Нациестроительство в современной России - С. Кара-Мурза

Экономист В.А. Найшуль писал в 1989 г.: «Рыночный механизм управления экономикой — достояние общемировой цивилизации — возник на иной, нежели в нашей стране, культурной почве… Чтобы не потерять важных для нас деталей рыночного механизма, рынку следует учиться у США, точно так же, как классическому пению — в Италии, а праву — в Англии».223 Вот выбор реформаторов: найти «чистый образец» и перенять его.

Эту ложную установку, противоречащую знанию о межнациональном взаимодействии культур, надо было бы считать элементом мракобесия, если бы за этой ширмой не виднелся замысел разрушительной экономической войны.

При освоении достижений иных культур необходим синтез, создание новой структуры, выращенной на собственной культурной почве. Утверждение, что «рынку следует учиться у США, а праву — в Англии», — глупость. И рынок, и право — большие подсистемы культуры, в огромной степени сотканные особенностями конкретного народа или нации. Они настолько переплетены со всеми человеческими связями, что идея «научиться» им у какого-то одного народа находится на грани абсурда. Почему, например, праву надо учиться у англичан? Разве у французов не было права? А разве рынок в США лучше или «умнее» рынка в Японии?

Что касается рынка, надо послушать самих либералов. Видный современный философ либерализма Джон Грей пишет: «В матрицах рыночных институтов заключены особые для каждого общества культурные традиции, без поддержки со стороны которых система законов, очерчивающих границы этих институтов, была бы фикцией. Такие культурные традиции исторически чрезвычайно разнообразны: в англосаксонских культурах они преимущественно индивидуалистические, в Восточной Азии — коллективистские или ориентированные на нормы большой семьи и т. д. Идея какой-то особой или универсальной связи между успешно функционирующими рыночными институтами и индивидуалистической культурной традицией является историческим мифом, элементом фольклора, созданного неоконсерваторами, прежде всего американскими, а не результатом сколько-нибудь тщательного исторического или социологического исследования».224

Катастрофическую роль сыграла так называемая приватизация. Социологи так квалифицируют эту операцию (2007 г.): «Самым существенным моментом в экономических, а стало быть, и в социальных, преобразованиях в России в последние пятнадцать лет явилось кардинальное изменение роли частной собственности в жизнедеятельности российского социума. Именно ее утверждение в качестве базовой формы собственности означало переход от одной общественно-экономической формации (так называемый “развитый социализм”) к другой (олигархический капитализм). Очевидно, что главным инструментом [реформаторов] и в 1990-е гг., и в настоящее время является приватизация. Именно на ее основе была осуществлена небольшой группой номенклатурных чиновников экспроприация собственности государства и денежных средств населения».225

Приватизация 1990-х гг. стала небывалым в истории случаем теневого соглашения между бюрократией и преступным миром. Две эти социальные группы поделили между собой промышленность России. Этот союз бюрократии и преступности нанес по России колоссальный удар, и неизвестно еще, когда она оправится после этого удара.

Приватизация вызвала мощный всплеск экономической преступности (часто с насилием и убийствами). Вот заключение криминалистов по состоянию на начало первого десятилетия XXI в.: «В криминальные отношения в настоящее время вовлечены 40% предпринимателей и 66% всех коммерческих структур. Организованной преступностью установлен контроль над 35 тыс. хозяйствующих субъектов, среди которых 400 банков, 47 бирж, 1,5 тыс. предприятий государственного сектора. Поборами мафии обложено 70-80% приватизированных предприятий и коммерческих банков. Размер дани составляет 10-20% от оборота, а нередко превышает половину балансовой прибыли предприятий. По некоторым данным, примерно 30% состава высшей элиты в России составляют представители легализованного теневого капитала, организованной преступности».226

