Убийца где-то рядом... Смерть в белом галстуке - Дженет Керд

— Шапочно. Он какая-то шишка в Сити.

Аллен зажег сигареты для матери и себе, подошел к двустворчатому окну и, выглянув, осмотрел лужайку.

— Твой сад, — сказал он, — тоже готов к выходу. Не хотелось бы мне сейчас возвращаться в Скотланд-Ярд.

— Сейчас, дорогой?

— Боюсь, что да. Вот по этому делу. — Он помахал бумагами. — Прошлой ночью поздно позвонил Фокс. Что-то случилось.

— Что за дело?

— Шантаж, но пока никаких вопросов.

— Рори, как это захватывающе! А кого шантажируют? Надеюсь, кого-то из очень важных людей?

— Помнишь лорда Роберта Госпела?

— Ты имеешь в виду Банчи Госпела? Ну его не за что шантажировать! Более невинного создания…

— Нет, мама, его не шантажируют, и он не шантажист.

— Он милый человечек, — категорически заявила леди Аллен. — Милейший, насколько это возможно.

— Сегодня это не так уж мало. Он необыкновенно пухлый и носит плащ и сомбреро.

— В самом деле?

— Да ты наверняка видела его фотографии в этих ваших жутких иллюстрированных газетах. Они ловят его, где только можно. «Лорд Роберт (Банчи) Госпел рассказывает одну из своих знаменитых историй!» Что-то в этом роде.

— Да, но какое отношение он имеет к шантажу?

— Никакого. Он действительно, как ты говоришь, необыкновенно милый человечек.

— Родерик, не доводи меня. Имеет ли Банчи Госпел какое-либо отношение к Скотланд-Ярду?

Аллен долго смотрел в сад.

— Можешь быть уверена, — сказал он наконец, — мы в Скотланд-Ярде отнеслись к нему со всем возможным почтением. Он не только очарователен — он, в своем роде конечно, и необыкновенно замечательный персонаж.

Несколько секунд леди Аллен задумчиво смотрела на сына.

— Ты с ним сегодня встречаешься? — спросила она.

— Думаю, да.

— Зачем?

— Полагаю, дорогая, затем, чтобы послушать одну из его знаменитых историй.

Это был первый день мисс Харрис на новом месте работы. Она стала секретарем леди Каррадос, и ее наняли на светский сезон в Лондоне. Что это означает, мисс Харрис знала доподлинно. В смысле секретарских обязанностей этот сезон у нее не был первым. Она являла собой вышколенную молодую женщину, до ужаса прозаичную, с мозгами, устроенными на манер аккуратно прибранного ящика для корреспонденции, и разумом, способным все вопросы снабдить этикетками «Отвечено» и «Не отвечено». Если же на пути мисс Харрис возникала какая-нибудь рискованная или непривычная идея, она незамедлительно обрабатывалась или столь же незамедлительно запиралась в темный ящик для корреспонденции, откуда уже никогда не изымалась. Если же мисс Харрис не могла обработать эту идею немедленно, то это означало, что та решения не имела, а стало быть, и не представляла никакого значения. Наверное, обязанная своей вышколенностью собственной семье (она была родом из большого семейства священника в Бэкингемшире), она никогда не спрашивала себя, зачем ведет жизнь организатора забав для других людей и почему сравнительно мало живет для себя. Сама эта мысль показалась бы мисс Харрис неуместной и довольно-таки глупой спекуляцией. Ее работа состояла в совокупности аккуратно выполняемых обязанностей, соответствующих ее жизненному положению, и уже за это ее стоило уважать. Более широкие этические мотивы сюда не включались. И нельзя сказать, что мисс Харрис не обращала на это внимания. Напротив, она была крайне чувствительна ко всем особенностям этикета, обусловливающего ее положение в доме, куда она нанималась. Где она проводила ленч, с кем, кто обслуживал — все эти вопросы были для нее первостепенными, и она крайне остро реагировала на малейшие нюансы в отношении к ней ее нанимателей. По поводу своей новой работы она была настроена в высшей степени оптимистично. Леди Каррадос произвела на нее самое благоприятное впечатление и отнеслась к ней как, по ее собственным словам, к настоящей леди. Мисс Харрис проворно поднялась по лестнице и дважды постучала — не так чтобы громко, однако же и не так чтобы робко — в белую дверь.

— Войдите! — прокричали приглушенным из-за расстояния голосом.

Мисс Харрис последовала приглашению и очутилась в просторной белой спальне. Здесь все было белым — ковер, стены, стулья. За белой каминной доской в стиле Адам[9] потрескивали кедровые щепы, на полу лежала шкура белого медведя, и мисс Харрис едва не споткнулась о нее, направляясь к широкой белой кровати, на которой, обложившись подушками, сидела ее хозяйка. Почти по всей кровати были разбросаны листки почтовой бумаги.

