Ближе к истине - Виктор Ротов

— Вполне.

— А где вы ее возьмете? Из кармана вытащите?

— Зачем так? Поедем сейчас к ней. Она нас чаем угостит…

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Может, позвонить сначала?

— Зачем? Не надо. Явимся и скажем — здрасьте. Только цветы надо купить.

Мы купили на «сэкономленные» цветы и отправились в гости. Сначала на метро, потом троллейбусом, потом на трамвае куда‑то долго ехали. Потом шли еще пешком.

Потом поднимались на этаж. И все боялись потерять Алексеевича — так было по батюшке нашего знакомца. И мы бдили его как заложника: вдруг врет. Но вот перед нами дверь. Звоним… Помню, я испытывал нечто такое, как если бы мы звонили в дверь сказки X. Андерсена: вот сейчас откроется дверь, и к нам выйдет Дюймовочка. Но вместо Дюймовочки к нам вышла рослая круглолицая девушка — сама Людмила Зыкина. Румянец во всю щеку. Я мигом отрезвел. Однокашники мои тоже. И смутились, в душе все‑таки уверенные, что заложник наш Алексеевич врет. Бесстрашный Сеня Кудинов, самый высокий среди нас, выступил вперед и молча уставился на хозяйку своим единственным глазом. Второй ему выбили в драке в детстве. Она в халате по — домашнему. Окинула нас веселым взглядом, выдернула из нашей толпы Алексеевича, они обнялись на пороге, расцеловались к нашему вящему удивлению и удовольствию, и она спросила у него:

— А это кто?

— Это студенты из Литинститута. Они тебя любят.

— Да — а-а? — Не очень удивилась, но явно обрадовалась она. — Так заходите, чаю попьем. При этих ее словах Алексеевич победно оглянулся на нас.

Тут мы только пришли в себя. Женя Дубровин, как самый галантный из нас, отодвинул Сеню, который все еще рассматривал знаменитость единственным глазом, и вручил Зыкиной цветы. Она приняла букет с легким наклоном головы и отступила в глубь прихожей. И тут мы кинулись жать ей руку, говорить комплименты. А самый представительный Сеня потянулся губами целовать ее в щеку…

Дальше шум, гам, звон чайных чашек, теснота на кухне. Откуда‑то появилась волоокая, полненькая женщина по имени Ольга Константиновна. Кажется, хозяйка квартиры, у которой Зыкина снимала комнату. Потом мы перешли в большую красиво меблированную гостиную, расселись за круглым столом… Пили пахучий чай, заправленный коньячком. Потом Люда спела нам «Течет Волга». А потом… Меня разморило после чая, и я стал плохо соображать, где я и что со мной происходит. Помню, я старался назвать ее по отчеству, но у меня ничего не получалось. А потом мы ехали в метро, и я всем, кто стоял возле меня, рассказывал, что мы едем из гостей от Людмилы Зыки

ной. Я ставил торчком большой палец и говорил: «Во такая баба!» Женя Дубровин меня оттаскивал, а люди не обижались.

Теперь, чтобы забыть о горестном нашем материальном положении, мы перебирали подробности вчерашнего приключения, невероятно привирая и расцвечивая наше похождение, посмеиваясь над Сеней, который весь вечер «гипнотизировал» Зыкину своим единственным глазом.

Позже, уже заканчивая институт, мы побывали на концертах Екатерины Шавриной, Ольги Воронец, Анны Стрельченко… Смутно помню рядом с Шавриной простоватого улыбчивого баяниста. Это и был Григорий Пономаренко.

Когда я понял позже, что то был Пономаренко, который написал «Ивушку» и «Я назову тебя зоренькой», я ужасно гордился тем, что видел его собственными глазами.

Потом, говорят, он появился в Краснодаре. Якобы переехал жить сюда. Я в то время активно писал и печатался в местных газетах и альманахе «Кубань». Водил дружбу с писателями и поэтами. От некоторых слышал о Пономаренко. И вот, когда я работал уже ответственным секретарем альманаха «Кубань», к нам в редакцию зашли Григорий Федорович и Вероника Журавлева. Красивые, импозантные. Дверь в секретариат была всегда открыта, поэтому, наверное, они вошли сначала к нам. Поздоровались. Я их сразу узнал, но не поверил своим глазам. Это было в начале января нового 1983 года. Я провел их в кабинет редактора. Редактором тогда был Александр Васильевич Стрыгин. Поговорили. Гости вручили нам пригласительные билеты на свой творческий концерт. С портретом Григория Федоровича на первой странице. Мне он написал на нем: «Виктору Семеновичу в Новый 1983 год. Желаю здоровья, творческих удач и радостей». На портрете он красивый, холеный. Свежее, сравнительно молодое лицо, с вдумчивыми, добрыми глазами. В репертуаре этого концерта были мои любимые «Ивушка», «Я назову тебя зоренькой», «Тополя», «Отговорила роща золотая»…

На второй странице пригласительного билета мое внимание привлекли слова Виктора Бокова: «В его песнях есть та народность, которую подчас не удается взять в руки даже самым маститым мастерам».

