Рыжее счастье - Наталия Рощина

— Хорошо. Считай, что ты — мой каприз. Останься со мной, в моем доме. Позволь мне заботиться о тебе дальше. — Гурин уже был прежним: с гордой осанкой, расправленными плечами, чуть надменный, но вместе с тем беззащитно-слабый. Мара ощущала это противоречие, понимая, что сейчас душевное равновесие этого мужчины полностью в ее руках. Что она испытала? Удовлетворение? Сладость мести за свою отвергнутую любовь? Любовь… Он совсем не говорит о ней. Как будто забыл, с чего начался их разговор.

— А как быть с моими желаниями?

— Я буду выполнять их, — поспешно ответил Гурин.

— С моими чувствами?

— Я буду уважать их.

— Тогда станьте моим. Мне сейчас больше ничего не нужно!

— Милая моя девочка… Сейчас тебе только кажется, что я тебе нужен. — Гурин был рад, что она не пытается снова бежать. Он пытался подобрать нужные слова, чтобы убедить ее остаться. Пока она не хочет этого или делает вид, что не хочет. Нет, она искренняя. Ей не доставляет удовольствия все это. Она страдает, и ему нужно как можно скорее изменить ситуацию. — Это иллюзия, понимаешь? Ну, посмотри на меня хорошенько! Неужели ты, молодая, красивая, умная, любишь лысого старика? Неужели тебе не страшно заглянуть немного вперед?

— Что вы имеете в виду?

— Разве ты видишь во мне отца своих детей? Неужели я подхожу для этого, как думаешь?

— Я не думала о детях, — буркнула Мара.

— Это недальновидно, эгоистично. Согласись, — улыбнулся Гурин. — Давай не будем делать поспешных выводов, принимать решения сгоряча.

— Я уже остыла, но могу повторить: я ухожу.

— Нет, ты останешься, — уверенно произнес Эрнест Павлович. — И знаешь почему? Потому что ты — умная девушка. Мне очень понравилось, как ты сказала в нашу первую встречу: «…хочу добиться чего-то в этой жизни». Это было здорово сказано. Ты покорила меня одной фразой! Считай, что я оказался на твоем пути не случайно, а именно для того, чтобы помочь тебе стать кем-то.

— Вы хотите сказать, что без вас я ничего не смогу? — с вызовом спросила Мара.

— Ни в коем случае. Ты достигнешь высот, девочка, но не так и не тех, которые предлагаю тебе я. Остынь, прошу тебя. Отбрось обиды, гордыню. Не нужно убегать, ты ведь сама понимаешь, как это глупо. Лучше не продолжать. И уходить, чтобы вернуться, — это малодушно. Самообман, ложное самоутверждение. Давай обойдемся без этих дешевых спецэффектов. К тому же…

— Что еще? — нетерпеливо перебила его Мара. Она уже знала, что останется у Гурина. Всплеск эмоций прошел. Слова Эрнеста Павловича, как нашатырь, заставили ее прийти в себя. Она не собирается начинать все сначала. К тому же своим возвращением она добавит седых волос Евдокии Ивановне. Сколько раз та предупреждала, чтобы Мара не совершала необдуманных поступков сгоряча. Предупреждала, словно предчувствовала, что Мара на это способна. Значит, нужно успокоиться окончательно и замолчать. Спрятать свои чувства подальше и лелеять их до лучших времен. Эрнест Павлович теперь, как никогда, в ее полном распоряжении. Его наверняка гложет чувство вины за происшедшее. И он не станет разбираться, кто прав, кто виноват. Он просто будет стараться загладить вину за несовершенный проступок. Нужно воспользоваться этим. Мара поджала губы, не желая замечать, как изменился характер ее мыслей, переживаний. Она лишь застегнула до самого верха «молнию» на своей курточке и принялась внимательно разглядывать чуть запылившиеся носки обуви.

— Мара, я сегодня вечером уезжаю. Приеду через три-четыре дня. Тогда и продолжим разговор. Разумеется, если в этом еще будет необходимость. Договорились?

— Здорово вы оценили глубину моих чувств, — усмехнулась Мара. — Три дня должны излечить меня от любовных мук.

— Ну зачем ты так. Снова не то говоришь.

— Ладно, я умолкаю.

— Поехали домой, — взглянув на часы, сказал Гурин. — Светлана Сергеевна, должно быть, уже ждет нас с ужином.

— Есть я не буду и в столовую не выйду, — уже в машине произнесла Мара. — Боюсь, что на моем лице Светлана Сергеевна прочтет все, а мне бы хотелось оставить происшедшее между нами. Разумеется, исключая охрану. Кажется, обсуждение личной жизни хозяина не входит в круг их обязанностей?

— Не входит.

— Значит, на этот счет мы можем быть спокойны, — делая ударение на слово «мы», сказала Мара.

— Тогда и Евдокия Ивановна тоже ничего не узнает? — в свою очередь поинтересовался Гурин.

