Нациестроительство в современной России - С. Кара-Мурза

Важной частью всех институциональных матриц хозяйства являются отношения в процессе труда. Они формируют один из важнейших пучков связей, соединяющих людей в народ. Труд был одним из важнейших символов, скреплявших советское общество. Для нашего народа он представлял деятельность, исполненную высокого духовно-нравственного (литургического) смысла, воплощением идеи Общего дела. Латинское выражение Laborare est orare («трудиться значит молиться») в течение длительного времени имело для советских людей глубокий смысл.

Такое представление о труде стало в годы перестройки объектом очень интенсивной атаки. Множество экономистов, публицистов и поэтов требовали устранить из категории труда его духовную компоненту, представить его чисто экономическим процессом купли-продажи рабочей силы. На какое-то время эта кампания достигла определенного успеха. В 1993 г. 63,6% несовершеннолетних, которые увольнялись с предприятий, объясняли это тем, что «любой труд в тягость, можно прожить и не работая».234

Разрушение символа укреплялось практикой производственных отношений. В организации труда реформа привела к господству неправовых методов. В «рыночном» хозяйстве РФ практически не действует Трудовой кодекс. Так, согласно его нормам, «продолжительность рабочего времени не может превышать 40 часов в неделю». На деле за первые 8 лет реформ фактическая месячная трудовая нагрузка в РФ выросла на 18 часов. На 2004 г. у 46% работников трудовая нагрузка превышала разрешенную Кодексом, а 18% трудящихся работали более 11 часов в день или без выходных. При этом переработки вовсе не вызваны интересом к творческой работе, как это бывало раньше, они были вынужденными. Для большинства работников дополнительная работа — жизненная необходимость.235

Новые рыночные отношения ударили прежде всего по объектам особой государственной заботы: деревне, системе здравоохранения и пенсионному обеспечению.

Состояние деревни

В 1992 г. сельское население, культура и жизнеустройство которого за длительное время были приспособлены друг к другу и находились в системном взаимодействии, вдруг, без подготовки, оказалось брошенным в реальность «дикого» рынка, будучи при этом лишено всех ресурсов и организации, которые необходимы для адаптации к рыночным механизмам. Способом выживания в таких условиях стал откат к натуральному хозяйству.

Реформа превратила село в огромную депрессивную зону с глубокой архаизацией хозяйства и быта — оно «отступило на подворья». Усиление подворья с его низкой технической оснащенностью — социальное бедствие и признак разрухи. Необходимость в XXI в. зарабатывать на жизнь тяжелым трудом на клочке земли с архаическими средствами производства и колоссальным перерасходом времени — означает не только растрачивать свою жизнь, но и лишать ее общественного смысла.

За период 1989-2005 гг. с карты страны ежемесячно исчезали в среднем четыре поселка городского типа. За период 1989-2002 гг. ежемесячно без населения оставались в среднем 22 сельских населенных пункта.236

Село глубоко и застойно обеднело. Средняя зарплата работников противоречит разуму и целиком определяется безвыходностью положения трудящихся. Росстат «усредняет» бедность. По данным Института аграрной социологии, в 2007 г. у 75-80% сельского населения среднедушевой доход был меньше прожиточного минимума, в том числе у 16-20% населения доход составлял менее 27% прожиточного минимума, а у 10-15% доход находился в диапазоне 16-19% этого минимума. В одной из работ социологов (2007 г.) о 1990-х гг. сказано так: «Почти у половины аграрного населения доход был в пределах 5-27% от величины прожиточного минимума. В 2001-2007 годах он несколько вырос, но у 4/5 все еще ниже уровня прожиточного минимума».237

Катастрофа крестьянства усугубляется той социал-дарвинистской трактовкой, которую ей дают идеологи реформы. Соответственно, в среде новых земельных собственников также произошли радикальные мировоззренческие сдвиги, вплоть до отхода от традиционных представлений о человеке. Фермерство, которое поначалу представлялось как система современных трудовых малых предприятий, быстро породило слой новых латифундистов, владеющих тысячами гектаров земли, включая черноземы. В своих отношениях с бывшими колхозниками и рабочими они нередко проявляют неожиданные наглость и хамство. Совершенно неожиданно крестьянство оказалось зависимо от небольшой прослойки людей нового (или забытого) разрушительного типа.

