Князь из десантуры - Тимур Максютов

Я тогда подумал, что это – вовсе не подвиг, а глупость: возможно, Создатель давно понял безнадёжность прожекта под названием «Человек» и решил от него отказаться, но азартные Путешественники спутали карты, и вот теперь всему населению Земли приходится страдать из-за продолжения бессмысленного эксперимента. Что может быть страшнее Верденской мясорубки или газовой атаки? Вытекших от горчичного газа глаз, сгоревших в пламени огнемётов лиц? Танков, этих гигантских железных колесниц апокалипсиса, надвигающихся подобно року – скрипя, раскачиваясь и убивая? Господь плюнул на нас и отвернулся; теперь с небес доносится не пение ангелов Его, а вой бомб, сброшенных с аэропланов и цеппелинов.

Впрочем, я держал свои мысли при себе, да и вряд ли они имели значение для этих людей.

Потрясением для меня стала встреча с тибетцем, последним выжившим из тайного монастыря в горах. Ещё в начале века на их убежище напали воины, кричавшие гортанные проклятия то ли на фарси, то ли на пушту, и вырезали всех; нашему монаху чудом удалось спастись, бросившись в ледяную воду горной реки. Долгие скитания по Монголии, Китаю и Маньчжурии закончились плачевно: японский патруль схватил его и должен был расстрелять за якобы шпионаж, но тут счастливым образом случился набег кавалеристов Урало-Забайкальской дивизии на Инкоу. Это было в январе 1905 года, и монаха спас русский подполковник. Офицер когда-то закончил Академию Генерального штаба и сразу распознал великое значение в рассказах спасённого тибетца о погибшем монастыре Путешественников во Времени. Используя свои полномочия, подполковник отправил монаха в Санкт-Петербург. Тогда же с тибетцем познакомились Рерих и отец Василий; эти события послужили толчком к созданию тайного общества, избравшего целью изменить судьбу России путём выпрямления (или искривления?) её исторического пути. Тогда, в ужасе русского бунта и чудовищной трагедии нашего поражения от Японии, эта мысль родилась, конечно же, неизбежно и своевременно – так же своевременно, как рождается в крови и муках долгожданный младенец.

Тибетец объяснил мне, что извечно Путешественники во Времени создавали некие ворота, лазы, через которые могли проникать в прошлое для исполнения своих благородных целей. Когда-то таких «дверей» было предостаточно, но враги Путешественников, хроналексы, последовательно закрывали их – пока не уничтожили все до одной. И теперь необходимо вновь открыть «дверь». Путём многолетних наблюдений за светилами и сложных цифровых вычислений тибетец обнаружил место, подходящее для прокола в ткани времени. Сие место располагается в Екатеринославской губернии, где-то к западу от Ростова – подробнее он отказался говорить.

Но главное, для такого предприятия нужен особый человек. Отмеченный звёздами или самим мирозданием (здесь речь тибетца сделалась малопонятной; он постоянно сбивался на своё родное наречие, не находя нужных слов в русском языке). И вот я – представьте! – я, обыкновенный штабс-капитан Ярилов Александр Константинович, являюсь таковым «отмеченным». Мои атомы сложились каким-то хитрым образом, поэтому я могу послужить ключом для искомой двери. Особенность эта передаётся каким-то образом по наследству: то есть и батюшка мой, и мои сыновья, если таковые родятся, заведомо обладают ею. Именно поэтому меня приметили ещё в Петрограде, именно поэтому со мной познакомился отец Василий в далёком январе шестнадцатого года.

Я был настолько поражён этим известием, что даже не сопротивлялся, когда тибетец делал мне цветную татуировку на левой стороне груди – атакующую кобру на фоне солнечного диска. Будто я – шанхайская проститутка или, в лучшем случае, французский матрос.

Когда меня вызвал к себе тот самый бывший подполковник, в пятом году спасший тибетца от японской расправы, я уже устал удивляться чему-либо. Выпускник Академии Генерального штаба, один из создателей тайного общества Путешественников во Времени, ныне оказался, разумеется, некем иным, как главнокомандующим Добровольческой армией.

Да-да. Антоном Ивановичем Деникиным…

…всегда отличался удивительной памятью, зная не только офицеров, но и всех солдат своей Железной стрелковой бригады в лицо, а многих – и по фамилиям. Антон Иванович посмотрел доброжелательно и заметил:

– Мы где-то встречались с вами прежде, штабс-капитан? Май шестнадцатого года, второе взятие Луцка?

