Междуречье - Гарри Тертлдав

Они допили кружки с пивом. Поставили их на стол. Встали. И тут у Шарура возникла новая мысль.

— Стойте! Если мы найдем эту вещь в храме Энгибила, и сломаем... — Отец и брат непонимающе уставились на него. — Если мы найдем ее и сломаем, мы сможем наказать богов Алашкурру за пренебрежение к нам.

— И что в этом хорошего? — со страхом воскликнул Тупшарру. — Они станут ненавидеть нас еще сильнее.

Эрешгун молчал.

— Ты понимаешь, отец, не так ли? — спросил Шарур. Медленно, нехотя Эрешгун кивнул. Судя по широко раскрытым глазам Тупшарру, он все еще не понимал. Шарур объяснил:

— В эту вещь великие боги Алашкурру вложили большую часть своей силы. Если мы сломаем ее, мы освободим горцев от их великих богов.

— Только в Гибиле и только человеку твоего поколения, сын мой, могла прийти в голову такая мысль. — Эрешгун говорил с благоговением и ужасом одновременно. — Алашкуррут — это только Алашкуррут. Кого волнует, правят ими их боги или нет? Если мы найдем эту штуку, боги возрадуются. Они вознаградят нас за это, как говорит твой брат, и Кимаш-лугал тоже вознаградит нас за это.

— Может, и так, — задумчиво сказал Шарур. — Но если такой горец, как Пилиум, стремится освободиться, если такой горец, как Хуззияс, жаждет свободы, если и другие люди в горах думают о ней, надо сделать все, чтобы ослабить тамошних великих богов.

— И в чем тут наша выгода? — спросил отец.

— Меня волнует не только прибыль, — ответил Шарур. Теперь отец уставился на него, словно сын сказал, что Энгибила не существует, или произнес какую-то другую явную чушь. Но Шарур продолжал: — Я думаю о мести. Боги Алашкуррута обидели меня. Им придется заплатить.

— Да, теперь я вижу выгоду, — помолчав, сказал Эрешгун. — Пусть возместят ущерб.

— Пусть платят болью за несправедливость, как я, — сказал Шарур. Но теперь и он колебался. Даже семья убийцы могла избежать кровной мести, заплатив родственникам жертвы. Он нахмурился. Пошаркал ногой по полу. — Ладно, там видно будет. — Недовольным тоном закончил он.

— Мы делим шкуру неубитого медведя, — сказал Тупшарру. — Оцениваем меч до заточки. Мы ведь еще не нашли эту вещь, чем бы она не оказалась. И неизвестно, найдем ли мы ее вообще.

— Верно говоришь. — Эрешгун встал. — Мы маловато знаем, чтобы строить планы. Надо идти в храм. Пойдем в храм и посмотрим, чему нас может научить Энгибил.

— Хорошо, идем, — решительно произнес Шарур и вышел из дома с отцом и братом. После того, как бог отказался освободить его от клятвы и не разрешил занять у отца на выкуп, он уже не так поспешно принимал решения. Он не очень хотел идти к дому Энгибила, но раз нужно, значит, нужно. Возможно, Тупшарру прав, сначала надо найти вместилище силы алашкуррских богов, а уж потом думать, что с ним делать. Но если он найдет эту штуку, у него появится возможность рассчитаться с богами. Он твердо решил сделать это независимо ни от чего.

Храм Энгибила выглядел обширнее дворца Кимаша-лугала. Бог обитал в самой верхней части храма, туда вел ряд ступеней, и там располагалась самая высокая точка Гибила. Оттуда Энгибил мог видеть весь город и все земли, которыми он владел.

Храм был больше дворца, но такого великолепия здесь не было. Во-первых, храм был старым. Обожженный кирпич, пошедший на его постройку, почти не выкрошился — для Энгибила использовались только лучшие строительные материалы — поэтому признаков ветхости не ощущалось. Но кирпичная кладка выгорела на солнце, и по ней было заметно, что храм стоит очень давно. Строительства здесь никто не затевал, все строители трудились во дворце лугала.

Занавесы из богатой шерсти, окрашенной в малиновый цвет, и аромат воскурений скрывали возраст храма, как женщина скрывает морщины белилами и румянами. И как женщина, отяжелевшая от краски, все еще надеется, что выглядит молодо, так и Энгибил, убаюканный роскошными подарками Кимаша и прежних лугалов, пока не замечал, что в своем городе он уже не так властен, как прежде.

А вот жрецы замечали. Младшие жрецы были ставленниками Кимаша, их старания были направлены больше не то, чтобы убаюкать бога, чем на его возвеличивание. Старшие жрецы по-прежнему почитали его, как и их предшественники в те дни, когда бог правил Гибилом через энси, но год за годом смерть прорежала их ряды, как коса прорежает ячменное поле во время жатвы.

Во внешнем дворе к ним подошел жрец помоложе, с бритой головой, как у жрецов Энимхурсага, но с умными и ясными глазами, за которыми явно не крылось присутствие бога. Поклонившись, он сказал:

— Приветствую тебя и твоих сыновей, Эрешгун, от имени Энгибила. Да пребудут с вами благословения бога.

— Приветствую тебя от имени Энгибила, Буршагга, — сказала Эрешгун и в свою очередь поклонился.

— Именем Энгибила приветствуем тебя, Буршагга, — хором сказали Шарур и Тупшарру и тоже поклонились.

— Хорошо иметь дело с вежливыми людьми, — улыбнулся Буршагга. — Чем слуга Энгибила может вам помочь?

Эрешгун посмотрел на самую верхнюю комнату.

— Если бы бог не был занят другими делами, мы хотели бы поговорить с ним.

Жрец нахмурился. Такого он не ожидал.

— О чем бы вы хотели поговорить с владыкой города?

— Это дело касается Кимаша-лугала, — ответил Эрешгун как можно более почтительно.

Глаза Буршагги расширились. Следующий его поклон уже не был обычной формой приветствия, за ним крылось признание авторитета лугала.

— Прошу тебя подождать, мастер-торговец. — Он поспешил прочь.

К ним подошел другой жрец, намного старше. Он склонил голову набок и окинул внимательным взглядом Шарура, Тупшарру и Эрешгуна. Борода жреца давно утратила пегую расцветку и стала снежно-белой. Наверняка он помнил времена, предшествующие переходу власти от Энгибила к Игиги. И, судя по суровому взгляду, обращенному на «новых» людей, те времена он вспоминал с теплотой.

Буршагга вернулся.

— Бог ублажает себя, — сообщил он. — Когда закончит, сможете поговорить с ним. — Взгляд его упал на седобородого священника. — Тебе больше нечем заняться, кроме как глазеть на посетителей, Илакаб? Почему бы тебе не отправиться на кладбище и не избавить нас от хлопот?

— Потому что я истинный человек Энгибила, — с достоинством ответил Илакаб. — Я думаю только