Нациестроительство в современной России - С. Кара-Мурза

Рис. 2.2. Представительство евреев в составе ЦК

Рис. 2.3. Представительство латышей в составе ЦК в первые послереволюционные годы

В сталинский период представительство национальных меньшинств в государственной политической элите СССР заметно снижается. К концу правления И.В. Сталина оно в 2,3 раза было меньше, чем в начальной революционной точке советского элитообразования.

Применительно к периоду властвования И.В. Сталина заслуживают особого внимания показатели динамики долевого представительства в ЦК еврейских политических кадров. Резкое снижение их удельного веса фиксируется на начальном периоде сталинского правления. Эти изменения хронологически соотносятся с разгромом троцкистской оппозиции. В дальнейшем, в 1930-е гг. представительство еврейского клана не только не уменьшилось, но даже несколько возросло. Полученные данные вступают, таким образом, в противоречие с распространенным в последние годы историографическим представлением о преимущественно антисемитской направленности сталинской партийной чистки. Еще в 1939 г. евреи занимали второе после русских место в ЦК по абсолютному численному представительству. Ситуация принципиально изменилась только в послевоенный период, на волне кампании борьбы с «безродным космополитизмом». После XIX съезда (1952 г.) долевое представительство евреев в советской политической элите сократилось в сравнении с предшествующим составом в 6,5 раза единовременно.

При Н.С. Хрущеве доля национальных меньшинств в советской политике вновь возрастает. На первые позиции этнического кланообразования выходят украинцы. Именно в хрущевский период был достигнут исторический максимум украинского представительства в ЦК. Исследование траектории количественной представленности украинцев на высшем уровне советской государственной власти четко фиксирует наличие резкого подъема в период правления Н.С. Хрущева, что позволяет констатировать фактор клановой ангажированности политических инкорпораций (рис. 2.4).

Рис. 2.4. Представительство украинцев в составе ЦК

На время руководства партией Л.И. Брежневым приходится очередной спад представительства национальных меньшинств в высшей политической элите. Состоявшийся в 1976 г. XXV съезд зафиксировал исторический минимум их удельного веса в составе избранного Центрального Комитета. Однако это понижение сменяется скачкообразным подъемом инкорпорации во власть национальных кадров в период перестройки. К моменту краха советской системы их представительство приближалось к половине численного состава партийной элиты. По отношению к 1986 г. их удельный вес возрос почти в два раза. Это была самая существенная перекройка этнической структуры политической элиты за весь советский период.

Бомбой замедленного действия оказались депортации отдельных этносов, которые осуществлялись в 1920-1940-е гг. В 1937 г. 170 тыс. корейцев были сосланы в Среднюю Азию из-за опасения, что они поддержат Японию — частью которой на тот момент была Корея — в военном конфликте с СССР.203 Во время войны были проведены массовые депортации немцев, калмыков, ингушей, чеченцев, карачаевцев, балкарцев, крымских татар, ногайцев, турок-месхетинцев, понтийских греков, болгар, крымских цыган, курдов — в основном по обвинению в коллаборационизме, распространенному на весь народ. Особенно обвиняли в этом народы Северного Кавказа, представители которых часто оказывали поддержку родственникам, воевавшим на стороне вермахта.204 Были ликвидированы (если они существовали) автономии этих народов. Всего в годы Великой Отечественной войны подверглись переселению народы и группы населения 61 национальности.205 Из них семь — немцы, карачаевцы, калмыки, ингуши, чеченцы, балкарцы и крымские татары — лишились при этом и своих национальных автономий.

Но при этом представители депортированных народов не исключались из ВКП(б) и ВЛКСМ, не лишались избирательных прав.

В 1954-1956 гг. стали снимать ограничения со спецпоселенцев и началась реабилитация депортированных народов.206 В 1957-1958 гг. были восстановлены национальные автономии калмыков, чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев; этим народам было разрешено вернуться на свои исторические территории. Возвращение репрессированных народов осуществлялось не без сложностей, которые и тогда, и впоследствии привели к национальным конфликтам (так, начались столкновения между возвращавшимися чеченцами и заселенными за время их изгнания в Грозненскую область русскими; а также ингушами, которые вернулись в Пригородный район, уже заселенный осетинами и переданный Северо-Осетинской АССР.207

Однако значительной части репрессированных народов (поволжским немцам, крымским татарарам, туркам-месхетинцам, грекам, корейцам и др.) и в это время не были возвращены ни национальные автономии (если такие были), ни право вернуться на историческую родину.

