Победы, которых могло не быть - Эрик Дуршмид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не имея возможности что-либо сделать с многочисленными прусскими войсками, затопившими Хлум, Бенедек перенес все свое внимание на правый фланг, где корпусные командиры Тун и Фестетикс оставили ранее свои позиции. Там тоже все шло из рук вон плохо: не дожидаясь приказа Мольтке, кронпринц разгромил корпус Туна, атаковав его открытый фланг. Центра обороны у австрийцев не было, теперь у них не было и правого фланга.
В 15.00 Бенедек узнал, что его левый фланг отступает под напором прусской Эльбской армии. В 15.40 началось общее наступление всех трех прусских клиньев. Дальнейшее сопротивление австрийцев теряло всякий смысл, нужно было спасать все, что можно спасти, чем и занялся Бенедек. В первую очередь требовалось защитить мосты через Эльбу, единственный путь отступления. Чтобы задержать противника, Бенедек ввел в бой свои кавалерийские резервы. Далее последовала серия кавалерийских битв, по ярости и масштабу уступавших разве что отчаянному броску Нея под Ватерлоо. Огромные массы всадников, окутанные клубами пыли, перемещались, сталкивались, отступали, снова шли в атаку. Артиллерия обеих сторон засыпала вражеских кавалеристов бомбами, внося в их схватку еще большее смятение и ужас.
Ближе к закату прусский король и генерал фон Мольтке объехали поле недавней битвы. Обе стороны понесли тяжелые потери: погибло 44000 австрийцев[177] и 9000 пруссаков. Их тела лежали везде — на вытоптанных пшеничных полях, в высокой луговой траве, среди разбитых в щепки деревьев Свипвальда, на улочках разрушенных, сожженных дотла деревень.
Битва закончилась, поле битвы принадлежало павшим.
Ну, а если бы...
Ну, а если бы — армия кронпринца не запоздала, явилась бы, как ей и было доложено, к началу битвы?
Два австрийских корпуса не покинули бы своих позиций и сумели бы остановить прусское наступление. Превосходство в артиллерии вполне могло бы обеспечить австрийцам победу.
А теперь о фактах
После битвы один из прусских генералов обратился к Бисмарку:
— Ваше превосходительство, теперь вы великий человек. Однако, если бы кронпринц опоздал чуть побольше, вы были бы величайшим злодеем.
— Да,— согласился Бисмарк и добавил знаменитую фразу Веллингтона:— Пронесло, а могло быть и хуже.
Прусские войска слишком выдохлись, чтобы преследовать разгромленных австрийцев. Это вполне устраивало Бисмарка, в его глобальных планах Австрии отводилось довольно заметное место. Граф Мольтке был настроен совсем иначе; тем же вечером он устроил своим генералам крупную выволочку за то, что они плохо воспользовались плодами победы. (Данный случай лишний раз показывает, что война — слишком серьезное дело, чтобы доверять ее генералам.) Следующей задачей Мольтке было коренное изменение тактической доктрины его армии. Он отчетливо видел, что под Кенигграцем наилучшим образом показала себя не игольчатая винтовка, а австрийская артиллерия, точнее говоря — меткость австрийских канониров, благодаря которой пруссаки были на волосок от поражения[178]. Это честное наблюдение позволило ему позднее выиграть войну против Франции.
На поле битвы при Кенигграце Франция потерпела политическое поражение почти такое же серьезное, как сама Австрия. Теперь Наполеон III был вынужден пойти на прямую конфронтацию с быстро растущей военной мощью Пруссии. Чтобы свести на нет преимущества прусской игольчатой винтовки, Франция спешно перевооружила свою пехоту винтовкой Шаспо[179]. Более того, французы разработали оружие со значительно большей поражающей способностью — митральезу, скорострельную автоматическую пушку[180], однако не сделали следующего шага — не использовали тот же принцип для создания пулемета. В результате наиболее важное из технических усовершенствований, направленных на увеличение огневой мощи пехоты, осталось неиспользованным[181].
Мужество и преданность генерала Людвига фон Бенедека получили достойное вознаграждение. В депеше, присланной ему из Вены, говорилось: «Его величество кайзер счел необходимым, чтобы против вашего превосходительства было возбуждено расследование, касающееся управления армией...»[182]
Бенедек предстал перед закрытым военным судом. Вердикт не вызывал никаких сомнений — виновный должен быть найден, и уж, конечно, не в кругу австрийской аристократии. Бенедек, захудалый венгерский дворянин, под давлением суда подписал обещание никогда не предавать гласности истинные обстоятельства своего разговора с императором, после чего его бесцеремонно уволили со службы[183]. «Австрийский Байяр» умер совершенно сломленным человеком.
Командование австрийской армии серьезно перетрясли, в генеральный штаб пришли новые люди, они по возможности исправили недостатки и упущения, приведшие к катастрофе при Кенигграце. Император Франц-Иосиф остался в стороне от франко-прусской войны 1870—1871 гг., в результате чего зеркальный зал Версаля стал свидетелем триумфа Бисмарка. Вильгельм I возложил на себя императорскую корону. Объединенная Германия гусиным шагом прусской армии двинулась к 1914 году, к Первой мировой войне.
Восьмисотлетняя австрийская империя перестала играть сколько-нибудь серьезную роль на подмостках мировой истории. На богемских холмах она утратила последний шанс изменить свое будущее.
Решающим фактором битвы при Кенигграце было неповиновение двух австрийских графов строгому приказу своего командующего и своевременное появление армии прусского принца.
24 января 1900 г., Шпиен Коп, Южная Африка
Честный бой
Буры совсем непохожи на суданцев, которые принимают честный бой. Они всегда убегают на своих крошечных пони.
Генерал Китченер, Кейптаун, 1900 г.
Wot the fock is this..?[184] — завопил Берт Бродбент, рядовой Второго ланкаширского стрелкового полка. Затем он упал навзничь с дыркой в голове, его светло-серый пробковый шлем покатился по крутому склону. Берт был первым погибшим в этот день — но далеко не последним.
Повторим заданный им вопрос, но в несколько более широком аспекте. Что же все-таки происходило на вершине никому не известного холма с никому не известным — и непонятным — названием Шпиен Коп в это утро 24 января, первого или, если хотите, нулевого года новою столетия с этими великолепно обученными, одетыми в хаки солдатами колониальной армии, привыкшими гордиться яркими, цветов полкового знамени, нашлепками на своих шлемах? Они оставили родной дом, проплыли, проехали и прошагали тысячи миль, чтобы воевать в стране, которую не знали и знать не хотели. И с кем же они воевали? Не с армией, а всего лишь с муравьями, змеями и шайкой неотесанных мужиков, которые напрочь отказывались воевать, как положено порядочным людям, не позволяя убить себя в честном бою. И вот теперь эти профессиональные солдаты, замороченные и растерянные, прятались в неглубокой траншее, кое-как отрытой на самом верху узкой горной гряды. Они заняли
