Горная весна - Александр Авдеенко

Дударь достал из кармана своей форменной тужурки пластмассовую, табачного цвета пуговицу. Да, она была точно такой же, как и те, что пришиты к пиджаку квартиранта. На ней даже остались желтые фабричные нитки, точно такие, какими капитально пришиты семь других пуговиц. Дударь нашел ее в лесу, примыкавшем к железной дороге. В том самом лесу, где Иван Васильевич был как дома. Он точно знал, на каком дереве обломана ветка, на каком стволе ободрана кора, как стелется мох и лиственная подстилка, примяты ли они были зверем или охотником. Все лесные тропинки были ему известны, как извилины на собственной ладони. Новая обломанная ветка появится на тропинке, обгоревшая спичка, недокурок сигареты или клочок бумажки — все увидит Иван Васильевич и не успокоится до тех пор, пока не выяснит, кто проходил по его владениям и зачем. Не зря Дударя называли нештатным пограничником. В лесу, невдалеке от своего дома, на вероятном пути нарушителей границы, он оборудовал разного рода простейшие ловушки.

Нарушитель, оторвавшись от границы, идет обычно с меньшей осторожностью, чем в погранзоне, не ждет никаких пограничных сюрпризов. Дударь хорошо знал эта повадки лазутчиков. Он так расчетливо расположил свой ловушки, что нарушитель никак не мог миновать их. Они были очень нехитрыми, но тем не менее действенными. Был случай, когда бывалый лазутчик, переходивший границу, темной ночью задел ногой тонкую проволоку, протянутую от дерева к дереву, поперек открытого оврага, соединявшего две части леса. К концу проволоки был прикреплен звонок, обыкновенный звонок, какой вешают в Закарпатье корове на шею. Он находился у изголовья постели Дударя и просигналил ему среди ночи о том, что в лесу появился чужой человек. Триста дней эта сигнальная проволока молчала, а на триста первый заговорила. В другой раз в яму, вырытую Дударем на важной тропинке и прикрытую валежником и мхом, попался преступник, пытавшийся скрыться за границей.

Дом Ивана Васильевича Дударя пограничники называли второй своей заставой, а самого Дударя — главным часовым второй границы, охраняемой местным населением.

Естественно, что следопыт, пограничник Дударь не мог не увидеть пуговицу, потерянную кем-то на опушке леса, не мог не встревожиться, откуда она взялась.

В горницу вошла Алена. Иван Васильевич накинул на плечи дочери пиджак квартиранта:

— Отнеси постояльцу его добро, и я… пойду к Андрею.

— Что случилось, тато?

— Потом узнаешь. Смотри тут! — шепнул он и вышел.

Через полчаса он был перед воротами заставы, вызвал через часового старшину Смолярчука, рассказал ему о своем госте и пуговице. Смолярчук сейчас же повел лесника к капитану Шапошникову.

Так была пробита первая брешь к хитроумной комбинации «Бизона».

Зубавин и Шатров единодушно решили не арестовывать нарушителя границы, скрывавшегося под маской шофера Ступака. Это успеется. Надо было установить, с кем он связан и кто он такой: рядовой исполнитель операции «Горная весна» или ее атаман, резидент.

На другой день шофер Ступак проснулся рано. Помылся, оделся и, напевая вполголоса и одновременно прислушиваясь, не донесется ли откуда-нибудь голос Алены, неторопливо спустился вниз, вышел на солнечное крылечко. Густая, прохладная тень леса покрывала почти весь двор. Трава блестела росой. Со всех сторон доносился птичий утренний гомон.

— Красота! — раскинув руки, громко произнес Ступак в надежде, что его услышит Алёна.

Алёны не было видно и слышно. Ступак постоял еще немного, потом спустился с крылечка и вышел со двора.

Под дощатым навесом, у самого полотна железной дороги, он увидел путевого обходчика. Дударь налаживал на рабочий ход снятую с колес ручную дрезину. С помощью стального рычага он поставил дрезину на рельсы, положил на ее площадку инструмент и поехал по направлению к туннелю. Он так был увлечен своим делом, что не заметил появления постояльца.

— С добрым утром, Иван Васильевич!

Путевой обходчик поднял голову, притормозил дрезину. Враждебная настороженность по отношению к Ступаку переполняла душу Дударя, но она не отразилась ни в взгляде, ни в выражении лица, ни в голосе. Отличный охотник и следопыт, он знал, что к опасному зверю надо подбираться тихо, ловко, застигать его врасплох.

— С добрым утром, Николай Григорьевич! — ласково приветствовал он квартиранта. — Ты куда? В графский замок? На работу?

— Угадали!

Ступак сел на край площадки дрезины, оттолкнулся ногой о щебеночный балласт. Дрезина легко покатилась под уклон, к туннелю.