Тогда и прошла по России трещина раскола, которая быстро превратилась в пропасть. Эта приватизация, сопряженная с обманом населения, оскорбила людей. В.П. Горяинов заметил: «Сказанное как нельзя точно подходит к большинству населения России. Например, нами по состоянию на 1994 год было показано, что по структуре ценностных ориентаций население России наиболее точно соответствовало социальной группе рабочих, униженных и оскорбленных проведенной в стране грабительской приватизацией».227

Уже в 1994 г., еще в ходе приватизации, социологи наблюдали важное явление — неприятие приватизации сочеталось с молчанием населения. Многие тогда замечали, что это молчание — признак гораздо более глубокого отрицания, чем явные протесты, митинги и демонстрации. Это был признак социальной ненависти, разрыв коммуникаций. Произошло осознание приватизации как зла, и было произнесено символическое определение: грабительская приватизация (так при опросах обозначили ее 75% граждан).

Приватизация не только привела к глубокому экономическому кризису, безработице и деклассированию рабочих. Она деформировала общественную систему «сверху». Принять господство олигархических структур (плутократии) — это немыслимый регресс, с которым общество с современной культурой не может примириться. Обретение собственности через грабительскую приватизацию стало родовой травмой всего сообщества российских предпринимателей в промышленности, лишило их собственность легитимности.

В новых рыночных отношениях особенно пострадали коренные малочисленные народы. Так, на 1991 г. в Корякском автономном округе насчитывалось 140 тыс. оленей, а к 1997 г. их осталось 90,7 тыс. Эксперты связывают это прежде всего с крахом быта оленеводов.228 Численность представителей народов Севера, занятых в сельском и промысловом хозяйстве, по сравнению с 1990 г. сократилась в два раза и более. Северные села превратились в очаги хронической безработицы (так, например, чукчи в середине 2000-х гг. были практически на 90% безработными в зимнее время229). В бизнесе (обычно семейном, связанном с традиционными ремеслами) было занято всего 2%.230

Серьезное препятствие для развития хозяйственной и предпринимательской деятельности народов Севера — деятельность на их территории нефтяных компаний. Они платят народам Севера приличную компенсацию, и те привыкают жить на эти деньги, отказываясь от своих традиционных промыслов.231

Во время переустройства народного хозяйства в ходе реформ были моментально уничтожены механизмы планирования хозяйства. Развитие этих механизмов — длительный процесс, предопределенный природными и культурными условиями России, это «национальная особенность» отечественного хозяйства, влияющая в свою очередь на все стороны нашего жизнеустройства.

На внутреннем рынке России торговля всегда была торговлей на «дальние расстояния», что резко повышало транспортные издержки. В 1896 г. средние пробеги важнейших массовых грузов по внутренним водным путям превышали 1000 км. Средний пробег по железной дороге в тот год составил: по зерну — 638 км, по углю — 360 км и по керосину — 945 км.232 Понятно, что уже один этот фактор требовал иной организации национального хозяйства России по сравнению с Западной Европой (условия пространства, расстояния, транспортные сети и плотность населения на Западе, подробно описанные Ф. Броделем,233 отличаются от условий России просто разительно).

Устранение планового начала оказало мощное воздействие, ослабляющее связность народа России, в том числе и русского народа. Например, в любой стране государство должно следить за таким критическим плановым показателем, как региональное расслоение по «образу жизни», выражающееся прежде всего в уровне душевого дохода. Есть пороговые уровни, которые это расслоение не должно превышать, ибо нация распадается на общности, живущие в разных цивилизационных нишах. В советской системе через экономические механизмы поддерживалось достаточное сходство регионов по главным показателям благосостояния. Связность страны и народа по образу жизни была высокой.

Трудовые отношения

Важной частью всех институциональных матриц хозяйства являются отношения в процессе труда. Они формируют один из важнейших пучков связей, соединяющих людей в народ. Труд был одним из важнейших символов, скреплявших советское общество. Для нашего народа он представлял деятельность, исполненную высокого духовно-нравственного (литургического) смысла, воплощением идеи Общего дела. Латинское выражение Laborare est orare («трудиться значит молиться») в течение длительного времени имело для советских людей глубокий смысл.