Я — Оззи - Оззи Осборн

Шарон была уверена, что случится нечто плохое. Всегда, когда мы бухали в отеле, воровала у меня одежду, чтобы я никуда не вышел и не попал в переделку. Ну, разве что, я был готов спуститься в бар голышом.

В большинстве случаев этот метод приносил нужный эффект.

Пока однажды мы не приехали в Сан Антонио в Техасе. Как обычно, я нарезался в гостинице. А Шарон, как обычно, стибрила мои шмотки. Но при этом она совершила ошибку: оставила в номере одно из своих вечерних платьев, такая темно-зеленая штучка с рюшечками. Там что-то разорвалось, тут что-то лопнуло, пока я в неё влез. Еще нашлись кроссовки, тут меня и след простыл.

Ну, значит, я, одетый в вечернее платье Шарон, сорвался с цепи и на улицах Сан Антонио глушил «Курвуазье». Искал приключений на свою задницу. Мне кажется в тот день у нас была фотосессия, хотя и не помню точно. Помню одно — я был бухой. Вдруг мне приспичило отлить, так часто бывает после хорошей пьянки. Сказать приспичило — ничего не сказать: вместо мочевого пузыря было раскаленное пушечное ядро. Мне нужно отлить прямо здесь и сейчас. Но я нахожусь в странном техасском городе и понятия не имею, куда подевались общественные туалеты. Посмотрев по сторонам, заприметил укромный уголок, где и направил струю на старую ветхую стену.

Уууу… Сразу полегчало.

Вдруг слышу голос из-за спины:

— Это отвратительно!

— Чего? — оборачиваюсь я и вижу старика в ковбойской шляпе, который смотрит на меня, как будто я только что надругался над его бабкой.

— Это надругательство, ты знаешь об этом?

— Моя девушка спёрла мою одежду — объясняю я. — Что я должен был одеть?

— Я не про одежду, ты сраное английское педрило! Ты справил нужду на Аламо!

— Ала-что?

Не успел он ответить, как из-за угла выходят парочка жирных, напыщенных техасских копов. Что-то потрескивает в рации.

— Это он! — говорит старичок. — Парень в платье!

Трах!

И я лежу лицом к земле, а кто-то одевает на меня наручники.

Через минуту до меня дошло. Понятно, что я слышал про Аламо[65], видел фильм с Джоном Вейном и не раз. Я уже знал, что это особое место, где в бою с мексиканцами полегло много американцев. Но мне и в голову не пришло, что эта стенка, которую я пометил, и есть руины священного народного памятника.

— Ты англичанин, что ли? — спрашивает меня один из фараонов.

— Ну и что?

— А что ты почувствуешь, если я отолью на Букингемский дворец?

Я на минуту задумался и отвечаю:

— А хрен его знает. Я же там не живу!

Круто я завернул, в натуре.

А десять минут спустя уже делил камеру со стодвадцатикилограммовым мексиканцем, который совершил что-то мерзкое, вроде, убил свою жену кирпичом. Наверное, он думал, что у него галлюцинации, когда увидел меня в зеленом платье. «Боже! — подумал я. — Он примет меня за дух своей благоверной и напоследок попробует засадить ей в задницу». Но он только таращился и что-то бормотал.

За решеткой я пробыл часа три. Фараоны и их знакомые приходили поглазеть на меня. Может некоторые купили «Blizzard of Ozz», не знаю. Но со мной обошлись любезно. Обвинили меня в пребывании в общественном месте в нетрезвом состоянии вместо более серьезного обвинения — осквернение памятников, за что могли на год упрятать в тюрягу.

И отпустили меня довольно быстро, я успел на концерт. Хотя сам начальник участка не поленился посетить меня и предупредил, что сразу по окончании концерта мне лучше уехать из города и чтоб в нем никогда больше не видели мое паскудное рыло.

Это пипи стоило мне целого состояния, если принять во внимание нулевые шансы на выступления в Сан Антонио в будущем. Но я не в претензии: отлить в Аламо — не самый мудрый поступок в моей жизни. Нельзя сравнивать это с орошением Букингемского дворца, но с осквернением одного из памятников на пляже в Нормандии — вполне. Это непростительно. Много лет спустя, я лично принес свои извинения мэру, обещал, что подобное больше не повторится и пожертвовал десять «кусков» на «Дочерей Республики Техас»[66]. Тогда мэр разрешил мне выступать в Сан Антонио, хотя от этого решения меня отделяло более десятка лет.

Когда, наконец-то, я вернулся туда, подходит ко мне после концерта тощий мексиканский мальчишка.

— Оззи, а это правда, что тебя закрыли за то, что ты обоссал Аламо?

— Да — отвечаю. — Это правда.

— Блин, чувак! — отвечает он. — Мы обссыкаем её каждый вечер, по дороге домой.

8. Пока я спал

В автобусе по дороге из Теннесси во Флориду Рэнди сообщил новость:

— Кажись, мне пора завязывать с рок-н-роллом.

