Тайны кофейни в Киото. Том 1 - Такума Окадзаки

– Скоро Рождество, так обидно попасть в больницу в это время. В таком возрасте… Ей лет двадцать с небольшим, кажется. Наверняка у нее были планы на праздники, – сказала худая медсестра.

Я так и стоял перед палатой, не в силах двинуться с места. Букет цветов, который я сжимал в руках, был вполне уместен в больнице, но праздничный аромат совершенно не подходил ситуации. От этого на душе стало еще тяжелее.

– Мозг не поврежден, может быть, выпишут еще до Рождества. Но повязка на голове и сеточка… Не знаю, можно ли в таком состоянии обслуживать посетителей. – Полная медсестра говорила на киотском диалекте или, по крайней мере, на одном из диалектов региона Кансай. – А еще ты слышала, что говорят? Будто жертва сообщила полиции, что просто упала с лестницы. Но кто же сможет упасть с лестницы, а потом самостоятельно доползти до переулка и уже там потерять сознание? Судя по травмам, это совсем не просто падение.

– Да ты что? Но тогда почему бы не сказать, что это было нападение? Зачем жертве покрывать злоумышленника?

– Врач сказал, что по травмам не похоже на падение с лестницы. Я вот что думаю. Может, кто-то угрожает?

– Что-то типа «расскажешь полиции, и тебе не жить»? Неужели кто-то будет слушать такие угрозы?

– Ну а с чего такой испуганный вид? Никаких сомнений: случилось что-то страшное, но я могу представить только одну причину, почему жертва молчит.

– Причина? Преступник знает о жертве что-то такое, что не хочется разглашать?

– Думаю, что… – Полная медсестра махнула рукой, показывая, что нужно говорить потише, и что-то прошептала своей коллеге на ухо. Та распахнула глаза.

По губам я прочитал лишь то, что вопросительно повторила худая медсестра. Она отчетливо сказала: «Изнасилование».

– Точно-то я не знаю. Это моя версия, – сразу же пошла на попятную полная медсестра. – Но если это так, то становится понятно, почему полиция не в курсе.

– Нельзя о таком болтать. Не думаю, что это правда. А если все же так оно и было, то тем более.

– Да я же не с легким сердцем об этом говорю. Надеюсь, что это просто домыслы, просто по-человечески беспокоюсь. Как должно быть тяжко, если даже никому рассказать не можешь.

Я почувствовал, как правая рука, сжимавшая букет, задрожала.

Не то чтобы я совсем не сердился на медсестер, которые сплетничали и сочиняли истории о незнакомом для них человеке. Но это компенсировалось тем, что они всё же говорили о пациенте не как об объекте, которого нужно просто лечить по протоколу, а как о живом человеке и сочувствовали ему. Мой гнев быстро миновал эту стадию. Я ненавидел преступника. О его жертве беспокоились даже совершенно незнакомые люди.

Как и говорили медсестры, эта история не получила огласки и не было никаких предположений о личности преступника. Но я имел дело не с предположениями, а с неоспоримыми фактами.

Преступником был Намикадзу Конай. Кто еще мог желать несчастья Михоси?

Пока я стоял, погруженный в свои мысли, медсестры вышли из палаты. Вид у них был понурый, вероятно, они догадались, что я мог их услышать. Я видел, как, сделав несколько шагов, худая медсестра ткнула в бок свою коллегу.

Реальность, которую я не мог отрицать. Опасность, которую можно было предотвратить. Пока меня накрывало стремительно растущее сожаление, в голове крутились те самые слова.

Ты играешь чувствами других.

Именно эти горькие слова Конай с ненавистью прошептал испуганной девушке. Даже сейчас, четыре года спустя, он все еще пылает той же ненавистью, что и в день, когда произнес их впервые.

Если что-то подобное произойдет вновь… Разве сможет она после этого восстановиться?

Так сказала подруга Сёко, которая знала Михоси лучше других.

Первая половина фразы уже не требовала условного наклонения. Все к этому шло, а я так ничего и не сделал, ни о чем не волнуясь, и в результате произошло нападение.

Я не могу пойти к ней.

Когда я пришел в себя, то увидел, что уронил букет. Услышал звук падения, лепестки рассыпались, кто-то из персонала больницы побежал ко мне. Мужские и женские голоса звучали поблизости, но никто не подходил, все шли мимо.

Я не могу пойти к ней. Как показаться ей на глаза? Если я пойду сейчас, то не сделаю ли ее раны еще глубже? А вдруг Конай откуда-нибудь наблюдает за моей растерянностью и из-за этого все станет еще хуже?

Я не могу пойти к ней. Даже если бы я мог сделать это для кого-то другого, то не могу помочь Михоси вновь встать на ноги.

Я стоял на коленях на холодном линолеуме. Мне не хотелось быть в этой реальности, в которой я не мог ничего исправить. Я закрыл лицо руками, как вдруг кто-то похлопал меня по плечу. Я поднял глаза. Мне что-то дали в руки. Это был букет. Хотя он упал на пол, форму почти не потерял. Рядом со мной стояла медсестра; она мягко сказала, что эти цветы выбрали, должно быть, от чистого сердца.

Я никак не мог сфокусировать взгляд, и несколько секунд букет в руках казался расплывчатым. Яркие краски, похожие на неоновые огни, отражающиеся на мокром от дождя асфальте, по мере того как зрение восстанавливалось, становились всё более насыщенными, доставляли эстетическое удовольствие. Когда мир стал выглядеть как прежде, я увидел луч света от своего букета, хотя в реальности ничего подобного не было.

Возможно, я все же смогу помочь. Возможно, мне удастся справиться с Конаем и при этом свести к минимуму страдания Михоси.

Это казалось слишком рискованной авантюрой, к тому же совсем не учитывающей интересов окружающих. Но я был морально готов и к возможной боли, и к потере. Если бы я мог предотвратить трагедию, случившуюся из-за моей беспечности, мне было ничуть не жаль закрыть ворота, которые уже почти открылись.

Я не имел права на ошибку, поэтому мне следовало многое обдумать. Боясь, что не смогу себя контролировать, я мгновенно отвернулся от палаты триста пять и рванул с места, толком не поблагодарив медсестер. Звуки шагов эхом разносились по коридору, мне вслед крикнули, что в больнице нельзя шуметь, но даже боль в груди приглушилась на фоне бешеного стука сердца, жаждущего действий.

3

В тот день Конай, скрываясь от людских глаз, стоял под покровом ночи.

Прошло уже десять дней после происшествия. Первые пять дней он тайком пробирался в больницу, чтобы проверить имена посетителей, но не мог найти следов встречи Михоси, использовавшей больницу как укрытие, с тем парнем. Конай не мог сдержать довольной улыбки, ведь ему удалось заставить Михоси Кириму снова задуматься о своем поведении, и,