Родина – за нами! - Дмитрий Юрьевич Манасыпов

— Я могу попробовать…

— Что?

Саша зябко повела плечами. На улице было далеко не лето, хотя после снегопада мороз ещё не разгулялся.

— Меня учили техники гипнограмм, могу попробовать.

— Что? — Куминов чуть обалдело уставился на неё. — Каких гипнограмм, Саша?

Глава одиннадцатая

'Разведчики обязаны обладать силой воли,

Достаточной на самое сложное решение.

Но главным является выполнение задачи любой ценой.

Даже собственной жизни'

('Подготовка личного состава войсковых РДГ,

Согласно требований БУ-49',

изд. НКО СССР, ред. Заруцкий Ф. Д, Тарас Ф. С.)

— Ну… — она снова неуверенно замолчала. — Попробовать хотя бы сделать так, чтобы они ничего не вспомнили. Отключить их ненадолго, а когда проснутся — ничего не смогут рассказать.

— Да ты что? — он невесело усмехнулся.

Конечно, оно вполне понятно, её смятение и всё прочее. Сам переживал не меньше, но задание было не из тех, когда стоило пользоваться тем, что предлагала девушка. — Ох, и интересный у вас институт, товарищ профессор, ну очень интересный. Гипнограммы, ты только подумай, слово-то какое. Ты хоть раз что-то подобное делала вообще?

— Несколько раз делала, на специальных тренировках, правда…

— И как оно делается, расскажешь? — он понял, что его ирония разозлила девушку, но доказать ей ошибочность мнения было необходимо. Им идти дальше, а Куминову уже доводилось сталкиваться с тем, что возникает при недоверии и злости в группе.

— Мы разработали методику, тренировались. У меня получалось, правда, не вру. Только…

— Только? Только всё это было в ваших специальных лабораториях, да, Саша?

Та кивнула.

— И мы использовали какие-то препараты, позволяющие воздействовать сильнее.

— Вот так-так…

— Так… — она чуть прикусила губу, глядя на него блестящими глазами. — Коля… но они же наши, свои! Неужели ты сможешь?..

Куминов нахмурился, глядя на неё сверху вниз. Чуть качнул головой, скрипнул зубами.

— Смогу, Саша, смогу. Ты что думаешь, мне так просто? Четыре человека, наших, советских человека, которых должно не стать. И Петрович этот все уже понял, у таких нюх на смерть. Поэтому на улице сейчас сразу четверо ребят, чтобы и не подумали удрать. Но так надо, понимаешь? Мы с тобой, ребята, все отвечаем за много других жизней… так что смогу, Саша.

Она не ответила. Посмотрела на него, развернулась и молча пошла в дом. Сгорбившаяся, с пальцами, прижатыми к виску.

Куминов ещё постоял, глядя в очистившееся полностью небо. Глубоко дышал полной грудью, хватая холодный воздух, всё никак не решаясь войти следом за девушкой. Неожиданно захотелось взять у неё сигарету, затянуться покрепче, так, как никогда не делал. Или махануть спирта, грамм пятьдесят, отключиться на какое-то время. Повернулся к тёмной махине жилья и пошёл внутрь. Утро вечера мудренее. Может, что и стоит попробовать то, о чём говорила Саша.

Внутри ничего не поменялось. Только Воронков, закончив чистку автомата, перешёл к пистолету. Части оружия лежали на специально таскаемом сержантом с собой вырезанном куске брезента. Хозяин дома всё так же сидел за столом, попивая чай из кружки и глядя в пустоту.

В доме оказалось всего две комнаты и кухня. Зато оба жилых помещения просторные, есть где разместиться. В дальней комнате сейчас спала основная часть отдыхающих разведчиков. Саша, Расул, Воронков и сам Куминов остались в первой, что поменьше. Вместе с хозяином и его женщинами, сейчас не показывавшимися с печи. Саша лежала на небольшой кушетке у окна, укрывшись с головой своей тёплой курткой. Сам Куминов решил расположиться рядом, разложив на полу позаимствованный у хозяина тулуп. Расул притулился в дальнем углу, и сейчас мирно спал.

— Ложись, командир. — Воронков поднял оружие на уровень глаз и прищурился, разглядывая внутреннюю часть ствола на слабый свет керосинки. — Я подежурю, сменю ребят, разбужу Эйхвальда. Отдохни давай, ты же лыжи не любишь, я знаю.

Куминов кивнул. Подошёл к своему месту, положил автомат так, чтобы был прямо под рукой. Усталость понемногу накатывала, давая о себе знать всё ощутимее. Надо отдохнуть, тут сержант полностью прав. Сел, снял верхнюю часть маскировочного халата, куртку. Свитер из тонкой шерсти стаскивать не решился. Сделал себе «подушку» из рюкзака, лёг. Подумав, протянул руку, чуть тронув Сашу за плечо. Когда она обернулась, еле слышно шепнул:

— Попробуем…

Вытянулся на полу, почувствовав, как тело чуть расслабилось, и провалился в темноту. Последнее, что он увидел — пристальный и всё понимающий взгляд хозяина. За окном снова начал тихонько подвывать ветер, чуть проходясь по полу, пробиваясь через какие-то щели. Но на всё это Куминову стало уже наплевать, ведь сон взял своё.

Домишка не казался, был старым. Хранил в себе память, ненужную и страшную. Окунал в воспоминания, продирая во сне морозом от пяток и до ушей. Куминов плавал в тягучей патоке сна, хотел вырваться, но не получалось.

Комната, комод, Старое зеркало. Крики людей в соседней, хруст и чавканье, как когда рубят мясо на рынках. И разлившаяся повсюду кровь, обволакивающая приторно-соленой мелью своего запаха, знакомого до мелочей.

Во сне легко крутилась голова, ловила мелочь за мелочью, слушала хриплое ворчание и тихие женские слезы. Женщин тогда тут было мало, мужики поступили правильно, нечего бабам смотреть на эдакую-то пакость.

А сами мужики сопели, уже устав ругаться, креститься и не верить. Городской красный, обморок, перестал булькать развороченным горлом. Лежал, раскинувшись крестом, весь в кровянке. Все тут блестело ею, густо пролившейся на пол. В задней комнате, не дожидаясь, кончали старого с женой, мальчугану жахнули с винта в голову, вон, пятки белеют.

А эта…

Сивая нечисть, блестя ошейником с порванным ушком для цепи, мертво смотрела на мужиков. Лежала, раскинув иссиня-бледное поджарое блядское тело, с черными дырками в пузе, с разваленной шеей. Лежала и не умирала.

Тонкая, кажущаяся девчонкой со светлыми, почти белыми, волосами…

Топоры взлетали, пластая ее тело, дробя кости, застревали в теле, ставшем настоящим холодцом. И никак не могли превратить тварь, жрущую людей ночами, в разваленную на куски тушу.

А Куминова тянуло к зеркалу, как втягивало внутрь, не отпуская. И еще он вдруг стал маленьким. Совсем маленьким и сильно испуганным.

Зеркало. Большое зеркало в красивой раме, темной, всей в узорах. А зеркало испорченное, темное, Куминов себя различал еле-еле. И паутина же. Он смахнул ее рукой, заранее вздрогнув от неприятной сухости. И…

Пальцы кольнуло искристым леденящим морозом, как на кладбище. Холод только задел пальцы, а дрожь сразу побежала дальше. Зеркало дрогнуло,