Поражённый, я кивнул:

– Да, ваше высокопревосходительство, только я тогда был ещё поручиком. Наш полк действовал справа от вашей бригады. За тот бой я имел честь получить Станислава с мечами.

Главнокомандующий лишь улыбнулся моему восхищению цепкостью его памяти:

– Голубчик, такого высокого и рыжеволосого офицера трудно не запомнить.

Разговор за чаем перепрыгивал с событий Великой войны на нынешнюю смуту. Деникин выставил вперёд клиновидную бородку – как броненосец, рассекая море, выставляет таран, с которого стекают седые струи.

– …настоящее нашествие двунадесяти языков на Русь! Военнопленные из Германии и Австро-Венгрии сыграли роковую роль в Петроградском перевороте. А китайцы?! Большевики не брезгают привлекать даже их, несчастных детей Востока, чудовищных в своей первобытной жестокости…

…казалось, что Россия достигла дна, когда император подписал отречение от престола в феврале семнадцатого – какая ирония! – на станции Дно. Но это было не дно, увы. Лишь промежуточный пункт при падении в глубины пострашнее Марианской впадины…

– …всего двадцать пять тысяч офицеров – один из трёх! – встали под знамёна Белого Движения. Где остальные, спрашиваю я вас? Либо прячутся по норам, как крысы, либо служат красным, продавшись за паёк, спасая свою шкуру!..

– …помилуйте, голубчик, как большевики смеют узурпировать право говорить от имени простого народа! Кто? Кто из них из простонародья? Ленин, сын гражданского генерала? Троцкий, потомок латифундиста? Или всё-таки ваш покорный слуга, отец которого – крепостной крестьянин, выслужившийся из солдат? Россия больна, и больна давно. Наш долг – исправить ошибку истории.

Антон Иванович сказал, что для нашего Предприятия не всё ещё готово, да и звёзды не сошлись ещё нужным для открытия двери-портала образом. И моя задача – ждать этого момента, беречь себя, так как моя жизнь теперь – не моё личное достояние, но России, её счастливой судьбы, её будущих поколений.

Тут я не выдержал, и был, пожалуй, излишне резок. Я говорил о том, что не пристало боевому офицеру отсиживаться в тылу, когда его товарищи гибнут в неравных боях против большевистских орд, и потребовал немедленно отправить меня в действующую армию.

– Иначе, – пригрозил, – я покину расположение Добровольческой армии и уйду к казакам. Краснопузых они бьют с не меньшим удовольствием, а до моих особенностей им и дела нет.

Конечно, моему демаршу была ещё одна, тайная, причина – оказавшись у атамана Краснова, я рассчитывал разыскать Асю, дочь казачьего полковника. Но об этом, разумеется, я умолчал – мои интимные дела отнюдь не касались генерала.

Антон Иванович скрепя сердце согласился. И поручил мне возглавить вновь формируемый батальон юнкеров из остатков Ростовского пехотного училища.

Меня вновь ждали военные испытания, но я с радостью ждал их – ведь это был, слава богу, отнюдь не первый мой бой…

Дмитрий забылся только незадолго до рассвета, до этого ворочался в палатке, волнуясь перед первой в жизни битвой.

Приснился дедушка Константин Александрович: он ласково гладил маленького Диму по голове, говорил что-то важное – про своего отца и Димкиного прадеда, царского офицера, про особое предназначение всего рода Яриловых, и про коричневую папку за томами Брокгауза, о которой Димка совсем забыл… Потом вдруг начал читать стихи забытого поэта:

Когда же грянет мой последний бой?Его дождусь я – пусть пройдут века,Чтоб, оставаясь навсегда собой,Стоять под стягом главного полка.Мой лук готов, надета тетива,Друзья молчат. Лишь сбруи перезвон.Давно уже все сказаны слова.Когда начнётся мой Армагеддон?И кони в нетерпении побьютКопытами кровавый иван-чай…

– Воевода! Вставай, там галицкие уходят.

Дмитрий проснулся – сон распадался на куски, и только щека помнила ласковое прикосновение дедушкиной ладони. Схватил перевязь с мечом, выбрался из палатки. Сквозь плотный рассветный туман слышался топот копыт тысяч коней. Подвели Кояша – Ярилов вскочил в седло. Прокричал тамплиеру: