Войны за Бога. Насилие в Библии - Филипп Дженкинс

Если мы примем такую хронологию, мы можем сразу понять, что пророческие тексты не так уж радикально отличаются от исторических и что ценности пророков не столь уж уникальны, но присущи и другим книгам. И фактически в еврейской традиции нет жесткой границы между историей и пророчеством. Книги с историческими повествованиями от Иисуса Навина до Царств называются здесь Ранними Пророками ( Nevi’im Rishonim ), а книги явно пророческого жанра – Поздними Пророками ( Nevi’im Aharonim ). Пророк Самуил – важнейший деятель истории Девтереномиста, и мы помним, что именно Самуил убил царя Агага. Это показывает, что подлинным исполнителем правила херема является не царь Саул, а пророк Самуил. Пророкам Илии и Елисею уделено немало места в двух последующих исторических книгах, которые обычно называют Третьей и Четвертой книгами Царств. Удивительные слова Иезекииля о личной ответственности и о том, что потомки не несут вины за дела отцов, перекликаются с идеями Второзакония и Четвертой книги Царств{359}.

Некоторые библеисты полагают, что общие черты пророков и историков объясняются не только сходством их идеологий, но и пересечениями на личном уровне. Отмечая тесные параллели между Девтереномической историей и учением пророка Иеремии, некоторые полагают, что самим Девтереномистом, то есть последним наиважнейшим редактором текстов, мог быть либо Иеремия, либо кто-то из его близких последователей, например, писец Варух{360}.

Два этих жанра, пророческий и исторический, вовсе не конфликтуют между собой, но взаимно друг друга дополняют. Это два разных аспекта одного и того же движения. Девтереномисты отличаются от пророков не по пункту конечного назначения, но по пути, которым они идут, не по целям, но по жанру.

Единый Бог

Девтерономисты настаивали на том, что народ израильский должен полностью отделиться от соседних народов – потому что Бог Израиля радикально иной, чем все его соперники. Они постоянно помнили о том, что народ нуждается в абсолютном монотеизме, что ему нужно жить в чистоте веры и культа, хотя такая модель вступала в конфликт с более древними аутентичными традициями. Подобно пророкам, слова которых нас восхищают сегодня, девтерономисты также указывали на Бога, который правит всем миром и который один достоин поклонения. Таким образом, горькие слова Книги Иисуса Навина и Второзакония отражают важный этап роста и развития религии евреев{361}.

Согласно их представлениям – независимо от исторической точности их повествований, – Израиль, обосновавшийся в Ханаане, был новым творением, призванным создать и поддерживать сообщество, абсолютно преданное Богу. Радикально новый народ, поселившийся на Земле обетованной, должен был уничтожить память о прежних народах, их обычаях и религии. Мы нередко используем слово «радикальный», не задумываясь о его смысле, но он здесь идеально подходит к тому, о чем идет речь: это значит, что надо все изменить начиная от самых корней. Чтобы посадить новое растение, нужно было искоренить, полностью устранить все, что существовало здесь ранее. Чем реальнее была опасность того, что народ потеряет свою землю и свою идентичность, тем сильнее было отчаянное желание защитить эти ценности любой ценой{362}.

Девтерономисты отличались от пророков лишь тем, что раскрывали свои представления не через поэтические образы и видения, но через историческое повествование, где народы Ханаана в какой-то мере олицетворяли собой бесов, которых надо было изгнать. Именно поэтому, рассказывая свою историю, авторы на каждом шагу стремились противопоставить Израиль этим народам с их культурой, отделить народ Божий ото всех прочих. Описывая участь ханаанеев, авторы использовали самые мрачные краски из всех возможных, потому что это служило грозным и неотложным предостережением еврейскому народу: вернитесь к Богу, иначе вас ждет уничтожение. Израиль должен убить своих внутренних ханаанеев. Быть может, позднейшие комментаторы – как иудейские, так и христианские, – не так уж сильно ошибались, когда толковали эти массовые убийства аллегорически.