Вот как, например, видят переформатирование России проектировщики Центра стратегических инициатив ПФО: «Есть основания прогнозировать следующие изменения. Окончательное исчезновение останцев238 традиционной русской деревни в ее искаженном советской эпохой формате — повсеместно, за исключением Краснодарского и Ставропольского краев, где можно ожидать формирования агроиндустриальной схемы, управляемой крупными холдингами, базирующимися на сращении банков и региональной власти. В русских областях, в отсутствие (маловероятного) притока иммигрантов из дальнего зарубежья, необходимо предвидеть исчезновение одного малого города из трех, так как на них всех не хватит населения. Исчезновение русского сельского населения должно способствовать усилению традиционалистских рисунков в региональной культуре за счет дальнейшей этнизации региональных элит».239

В этнической плоскости главное утверждение касается русского населения: «Окончательное исчезновение останцев традиционной русской деревни, — повсеместно, за исключением Краснодарского и Ставропольского краев. Исчезновение русского сельского населения. за счет дальнейшей этнизации региональных элит».

Это — беспрецедентная в истории идея радикальной переделки межнационального общежития путем своеобразной «этнической чистки» всей сельской местности страны. Предлагаемый принцип межэтнического общежития называется апартеид. Мы не имеем в виду его одиозные формы, как в ЮАР. В данном случае речь идет о сельских поселениях. Русские оттуда перемещаются в города, а в сельской местности остаются нерусские народы. Как в Латинской Америке — в городах европейский модерн, а в сельской местности — традиционалистские индейские общины.

Надо подчеркнуть, что авторы процитированного доклада видят стратегическое развитие России не как соединение всего населения в полиэтническую гражданскую нацию, а именно как цивилизационное разделение русского и нерусских народов. В их представлении ликвидация «останцев» русской деревни «должна способствовать усилению традиционалистских рисунков в региональной культуре». Иными словами, модернизации подлежат крупные города, куда будет стянуто русское население из деревень и малых городов, а в «региональной культуре» произойдет отступление к традиционному обществу (точнее, архаизация).240

Авторы доклада ЦСИ ПФО предлагают срочный и чрезвычайный проект перестройки всей страны по схеме «метрополия — колония». Для обеспечения устойчивости России они считают необходимым выделить в ней анклавы («зоны развития») с плотностью населения не менее 50 человек на 1 кв. км. Временной горизонт решения этой задачи — десятилетие, средства — радикальные, хотя авторы допускают, что они могут быть и ненасильственными.

Следует отметить и то, что резкое ослабление или ликвидация сельскохозяйственных предприятий с их общинным и патерналистским укладом, и одновременный «уход» государства из деревни с превращением власти в местное самоуправление привели к разрушению прежнего сельского общества и каналов его коммуникации с внешней средой — страной и миром. Сворачивается сеть школ и приближенных к селу медицинских учреждений, сокращается число и протяженность автобусных маршрутов, резко сократилось строительство объектов инфраструктуры в сельской местности. Происходит деградация сельских поселений России, в которых проживает 38 млн человек, в недалеком прошлом объединенных в сложную социокультурную систему. Как замечают социологи, обеднели «социокультурные связи почти 10 млн чел., проживающих в сельской глубинке: количество контактов сократилось в целом более чем в 2,6 раза, в том числе внутридеревенских — в 2,3 и с внешним по отношению к внутридеревенскому социокультурному пространству — почти в 4,2 раза. Распадаются даже родственные связи (за счет более чем трехкратного снижения контактов с проживающими в иных поселениях, районах и регионах — преимущественно родителей с детьми) и ослабевают досуговые связи с «миром за околицей». Существенно, в 8 раз, уменьшилось количество контактов с органами и работниками местного управления (в том числе внутри деревни по общественным делам — в 34 раза и за ее пределами — в 48 раз). Еще в большей степени, почти в 9 раз, сократились производственные контакты, при этом совещательные связи уменьшились в 21,6 раза.241