд, невеста была вовсе не красива. Князь же был бледен, мрачен и очень рассеян… Он далеко не походил на счастливого жениха! Через восемь дней после свадьбы молодые уехали за границу.

Когда сеньора Карлотта ушла, Тамара села в удобное кресло перед камином. Устремив глаза на угасавшие уголья, освещавшие красноватым светом окружающие предметы, молодая девушка глубоко задумалась… Перед ее умственным взором встал образ князя Арсения, вызвав воспоминание об их последней встрече перед ее болезнью и обо всех предыдущих событиях.

— Если бы я была так же богата, как Мигусова, пожелала ли бы я быть на ее месте? — невольно спросила она себя. — Нет! Тысячу раз нет! — прошептала молодая девушка, причем сердце ее наполнилось каким-то острым чувством, почти ненавистью. — Какое унижение знать, что на тебе женится только из-за денег человек, который не любит тебя, будет на каждом шагу изменять, и который смотрит на жену, как на неприятное прибавление к приданому!

Мало-помалу мысли Тамары перешли в дремоту, глаза ее закрылись, и она крепко заснула. Странный сон приснился ей. Она стояла у мраморного камина, в маленькой роскошной гостиной, обтянутой красной шелковой материей. В страшном волнении, опираясь обеими руками на спинку кресла, смотрела она на князя Угарина. Тот с пылающим лицом и с горящими страстью глазами говорил ей слова любви и пытался обнять ее. В эту минуту Тамаре показалось, что она увидела в большом зеркале отражение фигуры Магнуса. Как обезумевшая, она с силой оттолкнула князя… и проснулась. Дрожа всем телом, молодая девушка выпрямилась и провела рукой по лбу.

— Какое безумие! — прошептала она минуту спустя… — Бессмысленный сон, вызванный лихорадкой!.. Очевидно, я еще не совсем оправилась от болезни.

Позвав Фанни, она приказала ей зажечь лампу.

Прошло несколько дней. Однажды утром, напившись чая, Тамара собиралась написать письмо Эвелине Эриксон. Прежде чем сесть за письменный стол, она по обыкновению сорвала листок отрывного календаря — и вдруг страшно побледнела. Как могла она забыть, что сегодня день годовщины их разорения — ужасный день, в который два года тому назад на их семейство обрушилось такое страшное несчастье?.. Молодая девушка облокотилась на стол, и горькие слезы потекли по ее щекам. Тысяча тяжелых воспоминаний, как молния, пронеслись в ее мозгу: недостойное бегство гостей, ужасная смерть мачехи, продажа имущества и затем бесконечно длинная цепь унижений и страданий.