Некоторые народы испытывали до 1970-х гг. некоторые ограничения: так, корейцам даже после реабилитации было проблематично продвинуться по государственной службе.208 Только в 1989 г. Декларацией Верховного Совета СССР были реабилитированы все репрессированные народы и признаны незаконными и преступными репрессивные акты против них на государственном уровне. В 1991 г. был принят Закон о репрессированных народах, возложивший ответственность за депортацию целиком на государство.

Депортация оказала пагубное влияние на традиционный образ жизни народов: так, у чеченцев было фактически уничтожено террасное земледелие.209 Сказалась депортация и на семейных устоях: среди калмыков, например, существенно вырос процент разводов.210 Сам факт «коллективного горя», культивация национальной обиды оказались серьезной миной в национальных отношениях.

Таким образом, советской властью был «посеян» потенциал политизированной этничности, который со временем и при определенных условиях мог вырасти до непредсказуемых размеров. Так оно и вышло: никто не мог даже в середине 1980-х гг. предсказать, что через три года начнется война между Советской Арменией и Советским Азербайджаном. Это был провал обществоведения, но теперь-то надо учесть результаты последующего анализа. Вот что пишут американские специалисты по национальным отношениям в СССР: «Парадоксально и вопреки ожиданиям коммунистов и большинства западных наблюдателей, но в Советском Союзе образовались новые нации, более сильные и более сплоченные, чем исторические этнические сообщества, на основе которых они возникли».211 (Выделено авт.). Итак, процесс этот происходил «вопреки ожиданиям» большинства специалистов, т. е. не был тривиальным и предсказуемым. Более того, ход его был парадоксальным, т. е. перед нами — необычная система с мощными и скрытыми синергическими эффектами. Дальнейшее ее описание показывает, что движущие силы этого процесса были неустранимы, поскольку главной из них было «создание национального рабочего класса, новоурбанизированного населения, национальной интеллигенции и этнической политической элиты». Все это — необходимые условия развития страны.

Были сложности также в ментальной и культурной жизни. Прежде всего это касается исторической памяти. В течение 1920-х гг. в СССР велась интенсивная кампания по вытеснению из исторической памяти всех символов прежней России. Тогдашний глава официальной исторической науки М.Н. Покровский прямо определил, что древняя и средневековая история «не нужны». Глубина упоминания исторических событий и лиц для СМИ была ограничена XVIII веком. До 1934 г. история была исключена как предмет из учебных планов школы. В 1931 г. была прекращена подготовка историков в Московском и Ленинградском университетах. Только в середине 1930-х гг. был осуществлен поворот к российскому прошлому и культу национальных (а не только советских) героев.

И все же разрушительная программа революционных и либеральных демократов царской России воспроизвелась еще в начале 1920-х гг. далеко не полностью. Уже с Октября 1917 г. в советской идеологии был силен державный национальный дух. Иван Солоневич отметил важную вещь: «Советская историография всех “эпох” советской политики внесла в русскую историографию очень много нового: она, во-первых, раскрыла все тайны и все архивы и вывернула наизнанку все грехи русского прошлого, а такие грехи, конечно, были. И, во-вторых, в последний период, в период “национализации”, именно советская историография сделала очень много для того, чтобы отмыть русское прошлое от того презрения, которым его обливали почти все русские историки. Как ни парадоксально это звучит, именно советская историография — отчасти и литература — проделали ту работу, которую нам, монархистам, нужно было проделать давно: борьбу против преклонения перед Западной Европой, борьбу за самостояние русской государственности и русской культуры. Во всяком случае, привычного русского самоослепления в советской историографии нет. А наша старая историография, собственно, почти только этим и занималась».212