Междуречье - Гарри Тертлдав

с гор Алашкурру без меди. О могучий бог, ты знаешь, что я не привез в Гибил медной руды из земли Алашкуррут. Великий бог, могущественный бог, ты знаешь, что Алашкуррут не дал мне никаких странных вещей, никаких редких вещей, никаких красивых вещей, чтобы возложить их перед тобой на алтарь для твоей радости.

— Да, я знаю это, — ответил Энгибил. — И мне это не нравится. Беспокоит медь. Руда меньше. А вот то, что я не получил должного, меня раздражает. — Бог насупился.

Шарур быстро взглянул на отца. Лицо Эрешгуна не выражало ничего, как обычно бывало во время торга с другим торговцем. Шарур изо всех сил старался сохранить такое же бесстрастное выражение. Но внутри просыпался гнев. Бога не заботило то, что способствовало процветанию города. Бог заботился только о том, что ему нравилось. Неудивительно, что Кимаш отправил к нему куртизанку.

— Могучий бог, мне кажется, я знаю, почему Алашкуррут не хочет вести с нами переговоры, — Шарур сделал длинную паузу. — Я знаю, почему боги Алашкуррута не позволяют своим людям вести с нами дела.

— Говори! Я хочу знать, почему так случилось.

— Великий бог, выслушай меня. — И Шарур рассказал все, что узнал от Кессиса и Митас. Он закончил: — Великий бог, если эта вещь лежит на твоем алтаре или в твоей сокровищнице, мы можем вернуть ее. — Он изо всех сил старался не думать о том, что хочет уничтожить эту вещь.

В совершенных чертах Энгибила проступило озадаченное выражение.

— Я не помню, чтобы я видел такую вещь.

— Ты уверен, великий бог? — с замиранием сердца спросил Шарур. Только взглянув на встревоженные лица отца и брата, он осознал, что бог может посчитать его слова кощунством. Кто, кроме богохульника, может усомниться в словах бога?

Но к его счастью, Энгибил не обратил внимания на возможное оскорбление; его больше заинтересовала загадка.

— Я не заметил, чтобы среди приношений затесалась вещь, обладающая большой силой. Не было такой вещи. Ни в одном приношении от жителей моего города не было скрытой силы. Их разумы мне открыты, я бы знал.

— Великий бог, ты мог не обратить внимания на эту вещь, ведь ты не искал специально? — спросил Шарур, пропустив мимо ушей небрежное заявление бога о том, что ему ведомы все помыслы жителей Гибила. — Человек, который продал эту вещь, понятия не имел, что он продает.

— Человек! — презрительно воскликнул Энгибил. — Что он может знать? Человек рядом с богом — комар, пытающийся сосать кровь времени.

— Но я ведь говорю не о творении людских рук, — напомнил Шарур богу. Энгибил, конечно, был прав, но благодаря письменности люди обрели такую же надежную и долгую память, как у богов. Но Шарур не стал поправлять бога. Вместо этого он продолжал: — Эту вещь сотворили боги. Разве не могли боги гор спрятать свою силу так, что она сокрыта и от людей, и от богов?

Энгибил нахмурился, но не потому, что его разгневали слова Шарура, а потому, что человеку пришло в голову такое, о чем он сам не помыслил. Энгибил был невероятно силен. Энгибил знал очень многое. И все же… В голове Шарура мелькнула поистине кощунственная мысль о том, что бог не всемогущ, по крайней мере не всеведущ, мелькнула и тут же вылетела, словно птичка из клетки.

— Это возможно… — задумчиво промолвил Энгибил. — Я не настолько тщательно присматривался к дарам, которые несли люди… Я не искал специально сосуд силы. Зачем мне это делать без необходимости? Однако теперь я вижу такую необходимость. Теперь я внимательно пересмотрю все дары за последний год. Вы пойдете со мной, хотя вы всего лишь люди, — решил бог. — Идемте!

Он поднялся с трона и положил одну руку на плечо Шарура, другую — на плечо Тупшарру, третью — на плечо Эрешгуна. Он — бог: если ему понадобилась лишняя рука, она у него была. Шарур ощутил прикосновение не живой плоти, а теплого металла. Глаза Энгибила сверкнули. Шарур зажмурился, словно взглянул на солнце, пару мгновений он вообще ничего не видел из-за мощного сияния, исходившего из глаз бога.

Когда зрение прояснилось, он понял, что они вместе с богом уже не в зале для приемов, а стоят в кладовой, мало чем отличавшейся от кладовых во дворце Кимаша. Но они оказались в кладовой не одни. Там уже находился один из жрецов, и при нем куртизанка, далеко не такая роскошная, как ты, с которой забавлялся Энгибил. Пара как раз собиралась возлечь на ложе. Оба пискнули в смятении.

Энгибил расхохотался.

— Пошли вон! — прогремел он. — Поищите другое место.

Жрец и куртизанка исчезли. Шарур бы тоже предпочел сбежать. Потолок в кладовой был еще выше, чем в зале для приемов. Тем не менее, высоченный Энгибил предпочел стать меньше ростом, хотя и таким он внушал благоговейный трепет.

Но благоговение — благоговением, а первое, о чем подумал Шарур — к счастью, бог не обратил внимания на эту его мысль, — «Какая куча хлама!» Наверное, это не совсем соответствовало истине. Многие вещи здесь были изготовлены из золота, серебра и драгоценных камней. Они блестели и переливались в сиянии, исходящем от бога. Лугалы Гибила и энси до них отдали богу все лучшее из того, что у них было.

При этом они неукоснительно придерживались правила: только редкие вещи, только красивые вещи, только странные вещи. Красивые вещи были действительно красивыми. Редкие —редкими. Шарур вытаращил глаза, глядя на ожерелье из огромных мерцающих жемчужин. Караваны в далекий Ларавангал иногда привозили с востока вместе с оловом, которое превращало медь в бронзу, одну или две жемчужины, отдав за них много изделий из металла. Но жемчужин такого размера Шарур не только не видел, но и представить себе не мог.

Ну а странные вещи были... странными. Шарур не понимал, зачем какой-то лугал решил подарить Энгибилу неряшливую глиняную тарелку, на которой с пугающей реалистичностью был изображен большой паук. И плетеная собака на задних лапах, готовая к соитию, могла показаться забавной лишь в первый раз, а потом-то что на нее смотреть?

— Ну и где эта ваша штука, — пророкотал Энгибил, — в которую боги Алашкуррута влили свою силу? Тут же столько сокровищ, что не разберешься! На что оно похоже?

— Великий бог, я не знаю, — ответил Шарур, с ужасом