Я узрел в этих словах некое противопоставление: как будто где‑то есть композиторы высшего класса, а Поно

маренко ниже их. Я понимаю, почему он написал эти слова: Григория Федоровича всю жизнь считали самодеятельным композитором. Это снобистское уничижение он пронес через всю свою жизнь. Я тогда и сейчас задаюсь вопросом: почему народ предпочитает его песни, а не маститых? Да потому, что он окончил, вернее, всю жизнь учился в самых престижных университетах — в народных. Он не только постиг музыкальные академические науки, он своим творчеством обогатил их, продвинул песенное искусство так далеко, куда маститым еще идти и идти.

Одно время я работал в научно — исследовательском институте, был председателем профкома. На первомайский праздник мы решили пригласить к нам кого‑нибудь из знаменитых артистов. Кого? Конечно же Григория Пономаренко с Вероникой. Вот только согласятся ли они? Высокое собрание поручило мне связаться с ними и пригласить. Я позвонил. К телефону подошла Вероника. Я изложил сугь дела. Она передала трубку Григорию Федоровичу. Он долго не расспрашивал. Когда, где, во сколько нам быть? Я: «Тогда‑то, за вами приедет машина».

— Нет проблем, — сказал Григорий Федорович и поблагодарил за приглашение. Я положил трубку и почувствовал запоздалое легкое волнение: я разговаривал с самим Григорием Пономаренко!.. Помню, я немножко поудивлялся про себя: как просто мы поговорили и как быстро договорились! Не знал я тогда, что он вынужден был зарабатывать на жизнь, изматывая себя на бесчисленных концертах и концертиках.

В назначенный день и час в конференцзале нашего института, где мы проводили собрания и заседания Ученого Совета, появились они. В зале аншлаг. Я сидел в первом ряду, в трех шагах от артистов. Это было в 1987 году. После нашего знакомства в редакции альманаха «Кубань» прошло четыре года. Он меня узнал. Кивнул приветливо. Потом подошел, поздоровался за руку. Мне показалось, он немного потускнел внешне. Какой‑то опрощенный и уставший по Сравнению с Вероникой, блиставшей свежестью и задором. Он коротенько рассказал о себе, о них с Вероникой — уже своей жене и прекрасной исполнительнице…

Я оглянулся на нашу публику: сплошное сияние глаз. Так смотрят на чудо. На легендарных людей. Что называется, во все глаза. Кандидаты и доктора наук! Профессо

ра! Люди высшего интеллекта. Вряд ли кто‑нибудь из них думал в тот момент, что перед ними самодеятельный композитор.

После нескольких песен, Григорий Федорович обратился к нам: может кто хочет что‑нибудь спросить. Пожалуйста! Кто‑то из женщин поинтересовался, где и как они познакомились с Вероникой. Григорий Федорович усмехнулся и повернулся к Веронике, мол, она лучше это сделает. Вероника стала рассказывать, а он сел на стул отдохнуть. И в эти несколько минут я рассмотрел его хорошенько.

Простое русское лицо. Поредевший изрядно чубчик. Глубокие залысины. Баян на коленях. На нем сложенные руки. Пальцы. Совсем не музыкальные! Обыкновенные, крестьянские…

Я смотрел на его пальцы и думал: Боже мой! Сколько прекрасных музыкальных звуков, сколько волнующих мелодий извлекли эти пальцы из нехитрого простонародного инструмента! Эти мелодии разучивают лучшие хоры и оркестры России, знаменитые исполнители. И не просто разучивают, упиваются его музыкой.

Небольшого роста по сравнению с Вероникой. Баян в его руках кажется большим и тяжелым для него. Он в комбинированной куртке на застежке — молнии. При галстуке. Ботинки со шнурками… Прост как сама простота. Простота величия! Именно так мне подумалось. Чего не испытывал я, созерцая столичных гривастых знаменитостей, блистающих великолепной внешностью. За время учебы в Литинституте случалось видеть и слышать Артура Эйзена, Николая Сличенко, Муслима Магомаева. Из писателей Чингиза Айтматова, Егора Исаева… Они ослепляют, но не впечатляют.

После этого концерта я видел его вблизи спустя восемь лет. В ноябре 1995 года, когда в Краснодар с концертом приехала Екатерина Шаврина.

Редакция «Кубанских новостей» поручила мне встретиться со знаменитой певицей и написать о ней. Я позвонил Екатерине Феоктистовне в номер гостиницы «Москва». Мы встретились, поговорили. Она пригласила меня на свой концерт в драмтеатр. Там я оказался в одной ложе с Григорием Пономаренко и Вероникой. В какой‑то момент Екатерина Шаврина прервала концерт и любезно пригласила на сцену своего бывшего супруга, мэтра, вершителя ее певческой карьеры, уважаемого и любимого