Князь из десантуры - Тимур Максютов

– Воевода! Вставай, там галицкие уходят.

Дмитрий проснулся – сон распадался на куски, и только щека помнила ласковое прикосновение дедушкиной ладони. Схватил перевязь с мечом, выбрался из палатки. Сквозь плотный рассветный туман слышался топот копыт тысяч коней. Подвели Кояша – Ярилов вскочил в седло. Прокричал тамплиеру:

– Анри, поднимай и строй дружину. Я к реке, узнаю, в чём дело.

Пришпорил золотого жеребца. Скакал, уворачиваясь от шарахающихся теней – черниговская пехота двигалась к лодкам. Врезался в нестройную толпу половцев – кыпчаки свистели вслед, ругались. Нос к носу столкнулся с Котяном. Хан ощерился:

– Куда несёшься, как бешеный пёс? Хоть бы ты шею сломал.

Не обращая внимания на оскорбление, Дмитрий навис над Котяном, прокричал:

– Почему без великокняжьего знака пошли?! Чей приказ?

Котян подбоченился в седле:

– А твоё какое дело, русич? У нас князь свой, Мстислав Мстиславович. Что он прикажет – то мои багатуры сделают.

Ярилов выматерился, рванул к прибрежному холму. Угадал: там с ближними стоял Удатный. Князь балагурил, довольно оглядывая двигающиеся полки:

– Кто рано встаёт, тому бог даёт. Пока киевляне дрыхнут, мы всех татар побьём и добычу себе заберём, делиться не придётся. Или нет, пошлём Романовичу старую конскую попону: пусть свои древние косточки согреет.

Галицкие бояре захохотали.

Дмитрий, едва удерживая пляшущего от нетерпения Кояша, спросил:

– Что случилось, Мстислав Мстиславович? Почему раньше времени свою дружину поднял? Первыми должны половцы и черниговцы реку переходить, и только в полдень, по знаку от великого князя.

Князь галицкий ухмыльнулся, подошёл. Свита замерла в предвкушении. Мстислав похлопал ладонью по шее золотого жеребца. Нарочито удивлённо заметил:

– Вот ведь, сучье подхвостье, до чего несправедлива порой судьба! Такой великолепный конь, а хозяин его – пустое место.

Бояре захихикали. Ярилов, не поддаваясь на провокацию, повторил вопрос:

– Так что случилось, княже?

– О! Никак, пустое место заговорило? Слушай меня, тимошкина приблуда. Я, Мстислав Удатный, законный князь Галицкий, буду так воевать, как считаю нужным. И князья другие – и волынский, и черниговский, и прочие, – будут меня слушать и повиноваться. А половцы уже вброд Калку переходят, и ведёт их мой воевода Ярун. Хочешь – бери своих скоморохов, по ошибке названных дружиной, и догоняй. Я сегодня добрый. Может, какие огрызки из добычи подберёшь. Что ещё псу шелудивому нужно?

Бояре хохотали уже в голос.

Ярилов сжал челюсти, промолчал. Ударил Кояша под бока, прочь отсюда.

Мстислав подозвал иссохшего человека из своей свиты. Дырявый балахон болтался на Сихере, как на палке. Сдавил за локоть, прошипел:

– Ну что, шаман, долго ещё будешь зря княжеские харчи жрать и моей милостью пользоваться? Ты когда ещё должен был этого добришевского ублюдка своей костяной дрянью приколоть? Сколько ещё мне его выходки терпеть? Бери коня – и за ним. Пока туман, пользуйся возможностью. И, не сделав дела, не возвращайся. Иначе на кол посажу. Ну? Чего молчишь? Или от своей удавки на шее последний разум потерял?

Кыпчак стоял, покачиваясь. Посеревшая кожа, обтянутые скулы, глубокие чёрные круги под глазами: не лицо, а череп мертвяка. Молча развернулся, пошёл к коню.

Удатный сплюнул, прошептал:

– Угораздил меня чёрт с такой поганью связаться, тьфу. Будто только что из могилы вылез, червяков не отряхнув.

Подошёл к боярам, весело прокричал:

– Ну, чего притихли? На коня – и в бой! Покажем поганым, чего русская сила стоит.

Котяновские половцы под командованием Яруна клубились бесформенной массой, кошевые и куренные покрикивали на своё воинство. Наконец, поднялся в небо стяг воеводы; дрогнул, будто в нерешительности, и наклонился в сторону сторожевого монгольского отряда. Половцы завыли, подбадривая себя, рванулись, нахлёстывая коней нагайками. Кто-то, самый нетерпеливый, выдернул из колчана стрелу, пустил в направлении врага – и тут же засвистели, расчерчивая небо, тонкие древки. Взлетели в зенит, будто замерли в высшей точке. И, не в силах удержаться в синеве, клюнули наконечниками, устремились вниз с нарастающей скоростью.

Монголы дали ответный залп: вставали на дыбы раненые кони, сбрасывая седоков, но половецкая лава катилась безостановочно, под топотом тысяч скакунов дрожала земля. Монголы отходили; развернувшись в сёдлах, стреляли в преследователей.