В зубах старика была черная, обугленная трубка.

— Иван Васильевич, что же это вы свою древнюю люльку сосете? А где мой подарок?

— В сундук положил.

— Почему?

— Грех бросать такую люльку. Она у меня стародавняя, с того самого дня, когда Алена народилась. Извиняй, брат. С этой трубкой, с ровесницей моей доньки, я и на покой пойду.

— Понятно. Извиняю с удовольствием.

Дрезина вплотную подошла к темному входу в туннель. Ступак достал портсигар, щелкнул и, закурив, соскочил на землю, повернул направо, на узкую тропинку, ведущую в бывший графский замок, где была контора лесоучастка.

— До вечера, Иван Васильевич! — помахал он рукой путевому обходчику.

— Куда же ты, Николай Григорьевич? Поедем дальше, через туннель, напрямик.

Шофер Ступак не успел ответить. Невдалеке, в доме Дударя, грозно зарокотала трембита. Дубашевич уже знал тайну этого звука, но тем не менее испуганно насторожился.

— Громовица, — спохватился он. — Кто же это играет? Алена?

— Она самая. Каждое утро силу своих легких пробует. Садись, Николай Григорьевич, поедем через туннель, — повторил Дударь.

— Через туннель? А намного короче через туннель?

— Порядочно.

— Ладно, поедем. — Ступак бросил недокуренную папироску и вскочил на площадку дрезины.

Дрезина вошла в прохладную глубину туннеля. После яркого дневного света здесь было непроглядно темно. И когда глаза немного освоились с мраком подземелья, вдалеке впереди заголубела арка противоположного входа в туннель.

— Да, мрачновато здесь, как в могиле, — сказал Ступак. — Сколько метров земли над нашими головами?

— Не земли, а скал. Где двести семьдесят метров, где двести, где сто восемьдесят.

— Ого! Почему же такой туннель не охраняется?

Это был вопрос, которого ждал Дударь.

— Как не охраняется? — усмехнулся Иван Васильевич. — А я?

— Мало.

— Больше не требуется. У нас здесь тихо и мирно.

Луч фонарика путевого обходчика освещал железобетонные, закопченные до черноты своды и каменные стены туннеля.

Ступак осторожно озирался по сторонам, все запоминал и лихорадочно подсчитывал, сколько понадобится взрывчатки, чтобы подорвать туннель и тем самым вывести из строя магистраль, соединявшую Советский Союз с Чехословакией и Венгрией.

Подобного рода диверсию, которую собирался совершить Дубашевич, иностранная разведка предусматривала на период, предшествующий войне, за несколько дней до ее объявления и на особо важных направлениях. То, что «Бизон» решил прибегнуть к этому крайнему средству теперь, в мирное время, имело свою вескую причину. Ему стало известно, что в скором времени из Советского Союза должны пойти маршруты с зерном, предназначенным для Чехословакии, где прошлые годы были засушливые, неурожайные. Десятки тысяч тонн не перевезешь в одном поезде. Их понадобится очень много. И вот, если туннель рухнет в самый разгар хлебных перевозок или в начале их, то эхо взрыва в Закарпатье дойдет и в Прагу, и в Москву, и в Нью-Йорк, и в Париж. Да, в этом «Бизон» был уверен. Удался бы только взрыв, а мобилизация мирового общественного мнения — дело второстепенное. Сотни, тысячи газет во всех уголках «Свободного мира» по единому сигналу затрубят о том, что Закарпатье сопротивляется режиму Советов, о том, что крестьяне Чехословакии не засевают свои поля русским зерном, о том, что от Праги до Братиславы, по древней земле Яна Гуса, начал разгуливать голод. Диверсию с туннелем должен был осуществить один Дубашевич. Именно один! Операция была предельно простой. Однажды ночью специальный самолет прилетевший из Южной Германии, сбрасывает в условленном месте, в квадрате «17–23», ящики с взрывчаткой. Парашютный груз приземлится в глухом лесу и будет лежать там до поры до времени. Шофер Ступак, предупрежденный радиограммой разведцентра через «Креста», садится в свою машину и едет в квадрат «17–23». Перетащив в кузов взрывчатку, упакованную в безобидные с виду пакеты, похожие на бумажные мешки для цемента, возвращается вниз, домой и под предлогом позднего времени оставляет машину во дворе путевого обходчика, а сам отправляется спать. Ночью он тихо выходит на улицу, ставит на рельсы дрезину, прикрепляет на ее площадке взрывчатку, обладающую страшной разрушительной силой, прилаживает к ней специальное приспособление, как бы антенну, и пускает к туннелю, а сам остается в отдалении, наблюдает. Как только дрезина войдет в туннель, антенна, выходящая за габариты туннеля, заденет гранитную облицовку и тем самым приведет в действие ударный механизм, после чего и последует взрыв.