Мертвый час - Валерий Введенский

Дмитрий Данилович быстро нащупал дыру в подкладке и вытащил пачку облигаций, перевязанных бечевкой, а также несколько листков, на которых были переписаны их серии и номера.

– Позвольте посмотреть, – увидев знакомые листки, встала с места Мария Дмитриевна.

Графиня вышла к свидетельскому месту:

– Это почерк покойного батюшки, генерала Масальского. Облигации принадлежали ему, а после его смерти перешли к моему брату. Мой муж всего лишь опекун.

– Я не знаю, как они попали в портфель. Мне их подкинули, – стал уверять ее Четыркин.

– Всегда знала, что вы негодяй, – оборвала его Волобуева.

Тарусов кинул победный взгляд на Лизу. Та поощряюще улыбнулась.

По окончании заседания Дмитрий Данилович принимал поздравления – как и предполагал прокурор Михаил Лаврентьевич, процесс с участием поверенного Тарусова вызвал интерес и у публики, и у прессы. В коридоре стайка репортеров и завсегдательниц Окружного суда облепила Диди со всех сторон. С довольным видом он отвечал на вопросы и раздавал автографы.

Сашенька всегда радовалась успехам мужа, но сейчас пребывала в смешанных чувствах. Да, победа, но какой ценой – подзащитный вместо грабежа подозревается теперь в убийстве. Нет! Подозревается – неудачное слово. Сбежав из суда, Урушадзе в нем расписался.

– Ваше сиятельство! – раздался сзади знакомый голос.

Княгиня обернулась – Крутилин.

– Рад вас видеть, – поприветствовал Сашеньку начальник сыскной полиции. – Скажите, Александра Ильинична, а князь Урушадзе курит сигары?

– Нет, он вообще не курит.

– Плохо, ой, как плохо.

– С ума сошли? Курить очень вредно. Диди вон как кашляет…

– Я не про здоровье. Плохо, потому что убийца Красовской, мы это знаем наверняка, курит сигары.

– Значит, Урушадзе не убийца?

– Узнаем, когда поймаем. Всего хорошего, княгиня.

– Постойте, Иван Дмитриевич, сигары курит тесть Урушадзе, граф Волобуев.

– Кто их только не курит…

– А вы знаете, что четверть века назад Волобуев хотел жениться на Красовской?

– Да вы что!

– Иван Дмитриевич, – к Сашеньке и Крутилину подбежал помощник Тарусова Выговский. – Кое-что вспомнил. Думаю, это имеет отношение к убийству.

Прокурор Гаранин даже не кивнул оппоненту. Нехорошо сверкнул карими глазами в его сторону и свернул в противоположную. Дмитрий Данилович нарочно его окликнул:

– Михаил Лаврентьевич.

Гаранин с презрением и брезгливостью повернул голову.

– Когда можно забрать мое поручительство? – с улыбкой спросил Тарусов.

– Шутите? – сквозь зубы процедил прокурор.

– Какие шутки? Мой подзащитный оправдан…

– Ваш подзащитный – убийца.

– Позвольте, – явно играя на публику, возразил Дмитрий Данилович. – Во-первых, сие не доказано, во-вторых – поручительство я внес по другому делу, которое вчистую выиграл.

– Завтра. Приходите завтра.

Когда поклонницы и репортеры разошлись, к Тарусову подошла Четыркина.

– Князь, мой муж арестован.

– Сожалею.

– Глеб не виноват. Говорит, что не крал…

– Господин прокурор во всем разберется…

– Смеетесь? Сами его целый день мордой об стол возили… Прокурор ни на что не годен. Прошу, нет, умоляю, станьте защитником мужа.

– Извините, не могу, это неэтично. Именно я поспособствовал его аресту.

– Заклинаю, возьмитесь. Гонорарий будет щедрым. Вот аванс.

Четыркина достала из ридикюля десять сторублевых купюр и протянула князю. Сумма была внушительной, и Тарусов дрогнул:

– Ладно. Все равно завтра ехать в Ораниенбаум.

Малышка Жаклин бросилась Выговскому на шею:

– Тохес! Так рано? Ой, и Иван Дмитриевич.

Крутилин покраснел.

– Вдвоем желаете? – уточнила вертихвостка.

– Нам поговорить, – строго сказал начальник сыскной полиции.

– Поговорить стоит столько же…

– Ты лучше сядь, Жаклинушка, – приказал Крутилин. – И расскажи, откуда у тебя этот кринолин.

– Приобрела по случаю. Актриса, что жила поблизости, съехала, а старые платья побросала…

Дуся Саночкина запросто могла отгавкаться от целого села. Потому запиралась долго, до очной ставки с Жаклин.

– Ах ты дрянь, – закричала, увидев проститутку, Дуся. – Бархатное тебе за сорок рублей уступила, а ты вон как благодаришь!

– Хватит, – оборвал дворничиху Крутилин. – Голова от тебя ужо болит. Сама актрису убила? Или с мужем?

Дуся вскочила и кинулась на Ивана Дмитриевича с кулаками:

– Ах ты чуваша проклятый! Да как твой рот поганый на такое открылся…

Мужика Крутилин приструнил бы боксом, но вот с бабой стушевался. Хорошо, Яблочков с Выговским бросились на помощь, схватили дворничиху и привязали к стулу.