— Не узнает.

— Это умно.

Последнюю фразу Эрнеста Павловича Мара оставила без комментариев. Ей показалось, что сегодня было сказано достаточно. Она сделала то, что должна была сделать. Получила ответ. Она и не ждала другого, но все же Гурин сумел удивить ее. Кажется, он все-таки врет. Она ему нужна, и не только в качестве послушной воспитанницы. Эрнест Павлович боится собственных лет. Да, она слишком молода для него. Но что лучше: миг счастья или его ожидание? Мара посмотрела на сидящего рядом Гурина. Он отвернулся, невидящим взглядом рассматривая пейзаж за окном.

«О чем ты думаешь?» — Мара не могла дать точного ответа. Закрыв глаза, она решила, что не все поддается объяснению и за прямым вопросом не всегда следует честный ответ. — «Думай, Эрнест Павлович. Думай обо мне всегда. Это тебе мое проклятие за то, что ты не хочешь довести сказку до логического конца… Ничего, я подожду».

Гурин отсутствовал уже пятый день. Мара старалась не скучать, но ей это не удавалось даже с таким жестким графиком занятий, какой Эрнест Павлович установил для нее перед отъездом. Паузы были, и способ заполнять их Мара выбрала своеобразный — просиживала в библиотеке. Именно она стала любимым местом Мары в доме Гурина. По сравнению с поселковой библиотекой это было потрясающее место. Потрясающее красотой и масштабами. Переступая порог этой комнаты, она застывала у высоких стеллажей, заставленных толстыми и тонкими томами в разных обложках. Мара забывала обо всем. За дверью оставалась реальная жизнь, а здесь начиналась сказка. За каждой обложкой — история, заставлявшая сердце Мары выпрыгивать из груди. Романы, стихи… Они манили и зазывали на свои страницы, принося восторженной девушке ни с чем не сравнимые впечатления. Здесь, в этой просторной комнате, Мара была предоставлена самой себе. Гурин не указывал, какую книгу она должна прочесть в первую очередь, какую — следующей. Он не контролировал ее выбор, и, пользуясь этим, Мара проглатывала том за томом. Порой она читала две-три книги одновременно, находя время на проработку домашних заданий, задаваемых репетиторами.

Мара выбирала очередную книгу и погружалась в повествование. Многое из прочитанного часто казалось ей непонятным, но она была рада просто тому, что теперь имеет такой доступ к информации. Время от времени она устраивала себе экскурсию по книжным шкафам. Что-то ей нравилось, что-то оставляло равнодушной, некоторые тома она возвращала на полку, едва дойдя до десятой страницы. Такие имена, как Дидро, Гете, она отметала сразу, считая, что это не по ее уму. Однако, рискнув раскрыть «Монахиню» Дидро, она поняла, что ошибалась. Повествование захватило ее. Мара зачиталась, не слезая с высокой стремянки. Отсутствие Гурина не вызывало желания читать что-то легкое, развлекательное. Так что Дидро оказался для Мары нужным лекарством. Не спеша она перелистывала страницу за страницей, удивляясь тому, что только теперь смогла по достоинству оценить гениальность автора.

Единственным человеком, который насмешливо воспринимал происходящее, была Светлана Сергеевна. Она ничего не говорила. Достаточно было того, какой взгляд она бросала на Мару, снова застав ее в библиотеке. В тот день Мара сидела с книгой на стремянке, не пожелав спускаться вниз. Книга захватила ее, и было так приятно забыть о реальности, полностью отдавшись сюжетным перипетиям. Мара уже давно путешествовала в другом веке, как дверь библиотеки открылась и вошла Светлана Сергеевна. Вид у нее был довольный, ее словно распирало от желания что-то сообщить или сделать. Мара сразу почувствовала ее настроение и приготовилась выслушать что-то нелицеприятное в свой адрес. Конец дня не предвещал ничего хорошего, судя по воинственному виду домработницы. Подойдя поближе, Светлана Сергеевна скептически поджала губы и произнесла сквозь зубы:

— Не прошло и двух месяцев, как мы доросли до уровня Дидро.

— За что вы так не любите меня? — закрывая книгу, спросила Мара. Она почувствовала знакомое щемящее чувство обиды, когда так трудно найти слова, чтобы защитить себя.

— А за что мне вас любить?

— Пусть я не совсем точно выразилась. Скажу по-другому: я не давала повода относиться к себе с такой издевкой.

— Вы другого не заслуживаете. — Светлана Сергеевна едва сдерживалась. Ее глаза метали испепеляющие молнии негодования. Сделав широкий жест, она выпалила: — Как вы смеете беззастенчиво пользоваться всем этим?! Как вам не стыдно! Ведете себя так, словно все здесь уже принадлежит вам! Не выйдет! Надеюсь, с приездом Эрнеста Павловича все изменится. Он вернется, увидит сына, и все встанет на свои места.