Чтобы лучше понять идею, какую эти тексты должны были передать израильтянам, давайте обратимся к выдуманной исторической ситуации. Представьте себе альтернативную Америку с совершенно иной историей, где знания о реальном прошлом достаточно скудны. В такой Америке используется один яркий национальный миф. Ранее страну заселяла раса угнетателей, никак не связанных с нынешними обитателями земли. Их звали «англичане», и мы даже не знаем, на каком языке говорили между собой эти злодеи. Их побеждали в битвах пришедшие сюда американцы, которых вели в бои Джордж Вашингтон и Томас Джефферсон, пытавшиеся истребить всех англичан: мужчин, женщин и детей. Тем не менее каким-то англичанам удалось сохраниться, и они несли в себе опасность для нового народа. И когда позднее американцы страдали от тирании или угнетения, от экономической или религиозной эксплуатации, они всегда считали, что это были последствия неполного искоренения злодеев при захвате земли в древности. Чтобы страна хранила верность тем принципам, на которых основана ее жизнь, американцы должны постоянно бороться с пережитками английского прошлого. Создатели этого мифа понимали его слабые места: они знали, что взбунтовавшиеся в 1776 году американцы опирались на общее английское наследие с его политическим и расовым, культурным и лингвистическим аспектами. Но эти недостатки мало их волновали, поскольку данный миф обладал силой и стал фундаментальной частью программы реформистов, стремившихся к радикальным преобразованиям.

Нечто подобное происходило при создании этой библейской истории. Девтерономисты стремились к религиозной реформе – утверждали веру в единого Бога, обладавшего абсолютной властью, – а для этого им приходилось настаивать на полном отделении от других народов. Они думали, что только верность строгому монотеизму позволит Израилю выполнить свое историческое предназначение – создать справедливое общество{363}.

Для всего мира

Дав всему надлежащее историческое обоснование, пророки и библейские историки могли полнее объяснить, что будет значить полный разрыв с политеизмом. С одной стороны, это должно было породить общество, решительным образом отличающееся от обществ соседних народов с их жесткой иерархией и богами-царями, которые могут вещать от имени Осириса или Ашшура. Второзаконие изображает общество без царей, а идущие за ним книги содержат двойственное отношение к монархии. На какое место «один народ, хранящий верность Богу» должен поставить этот иноземный институт? (А этот вопрос продолжал оказывать влияние на умы. Некоторые исследователи, такие как Эрик Нельсон, считают, что именно Второзаконие породило критический манифест европейского Просвещения, который стоит за права всех людей, а не только монарха или традиционных элит.){364} Израиль размышлял о том, какую роль он призван играть в мире соревнующихся между собой империй; в ответ пророки говорили о том, что на практике означает провозглашать веру в единого Бога, правящего всем миром, Израилем и другими народами. Так Девтерономист помогал маленькому народу понять, что его судьба связана со всем миром.

Эти новые представления стали играть особенно важную роль в VI веке до н. э. Вера Израиля, его понимание своей роли и миссии подверглись суровому испытанию, когда народ на протяжении долгих шести десятков лет жил в изгнании в Вавилоне. Именно в VI веке такие пророки, как Иеремия и Иезекииль, снова заговорили о смысле Земли обетованной и о том, как израильтяне могут вступить во владение своим наследием. В 538 году новый царь персов Кир позволил евреям вернуться на их землю. Неизвестный пророк, которого принято называть Вторым Исайей, чьи речи составляют вторую половину библейской книги, радостно приветствовал это событие и говорил о роли Бога в истории новыми удивительными словами. Пророк считал, что Израиль имеет особую миссию, но Бог, верховный правитель всего, исполняет свои замыслы с помощью тех людей, которых пожелает избрать, независимо от того, понимают они это или нет. Он прославляет царя Кира – явно не иудея, – и эти слова пророка повлияли на позднейшие представления об ожидаемом мессии. Христиане первых веков и Средневековья так ценили Книгу пророка Исайи и так часто на нее ссылались, что она стала для них практически пятым Евангелием{365}.

Возможно, в этот момент и другие пророки говорили о всемирном воцарении Бога и о том, как другие народы отправятся в Иерусалим в Храм, чтобы им здесь указали путь. Среди обетований пророка Михея содержатся слова о том, что «с Сиона придет Закон, слово Господа – из Иерусалима» (хотя в книге эти слова произносит пророк VIII века, данный отрывок мог быть создан значительно позже, скажем, в VI веке){366}. Это потрясающая картина, но ее никто не мог бы создать без исторических рамок строгого монотеизма, созданных Девтерономистом. Христиане, которые игнорируют Второзаконие или относятся к нему с пренебрежением, отбрасывают ту книгу, которая была особенно ценна для Иисуса и апостола Павла. Что же ценного они здесь находили? Если мы зададим себе этот вопрос, нам придется думать о важнейших идеях Второзакония, а не о том жестоком и пугающем языке, который иногда использует эта книга. Образы войны против соседних народов и их обычаев призывают отвергать все те вещи, которые отвлекают или отделяют людей либо отдельного человека от Бога.