Междуречье - Гарри Тертлдав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если ты забыл, я напомню, — глаза Буршагги стали колючими. — Я такой же жрец великого бога Энгибила, как и ты. Я поклоняюсь великому богу Энгибилу, как и ты. Но я не привязан к прошлому, как ты. Я не тоскую о прошлом, как о девственной невесте, как ты. Ступай на кладбище, старый дурак; пусть твой призрак отправится прямо в подземный мир.
— Энгибил запомнит моего призрака, — сказал Илакаб. — Для Энгибила это будет дорогим воспоминанием. — Он ушел, шаркая ногами.
— Старый дурак, — буркнул Буршагга. — Будь его воля, он бы тотчас вернул нас во времена, когда мы еще не знали настоящей бронзы, когда мы не умели ни читать, ни писать.
— Если дальше так пойдет, мы туда и вернемся, — тихо сказал Шарур. Буршагга с возмущением посмотрел на него. Праведность молодого жреца отличалась от праведности Илакаб.
— Сын только хотел сказать, что его годы заслуживают уважения, — мягко проговорил Эрешгун.
— Подумаешь, годы! — воскликнул Буршагга. Но прежде чем жрец успел ввязаться в спор, к нему подбежал один из его коллег и молча указал на верхнее помещение храма. Этот жест вернул Буршагге деловитость. — Сейчас вы получите аудиенцию у Энгибила, — торжественно промолвил он. — Раз вы говорите, что дело касается Кимаша-лугала...
Видимо, жрец просто хотел оставить за собой последнее слово. Шарур повнимательнее взглянул на него. Без сомнения, Буршагга был из новых людей. Старое для него казалось неприятным напоминанием о тирании. Но Буршагга и сам служил доказательством того, что новое тоже может быть неприятным. Шарур пожал плечами. Даже у богов есть свои слабости, свои недостатки.
— Вот лестница Энгибила! — возгласил жрец. — Вам туда! — Он указал на одну из четырех лестница, символизировавших стороны света. Все они вели в покои бога. А количество ступеней соответствовало дням года. Несмотря на то, что Шарур считал себя новым человеком, он с трепетом ступил на первую ступень. Раньше ему не приходилось видеть бога. Бог сам приходил к нему — он с содроганием вспомнил нездешний голос, пронзивший его на улице Кузнецов.
Навстречу по длинной лестнице кто-то спускался. Женщина. В одной очень легкой тунике. Когда она подошла ближе, Шарур узнал ее: это была та самая красивая куртизанка, которая разделась догола на улице, когда он возвращался с караваном.
Шарур хмыкнул себе под нос. Брат удивленно посмотрел на него, но объяснений не дождался. А Шарур вспоминал слова Кимаша о том, что у лугала есть способы доставить удовольствие Энгибилу даже без диковинных вещей из земли Алашкуррут. Куртизанка выглядела очень соблазнительно. Шаруру она нравилась. Наверное, и богу понравилась тоже.
Почти поравнявшись с женщиной, Шарур понял, что бог тоже сумел угодить ей. Она шла слегка нетвердой походкой, как будто слегка пьяная. Ее улыбающиеся губы распухли, но по лицу блуждала улыбка удовольствия. Она смотрела сквозь торговцев, зрачки расширились, как у дикой кошки в полночь.
Когда они разминулись, Тупшарру тихонько рассмеялся.
— Утёнком работала, — пробормотал он, намекая на поговорку о звуках, похожих на кряканье, которые издает женщина, доведенная до экстаза. Шарур кивнул.
К вершине лестницы Шарур успел вспотеть. Толстый старый жрец вряд ли осилил бы такой подъем. Шарур взглянул на отца. Эрешгун не был ни толстым, ни старым, но уже давно перестал водить караваны в дальние страны. Он тяжело дышал, но в остальном признаков усталости не проявлял. Шарур и сам запыхался. Он кивнул отцу. Эрешгун кивнул в ответ.
Жилище бога представляло собой куб из обожженного кирпича с узким и тесным входом. С каждой стороны света располагалось по двери. Внутри окон не было, однако не было и темноты. Свет исходил от самого бога. Шарур вздрогнул.
— Входите! — Слово прозвучало в голове Шарура, остальные слышали то же самое. Он был громким, совсем как тогда, на улице Кузнецов, но сегодня не ужасал. Во-первых, сейчас они ждали чего-то подобного, а тогда он прозвучал неожиданно. Во-вторых, сейчас Энгибил приглашал, а не запрещал. Шарур пропустил отца и брата и сам последовал за ними, изрядно нервничая.
Энгибил сидел на обитом золотом троне, таком же, как у Кимаша-лугала (через мгновение Шарур понял, что лугал просто скопировал свой трон с этого). Бог был наг, может быть, потому, что он только что забавлялся с куртизанкой, а может, потому, что ему так нравилось. Он облекся в форму хорошо сложенного мужчины возраста Эрешгуна, разве что тело бога было лишено каких бы то ни было изъянов. Шарур успел бросить лишь один мимолетный взгляд перед тем, как простерся ниц.
— Встаньте! — И снова слово прогремело в умах смертных. — Встань, Эрешгун. Поднимитесь, Шарур и Тупшарру, сыновья Эрешгуна.
Все трое поднялись на ноги. Теперь бог говорил, шевеля губами, словно был человеком:
— Даже не думай умолять меня, Шарур, вернуть твою клятву. Не надейся купить невесту за прибыль, которой не получал.
— Великий бог, могущественный бог, бог, который основал этот город, бог, который создал этот город, — проговорил Шарур онемевшими от страха губами, — я здесь не за тем. Загляни в мою душу, твое могущество и увидишь, что я говорю правду. Я не посмею лгать тебе.
Энгибил, прищурившись, посмотрел на него, посмотрел так, словно заглянуть в душу смертного для него ничего не стоило. Наверное, для бога это действительно пустяковое дело. Шарур почувствовал, что в него проникли так же, как он проникал в рабыню из Имхурсага. Энгибил мог бы узнать многое из того, что Шарур предпочитал скрывать от бога, но богу важно было узнать только одно, и узнав, он вышел из сознания сына торговца.
— Я вижу, ты говоришь правду, — сказал он. — Я вижу, ты не смеешь мне лгать. Тогда скажи, зачем ты пришел ко мне. Назови свою цель. Или мне самому еще раз заглянуть в твою душу?
— Я скажу, о бог, основавший этот город, — поспешно проговорил Шарур. Он был готов на все, лишь бы бог больше не входил в него, не просматривал его мысли, словно глиняные таблички с записями.
— Я слушаю тебя. Говори. — Энгибил скрестил мощные точеные руки на широкой груди.
Шарур глубоко вздохнул.
— Великий бог, ты знаешь, что мой караван вернулся