Я ждал, пока он улыбнется, но этого не произошло.

Мы сидели за маленьким столиком для пикника в кухонной части автобуса, который был сродни пятизвездочному отелю на колесах. С потолка свисали телевизоры, на полу лежали лохматые ковры, работал кондиционер, окна были как в лимузине, и, понятное дело — заполненный доверху бар. Сам автобус был окрашен в бело-золотистые цвета.

Целую ночь я глушил джин. После этой непонятки в Аламо пришлось немного завязать с «Курвуазье».

Рэнди курил сигареты и пил колу из жестянки. Редко заглядывал в бутылку. Ему нравилась только эта ужасная анисовая хрень. Как её там? Анисовка. Что-то наподобие густого молочного ликера. Рэнди не принимал наркотиков. Наверно, компенсировал все сигаретами. Он мог получить золотую медаль в беге за раком легких, этот Рэнди Роудс.

— Прикалываешься? — спрашиваю я и пробую не поперхнуться джином.

— Нет, Оззи, я серьезно.

Не верю своим ушам.

Было далеко за полночь — наверное, три или четыре утра — и только мы двое бодрствовали. Шарон спала в задней части автобуса. Руди и Томми кемарили на двухъярусных кроватях вместе с некоторыми членами нашей команды, которые путешествовали с нами. Среди них была Рэйчел Янгблад, пожилая негритянка, которая занималась нашим гардеробом, прическами и макияжем.

Я удивился, что они вообще уснули, потому что автобус тарахтел и скрипел так, будто хотел рассыпаться на мелкие запчасти. Мы должны были проехать 1125 километров от Ноксвилла до Орландо и водила гнал как бешеный. Помню, как я смотрел в окно на огни фар легковушек и грузовиков, летящих в противоположном направлении, и думал: «В любую минуту у нас отвалятся колеса». Понятия не имел, что у водителя полный нос кокса. И узнал об этом только после вскрытия.

Знаете ли, тогда я вообще плохо соображал. Я был заряжен алкоголем, коксом и всей той хернёй, которую вливал в себя двадцать четыре часа в сутки.

Но точно помню: я не хотел, чтобы Рэнди уходил от нас.

— Как ты можешь сейчас уйти? — спрашиваю его. — Все только начинается, чувак! Шарон говорит, что «Diary of a Madman» разойдется еще лучше чем «Blizzard». По всему миру продается до фига наших пластинок. Завтра вечером играем вместе с «Foreigner»!

Рэнди пожимает плечами и говорит:

— Я хочу поступить в университет и получить диплом.

— Ты что, с ума сошел? — говорю. — Бля, через несколько лет у тебя будет свой собственный универ!

Ну, хотя бы сейчас улыбнулся.

— Послушай! — продолжаю я. — Ты просто сильно устал. Может, немного отдохнешь, сделай маленький перерыв.

— Тоже самое я мог бы сказать и тебе, Оззи.

— Что ты имеешь в виду?

— Это уже четвертая бутылка джина за последние сутки.

— Поднимаю себе настроение.

— Оззи, зачем ты столько пьешь? В чем прикол?

Правильный ответ на этот вопрос звучал бы так: «Потому что я алкоголик. Я легко становлюсь зависимым. Что бы я ни делал, я отдаюсь этому всецело». Но тогда я еще всего не знал.

Я знал только то, что я хочу пить. Поэтому посмотрел на него пустым взглядом.

— Знаешь, это тебя когда-нибудь погубит — говорит Рэнди. — И очень скоро.

— Спокойной ночи, Рэнди — отвечаю я, осушая стакан. — Иду баиньки.

Несколько часов спустя открываю глаза. Уже светает. Возле меня в халате лежит Шарон. Чувство такое, будто моя башка залита до краев каким-то токсичным дерьмом.

Не могу понять, почему я проснулся так рано. После джина должен проспать, по крайней мере, часов до двух.

И вдруг слышу этот звук. Напоминает рев двигателя на больших оборотах. Я подумал, что мы обгоняем фуру.

БББББББББРРРРР-РММММММММММБББББББРРРММММММ. Этот непонятный грохот, казалось, удалялся от автобуса, но потом неожиданно возвращался вновь и становился еще сильнее.

БББББББББРРРРР-РММММММММММБББББББРРРММММММ.

— Шарон! — ору я. — Блядь, что это за зв…

И ударяюсь лбом об изголовье кровати. Вылетают все стекла из окон. Чувствуется запах бензина.

На минуту у меня потемнело в глазах. А потом я смотрю в круглое окошко слева. Вижу копоть и кричащих людей, которые закрывают лица руками. Я вскакиваю с кровати — голый, только в старых испачканных трусах — и с трудом открываю двери спальни. Всё усыпано осколками стекла, в потолке что-то вырвало огромную дыру. Теперь вижу, что автобус согнут пополам.