Рыжее счастье - Наталия Рощина

— Добрый вечер. — Геннадий вошел в столовую, направился к месту за столом, где обычно любил сидеть.

— Добрый вечер, Геночка, — засуетилась Светлана Сергеевна. — Присаживайся, пожалуйста. Начинай, пока горяченькое. Все, как ты любишь, попробуй.

— Накрыто на двоих, — заметил Геннадий. Его карие глаза пытливо всматривались в лицо домработницы. Он увидел то, что хотел: мелькнувшее презрение и отчаянную неприязнь. Его желание увидеть ту, которая была настолько не по душе Светлане Сергеевне, возрастало с каждой минутой. — Значит, нужно подождать.

— Ждут отца, мать, а эта бродяжка не заслуживает такого внимания, — не смогла сдержаться Светлана Сергеевна.

— И все-таки я подожду, — Геннадий отошел от стола и, подойдя к буфету, принялся рассматривать посуду, стоящую в нем. В какой-то момент он понял, что смотрит и не видит все эти чашки, блюдца, потому что глаза его сфокусировались совершенно на ином. Глядя в сияющее стекло, он увидел отражение происходящего за спиной: в дверном проеме появилась высокая стройная девушка. Облегающее платье подчеркивало удивительные формы ее совершенной фигуры, а его цвет потрясающе сочетался с длинными волосами, спадавшими волнами на плечи, грудь. Геннадий резко повернулся. Должно быть, слишком резко, потому что на бледном лице незнакомки мгновенно появилось напряженное выражение. Создалось впечатление, что она долго готовилась к этому моменту, но так и не смогла до конца совладать с эмоциями. Она пыталась спрятать их и прикрыть очаровательной улыбкой, но чуть подрагивающие губы говорили обо всем без слов.

Обоюдное замешательство, за которым с не меньшим волнением наблюдала Светлана Сергеевна, длилось несколько мгновений. За это время Мара успела понять, что перед ней совершенно нормальный человек, не настроенный воевать, пытливые глаза которого так напоминают ей глаза Эрнеста Павловича. Да что там глаза! Это была копия Гурина, только гораздо моложе, красивее. Тот же рост, та же посадка головы, темно-пепельные волосы — Мара была уверена, что у Эрнеста Павловича раньше были именно такие. И походка такая же. Это Мара успела отметить, пока Геннадий медленно, не спеша шел к ней из противоположного конца столовой.

— Добрый вечер, — улыбнулся он и, протягивая руку, представился: — Геннадий.

— Mapa. — Она не смогла улыбнуться в ответ, потому что боялась выглядеть глупой. Она уже сама чувствовала, как дрожат от волнения губы, как холодеют пальцы. Но вместо горячего рукопожатия губы Геннадия обожгли ее отрывистым поцелуем. Так уже было, да именно так. И тогда она ощутила, как горячая волна пробежала по телу от самой макушки до кончиков пальцев на ногах. И снова неловкая пауза. — Очень приятно познакомиться.

— И мне тоже. Какое удивительное имя. Никогда раньше не слышал. — Геннадий был не первым, кто заметил это. Но Маре показалось, он сделал это, как его отец тогда, в кабинете Елены Константиновны. Та же интонация, только он не сможет ничего добавить о своих годах. Ведь он так молод. Наверное, старше ее года на два-три, самое большое.

— Это папа постарался. Вместо Марфы получилась Мара — вот и вся загадка, — поспешила продолжить Мара. Она совершенно забыла все свои страхи и переживания, которые переполняли ее после разговора со Светланой Сергеевной. Мельком бросив на нее взгляд, Мара увидела, как та побагровела от злости: ожидаемой корриды не получилось!

— Как интересно. А мои родители решили не быть столь оригинальными.

— Вы считаете, что Геннадий Эрнестович звучит менее интересно? — пряча за спину руки, спросила Мара.

— Никогда не думал об этом. Единственное, чего бы мне хотелось, чтобы моя фамилия вызывала у людей ассоциацию не только с моим всемогущим титаном-отцом. Чтобы я был Гурин сам по себе, — ответил Геннадий.

— Это стремление делает вам честь.

— Пожалуй, комплиментов сказано достаточно. — Геннадий указал жестом на стол. — Не будем больше испытывать терпение Светланы Сергеевны, которая постаралась, как всегда, и приступим к ужину.

— Я только «за».

— Ну тогда мы начнем, — нарочито торжественно произнес Геннадий и обратился уже к Светлане Сергеевне: — Заранее благодарю вас.

— Я могу идти? — с натянутой улыбкой спросила та.

— Да, конечно.

Кажется, оба почувствовали облегчение, оставшись вдвоем. Сначала Геннадий помог Маре удобно устроиться, а потом сам сел напротив. По правде говоря, есть ему совершенно расхотелось. По той простой причине, что это отвлекало бы его от созерцания красоты, нежданно-негаданно представшей перед глазами. Он смотрел на девушку, понимая, что неприлично долго задерживает на ней свой взгляд, но ничего не мог с собой поделать. Да, если эта папина знакомая или кем она ему приходится, оказалась в их доме, так он даже рад! Не каждый день удается встретить такую красоту, прикоснуться к ней и ощутить себя словно причастным к ее ежесекундному благоуханию. Геннадий про себя сравнил Мару с цветком: у него очень сильный аромат, необычная форма и очень важно непрестанно заботиться о нем, потому что при всей своей красоте он хрупок. Гурин почувствовал, что готов стать для этого цветка самым надежным защитником на сколь угодно долгий период. Оставалось выяснить одно деликатное обстоятельство: в каком качестве эта прекрасная девушка живет в их доме? Чем она успела прогневить вездесущую Светлану Сергеевну? И наконец, какие у отца планы на ее счет? Конечно, ответ на первый вопрос исключал последний, но сейчас Геннадий не мог четко выстраивать логический ряд. Он оказался во власти синих глаз, рыжих волн роскошных волос, очаровательной улыбки и несомненного ума. Как щедро наградила ее природа! В сказке было бы написано, что при рождении этой девушки все добрые феи поспешили подарить ей все самое лучшее.

— Вы не откажетесь от шампанского? — спросил Геннадий.

— Не откажусь.

— «Вдова Клико» — это то, к чему вы привыкли? — Наполнив бокалы, он озорно посмотрел на Мару. Ему захотелось немного ее всколыхнуть, спровоцировать на откровенность.

— У меня нет привычек и предпочтений, когда речь идет о еде, — насторожилась Мара.

— Почему? Это странно, — не унимался Геннадий. — В вашем возрасте пора обзаводиться привычками, подчеркивать вкус. Почему вы так легкомысленно относитесь к этому?

— Потому что я долгое время была лишена возможности выбора. Для меня очень долгое время не существовало понятия «любимая еда». Она или была, или нет, — тоном, в котором отчетливо слышалась напряженность, ответила Мара. И, чтобы положить конец расспросам, добавила: — Знаете, Геннадий, я бы не хотела именно сейчас стать главной темой для разговора.

— А что в этом плохого? Я пытаюсь узнать о вас хоть что-то.

— Информация о том, какой кусок мяса из всей туши я предпочитаю, считается важной?

— Все, сдаюсь! Вы умеете постоять за себя, — засмеялся Геннадий, поднимая бокал. Он не успел произнести тост, потому что увидел, как изменилось лицо Мары. Оно словно разгладилось, глаза засияли. Обернувшись, Геннадий понял, в чем дело. Он увидел отца, остановившегося в дверном проеме. Эрнест Павлович стоял в верхней одежде, сдерживая сбившееся дыхание, как будто бежал.

— Отец! — Геннадий поднялся из-за стола, шагнул ему навстречу.

Крепкое объятие, молчаливое созерцание друг друга. Эрнест Павлович не скрывал слез. Мара видела, как он закрыл глаза, а слезы все бегут, бегут. И это было так ново — видеть такого Гурина. Ей стало неловко. Она почувствовала себя лишней в этот радостный момент. Имеет ли она право быть свидетелем этих скупых мужских слез, этих долгожданных слов? Неловко завозившись на стуле, она только привлекла к себе их внимание.

— Гена, вы уже познакомились, как я понял? — крепко держа сына за руку, поглаживая его по плечу, произнес Гурин. Говорил он быстро, словно переживал, что кто-то его перебьет и он не успеет сказать главного.

— Да, отец, — сдержанно ответил Геннадий.

— Это моя Галатея, — честно признался Эрнест Павлович. — Я помогаю этой девушке делать первые серьезные шаги в этой жизни. Не спрашивай, зачем. Я просто знаю, что должен помочь ей, понимаешь, сын?

— Нет.

— Пусть пока так, мы с тобой еще поговорим об этом. Это мое искупление… А пока я не хочу, чтобы вы видели друг в друге соперников. — Гурин подвел Геннадия поближе к Маре, которая к этому моменту уже успела подняться и наблюдала за происходящим. — Мара, это мой самый любимый человечек на свете. Ради него я готов горы свернуть, изменить орбиту Земли. Я все сделаю, если это будет ему жизненно необходимо. Мы были в ссоре, потому я и просил тебя не расспрашивать о моем прошлом. Геннадий здесь, а значит, все самое худшее позади. И вообще теперь все будет замечательно.

— Будет, — криво улыбнулся Геннадий, — если ты хотя бы сделаешь правильное предположение причины моего появления именно сегодня. Так хочется верить, что ты не забыл…