— О, мисс Харрис, доброе утро, — сказала леди Каррадос. — Вы и вообразить не можете, как я рада вас видеть. Вас не затруднит подождать, пока я закончу это письмо? Присядьте, пожалуйста.

Мисс Харрис осторожно опустилась на маленький стул. Леди Каррадос ослепительно, хотя и рассеянно, улыбнулась ей и вновь погрузилась в писание. Одного лишь беглого, ненавязчивого взгляда было достаточно для мисс Харрис, чтобы запомнить каждую подробность в облике своей хозяйки.

Ивлин Каррадос было тридцать семь лет, но и сейчас она выглядела не хуже, чем в свои лучшие годы: темноволосая высокая женщина, бледная, но той бледностью, что зовется прекрасной. Однажды Пэдди О’Брайен показал ей репродукцию с «Сикстинской мадонны» и сказал, что она смотрит на свое отражение. Что было не совсем так. Лицо ее казалось удлиненнее, острее и характернее, чем у самовлюбленной рафаэлевской Богоматери, — похожими были большие темные глаза, и блестящие волосы так же образовывали посредине прямой пробор. По этой причине Пэдди нравилось называть ее Донной, и у нее сохранились его письма, начинающиеся так: «Дорогая Донна!» Довольно странно, что Бриджет, его дочка, никогда его не видевшая, также звала мать Донной. Она вошла в комнату как раз в тот день, когда шла беседа с мисс Харрис, и села на ручку кресла, в котором сидела ее мать. Спокойная девочка с очаровательным голоском. Теперь, сидя в ожидании и глядя прямо перед собой, мисс Харрис вспоминала эту беседу. «Он еще не приехал», — подумала она о сэре Герберте Каррадосе, смотревшем на нее с фотографии в серебряной рамке на туалетном столике его жены.

Леди Каррадос поставила подпись и пошарила по стеганому покрывалу в поисках промокательной бумаги. Мисс Харрис тотчас положила на постель свою промокательную бумагу.

— О! — произнесла ее хозяйка, показав, что она этим приятно удивлена. — У вас она есть! Как я вам благодарна! Значит, с ней мы разобрались, так?

Мисс Харрис живо улыбнулась. Облизывая оборот конверта, леди Каррадос пристально смотрела поверх него на свою секретаршу.

— Вижу, — сказала она, — вы принесли мою почту.

— Да, леди Каррадос. Я не знала, предпочтете ли вы, чтобы я вскрыла все…

— Нет, нет! Пожалуйста, не надо.

Мисс Харрис и виду не подала; она-то в состоянии выполнить любую работу подобного рода, но ее чувства были болезненно затронуты. В ее тонкую кожу впились мелкие иголки унижения, обиды и стыда. Она вышла за пределы дозволенного.

— Очень хорошо, леди Каррадос, — любезно произнесла мисс Харрис.

Леди Каррадос наклонилась вперед.

— Я понимаю, что не права, — быстро сказала она, шлю, что веду сейчас себя не вполне так, как подобает, когда имеешь секретаря, но, видите ли, я обычно не пользуюсь этой услугой и все еще стараюсь все делать сама. Вот почему я отниму у вас удовольствие вскрывать мои письма и радость от ознакомления с ними. Это крайне несправедливо, но вам, бедненькая мисс Харрис, придется это пережить.

Она дождалась, пока ее секретарь улыбнется, и ответила ей обезоруживающе сочувственной улыбкой.

— А теперь, — добавила она, — мы можем их и вскрыть, не так ли?

Мисс Харрис складывала письма на бювар в три аккуратные пачки и вскоре начала коротко записывать ответы, которые она должна будет составить для ее хозяйки, а леди Каррадос попутно комментировала их.

— Люси Лорример… мисс Харрис, кто это такая? А, знаю! Это та старая леди Лорример, которая разговаривает так, как будто все уже давно померли. И что ей нужно? «Слышу, что вы вывозите свою девочку, и была бы очень рада…» Ну это-то мы увидим, не так ли? Если после обеда ничего нет, мы повеселимся. Ну-с… Вот еще одно. О, да, мисс Харрис, а это уже очень важно! Оно от леди Аллен, моей близкой подруги. Знаете, о ком я? Один из ее сыновей — несносный баронет, другой — детектив. Слышали?

— Это главный инспектор Аллен, леди Каррадос? Тот самый, знаменитый?

— Именно. До жути привлекателен и своеобразен. Когда началась война, он работал в министерстве иностранных дел, а когда она закончилась, неожиданно стал детективом. Почему, не могу сказать. Да это и неважно, — продолжала леди Каррадос, мельком взглянув на свою внимательную секретаршу, — письмо с ним никак не связано. Оно касается дочери его брата Джорджа, которую его мать вывозит в свет, и я предложила ей помочь. Поэтому, мисс Харрис, вам следует запомнить, что Сару Аллен необходимо приглашать во всех случаях. А леди Аллен — на материнские ланчи и прочие забавы. Поняли? Вот ее адрес. И напомните мне ответить ей персонально. Итак, продолжаем, и…