– Говорят, не муж ее бьет, а она его, – прокомментировала сценку малышка Жаклин.

– А ты свободна. Езжай домой, – гаркнул на нее Яблочков.

– Какой невоспитанный, – поднялась девица. – До скорого, мальчики.

Выговский с Крутилиным, не поднимая глаз, кивнули.

Саночкина не унималась:

– Орлы, герои, старицу заломали…

– Ты убила? – съездил ей по лицу Яблочков.

Дуся притихла буквально на секунду, а потом заголосила:

– Простите дуру, не убивала, платья в леднике[130] нашла…

– Почему в полицию не заявила? – перекрикивая стоны и плач, спросил Крутилин.

– Я что, умалишенная? – с ходу успокоилась Дуся. – Вы их сами продали бы, без меня!

Помучив с полчаса, Саночкину отпустили. Вызвали Маланью Варфоломееву, которая признала платье, что купила Жаклин. В нем Красовская выходила на сцену в образе Джульетты.

– Итак, дело раскрыто, – подытожил Иван Дмитриевич. – Сомнений никаких. Урушадзе убил Красовскую, спрятал тело в сундук, кринолины мешали, вот он их в подвал и сбросил.

– Значит, отпустите? – с надеждой спросила Маланья.

– И тебя, и кавалера, – обрадовал ее Крутилин. – Антон Семенович, Урушадзе по-прежнему ваш клиент?

– Думаю, да.

– Если вдруг заявится к князю, пошли за мной. И задержи до приезда…

– Постараюсь, – пообещал Выговский.

Когда Антон Семенович распрощался и ушел, Крутилин многозначительно посмотрел на Яблочкова:

– Круглосуточное дежурство у дома? – понял Арсений Иванович.

Иван Дмитриевич кивнул.

Мария Дмитриевна предложила Сашеньке и Тане возвращаться в Ораниенбаум в ее карете. Всю дорогу графиня переживала из-за Аси. На подъезде к Ораниенбауму, уже у самых ворот, Татьяна задремала, и Мария Дмитриевна, перейдя на шепот, переменила тему:

– Если быть честной, смерти Красовской я очень рада. Поделом ей. Кабы бы не она, у нас с Андре сложилось бы по-другому. Но он, даже лаская меня, думал о ней и называл Катенькой, – не сдержала слез графиня. – Как только она смела явиться на Асину свадьбу!

– Вероятно, граф не знал, на ком… как звать того, что с парохода упал?

– Мызников, – напомнила графиня.

– На ком Мызников женат. Пригласил армейского товарища, а вышел конфуз, – предположила Сашенька.

– Все он знал. А Мызников та еще свинья… Это он напоил Мишину лошадь.

– Зачем?

– Мызникову поднесли бокал с шампанским, он пригубил, вкус ему, видите ли, не понравился, вот и вылил в ведро, из которого лакала кобыла. Не сомневаюсь, из-за этого и понесла.

Сашенька пожала плечами: лошади бокал шампанского – что слону дробина!

Мария Дмитриевна была столь добра, что довезла Тарусовых до самого дома. Женя с Володей выбежали встречать своих.

– Эй, барчук, – окликнул Евгения кучер Петюня. – Приглядишь за лошадьми? Я на минутку, с родителями поздоровкаюсь.

Евгений с гордостью взялся за уздцы, а кучер, к немалому удивлению Сашеньки, зашел в сад через калитку и направился к сараю, в котором жили Мейнарды.

– Как тесен мир, – сказала она Волобуевой. – Не знала, что Петюня их сын.

– Он им не сын, – строго произнесла графиня. – Мейнарды взяли его из Воспитательного дома.

Продажная любовь и внебрачные связи чреваты не только венерическими заболеваниями, но и нежеланными младенцами. Чтобы несчастные матери их не убивали, в царствование Екатерины Второй в Петербурге открылся Воспитательный дом, куда можно было анонимно сдать ребенка. Но таких детей было слишком много, персонала и помещений не хватало, потому воспитанников пристраивали в крестьянские семьи на откорм и воспитание за плату. Не брезговали подобным «промыслом» и немецкие колонисты…

Одетый в пестрый жилет с застежками доверху, Герман Карлович встретил приемного сына холодно, зато пожилая супруга его прослезилась, и на смеси русского с немецким предложила чай с Koffeekuche[131]. Кучер посмотрел на хозяйку, но Волобуева выказала на лице неудовольствие. Пришлось Петюне пирог забирать с собой.

В портфеле Глеба Тимофеевича вместо четырехсот облигаций было обнаружено всего две, остальные листы были вырезаны из бумаги. Однако номера обеих настоящих облигаций нашлись в списке, сделанном когда-то генералом Масальским. И полицмейстер Плешко решил провести у Четыркиных обыск, чтобы найти недостающие. Напрасно Глеб Тимофеевич умолял спросить об их судьбе графа Волобуева. Полицмейстер после фиаско в суде был зол и настроен решительно. Сашеньку и Матрену пригласили в качестве понятых.