Пока волыняне заходили справа, догоняя половцев, Удатный кричал на свою дружину, торопя:

– Живее, живее! А то котяновские всю татарву перебьют, нам не достанется.

Галичане, царапая копьями небо, разворачивались нестройной линией.

А за ними, вытаскивая на песчаный берег длинные долблёные лодки, уже заканчивала переправу черниговская пехота.

– Они нарушили твой приказ, великий князь. Наплевали на уговор, и битва уже идёт.

Мстислав Киевский, катая желваки, смотрел на восток, щурясь от рассветного солнца. Ответил Ярилову:

– Ну и чёрт с ними, воевода. Говоришь, крепки монголы? Может, об их крепость Удатный наконец-то шею себе свернёт. Прости господи, грех такого желать.

– Княже, вели своей дружине переправляться и вступать в бой. Половина русского войска в твоём лагере. Надо помочь.

Мстислав Романович густо сплюнул, высунул кукиш:

– Вот им, поганцам. Будут в другой раз прежде думать, чем поперёд великого князя в пекло соваться. Набьют им рыло, тогда и мы вступим. Выручим, так и быть.

Дмитрий, страдая от унижения, опустился на колени прямо в весеннюю грязь. Снял шлем, наклонил голову:

– Умоляю тебя, великий князь. Надо сейчас помочь, потом не воротишь. Жалеть будешь о гибели душ православных, да поздно станет.

Молчавший до того боярин Сморода поддержал:

– Мстислав Романович, послушай ты его. Димитрий до сих пор не ошибался. Значит, и сейчас дело говорит. Вели войску в седло садиться. А то как бы отмаливать ошибку не пришлось.

– Вы языки прикусите, говоруны. Пеняют они великому князю, ишь! Я всё сказал. Не разрешаю своё войско поднимать. Ждать будем.

Дмитрий поднялся, надел шлем. Прохрипел:

– Ты не прав, княже. А я смотреть не смогу, как мои братья погибать будут. Уж лучше – с ними.

Развернулся, пошагал прочь. Сморода покачал головой. Пошёл следом.

– А ты куда собрался? – строго спросил Мстислав Романович. – Накажу за непослушание! Обоих.

Боярин не ответил. Подошёл к своему гнедому, зыркнул на гридня – тот придержал стремя, помог старому боярину забраться в седло. Гнедой толстобокий конь аж присел, хрюкнул под шестипудовой тяжестью.

Сморода забрал у гридня свою булаву. Сказал негромко:

– Прощай, княже. Прости за всё.

И поскакал догонять витязя на солнечном коне.

Ярилов гнал Кояша к стоянке добришевской дружины, не разбирая дороги, сзади едва поспевал Сморода. За ними увязались полдюжины половцев, отставших от своих: этим было всё равно, к кому прибиться.

Неожиданно из тумана вырос высокий чёрный силуэт. Человек раскинул руки и издал странный, холодящий кровь звук: нечто среднее между коротким волчьим завыванием и лаем. Кони захрипели от ужаса, вставая на дыбы; половцы, калечась, посыпались на землю. Толстобокий мерин Смороды взвизгнул тонко, как жеребёнок, и шарахнулся в сторону; и только Кояш, коротко всхрапнув, не потерял самообладания, а ударил страшную фигуру грудью, опрокинул на спину, но добивать копытами не стал – оттолкнулся задними ногами, перепрыгнул лежащего и рванул дальше.

У Ярилова не было времени разбираться со странным инцидентом: спустя минуту он остановил золотого жеребца у построенной в колонну добришевской дружины. Обеспокоенный Анри заглянул в лицо побратиму, увидел в нём горечь и решимость, и не стал задавать вопросов ни Дмитрию, ни Смороде.

Калку переходили вброд. Кони высоко задирали колени, брызги воды сияли алмазами на пробившемся сквозь исчезающий туман солнце. Выстроились на пологом берегу. Дмитрий привстал на стременах, заговорил громко, чтобы слышали все:

– Братья, сегодня наш день! Я учил вас недолго, но уж сколько получилось. Каждому говорю: сражайся достойно, чтобы сын гордился: мол, мой батька не трус, позорно с поля не бегал, врагу не кланялся. Коня зря не гони, чтобы раньше времени не устал. Товарища выручай, приказы слушай. Делай, что должен, и будь, что будет. А коли погибнуть придётся – так с честью. Добриш, вперёд! Наше время настало!

Дёрнул повод, повернул Кояша мордой на восток. Тронул пятками.

Через секунду услышал мерный топот копыт и звяканье металла за спиной. И понял, что всё делает верно.

Если уж не удастся сломать ход истории, так хоть умереть достойно – в его силах.

Волынцы вонзились в левое крыло татарского передового полка, как волки набрасываются на брошенную овечью отару: с горящими глазами и весёлой лихостью. Ратники, привставая на стременах, с хеканьем сверху рубили длинными мечами кочевников на низкорослых конях; бессильные татарские стрелы отскакивали от металлических пластин, нашитых на кольчугу. Собранная из покорённых монголами туркменов и аланов тысяча поддавалась, словно гнилая кожа под ножом шорника, распадаясь на отдельные куски отчаянного сопротивления. И, наконец, побежала.