Волшебник - Колм Тойбин

Томас продолжал работать, но теперь, выходя на улицы Мюнхена, замечал слежку. Гуляя у реки, они с Катей все время оглядывались по сторонам. Томас не сомневался в своей правоте и свято верил, что нацистам осталось недолго. Инфляция взбудоражила страну, будет много метаний от одной фракции и идеологии к другой, пока все не успокоится. Однако тот вечер в Берлине заставил его понять, что даже выдающаяся литературная репутация не избавляет от нападок. Отныне ему не позволено выражать свои мысли вслух. Его Германия, та, к которой он адресовал свои речи, перестала быть ядром нации.

Опасность заставляла Эрику и Клауса выступать еще красноречивее и яростнее. В то время как конфуз в Берлине заставил их отца отказаться от дальнейших выступлений, они становились тем смелее, чем стремительнее разрасталась нацистская угроза.

Клаус написал вторую пьесу для двух героев и двух героинь, но эта пьеса была куда мрачнее первой; на кону стояли не только любовные переживания. Теперь молодые герои сражались за жизнь. Наркотики обещали не освобождение, а неминуемую погибель. Любовь была способом подчинить того, кого любишь, смерть – избавлением.

Клаус, Эрика и Рики Хальгартен готовились к путешествию в Персию. Томас с Катей обожали Рики, который общался с ними с той же мягкостью и раскованностью, что и с их старшими детьми. В компании Рики Клаус становился рассудительнее и не стремился раздражать отца своими опасными высказываниями.

В последние месяцы все трое испытывали к нацистам крайне негативные чувства. Томасу было не впервой выслушивать за обедом гневные речи. Тем не менее его удивил тон, которым Рики говорил о Гитлере:

– Все пропало! Мы обречены! Каждый из нас. Они разрушат все. Уничтожат книги, картины. Никому от них не спастись.

И он карикатурно изобразил одну из бесконечных речей Гитлера.

– Разве вы не видите, что происходит? – спросил он дрожащим голосом.

За день до отъезда Рики Эрика, Клаус и Аннемари Шварценбах отправились в баварскую студию кинохроники, чтобы снять сюжет о своем путешествии. Под камеру Клаус и Эрика уселись в автомобиль, а остальные двое изображали, что чинят воображаемую поломку. Они так хохотали, когда Рики предложил, чтобы Клаус залатал прокол, что съемку пришлось остановить.

Было условлено, что, проведя ночь перед отъездом с семьями, они стартуют в три утра. Однако в полночь пришло известие, что Рики выстрелил себе в сердце в Уттинг-ам-Аммерзе, где у него была квартирка. Он оставил записку, в которой сообщал местной полиции номер Катиного телефона и просил ее рассказать родителям о своей смерти.

В тот вечер за столом Эрика и Клаус хранили молчание. До смерти Рики они какое-то время пребывали в приподнятом настроении. Клаус тревожился, что путешествие повредит их деликатным отношениям с Рики, а тот пытался его в этом разубедить, занимаясь с ним любовью новым способом, который, как призналась Эрика Кате, возбуждал обоих. Клаус собирался отправиться в путешествие с теми двумя, кого любил больше всех на свете. В дни, предшествующие отъезду, он не мог усидеть на месте. А Эрика, где бы Томас ее ни застал, сидела, обложившись картами, путеводителями и словарями. Она выкрикивала команды, находясь в пустой комнате, и уже придумала названия для статей, которые опубликует, а еще строила планы издать книгу, которую напишут четверо путешественников.

Войдя в квартиру Рики, они заметили, что стена над кроватью заляпана кровью. Увидев так близко мертвое тело друга, Эрика начала кричать. Она все еще кричала, когда Клаус отвез ее домой.

Катя нашла Томаса в кабинете.

– Не понимаю, почему Рики назвал полиции мое имя. Стоит мне постучаться к ним в дверь, и жизнь Хальгартенов будет разрушена. И пусть Эрика перестанет кричать. Ты должен выйти отсюда и сделать так, чтобы она перестала!

В дни после похорон Томас пытался говорить с Эрикой и Клаусом о смерти собственных сестер, чье необъяснимое решение расстаться с жизнью потрясло тех, кто их знал, но Эрике и Клаусу было не до них. Как можно уподоблять их уход смерти Рики? Даже когда Томас углубился в детали того, что чувствовал, когда умерли Карла и Лула, они остались безучастными. Ничто не могло сравниться с яркостью и полнотой их собственной жизни. При чем здесь их тетки, до которых никому нет дела?

– Ты не понимаешь, – без конца повторяла ему Эрика. – Ты не понимаешь.

Глава 8

Лугано, 1933 год

Когда в феврале 1933 года случился поджог Рейхстага, Томас с Катей отдыхали в швейцарской Арозе. Каждый день приходили новости о массовых арестах и уличных нападениях. Когда спустя неделю были объявлены досрочные выборы, первым желанием Томаса было вернуться в Мюнхен и убедиться, что его дом не разграбили. Дом можно сдать, рассуждал он, активы тихо перевести в Швейцарию.

Он был потрясен, когда Катя заявила гостиничному знакомцу, что в Мюнхен они не вернутся.

Когда Томас предложил, прежде чем принять решение, позвонить Эрике, Катя сказала, что это опасно. Незачем раскрывать свое местонахождение. Томас сидел рядом с Катей, когда она сняла трубку. Он слышал ответы Эрики. Катя спросила, не пора ли провести генеральную уборку?

– Нет-нет, – ответила Эрика, – к тому же погода стоит ужасная. Оставайтесь на месте, вы ничего не потеряете.

Эрика и Клаус не стали медлить с отъездом из Мюнхена, и в доме остался один Голо. Томаса с Катей удивлял спокойный тон его писем. Он писал, что ходят толки, будто Эрику арестовали и поместили в концентрационный лагерь Дахау, но он не уверен, стоит ли им верить. Голо добавил, что встретил дядю Виктора, который поделился с ним радостью – его повысили по службе в банке. Голо гадал, не получил ли Виктор место еврейского коллеги.

В Лугано Катя нашла дом, и вскоре к ним присоединились Моника и Элизабет. Михаэля они отправили в швейцарский пансион. Затем появилась и Эрика, которая курила больше обычного, по вечерам много пила, а утром вскакивала первой, чтобы прочесть утренние газеты. Ее голос заполнял дом; она напоминала сварливую родственницу, которая без конца бранится с родными, а не старшую дочь, разделяющую с ними изгнание. Эрика знала имена самых мелких чиновников и объясняла причины внезапных отставок. Оставшуюся часть утра она посвящала написанию писем друзьям и сторонникам по всему миру. Со странным наслаждением Эрика распространяла слухи о своем заключении в Дахау и угрожала бросить вызов властям, отправившись в Мюнхен, чтобы вывезти рукописи отца. Поддавшись на уговоры Кати, Эрика отказалась от опасной затеи. Однако впоследствии Томас не раз слышал ее рассказы о том, как