Ближе к истине - Виктор Ротов

Григория Федоровича. Переполненный зал разразился овацией в его честь. Он вышел на сцену на яркий свет, и я ахнул про себя: сильно постаревший, изнуренный, болезненный. Ему оставалось жить менее двух месяцев. Ему было трудно стоять. Екатерина усадила его на стул и спела для него одну из его песен. Потом бережно проводила за кулисы.

Погиб он трагически. 7 января 1996 года. В день моего рождения. Весть о его гибели потрясла. Имя его вознеслось с новой силой. Утрата была действительно невосполнимой. Мир музыки как бы осиротел, хотя по радио и телевидению каждый день звучали его песни. На сорок дней в зале филармонии г. Краснодара состоялся концерт, посвященный памяти всенародно любимого композитора. На сцену с воспоминаниями выходили его коллеги, поэты, писатели. Виктор Лихоносов даже спел что-то. Иван Варавва прочитал стихи в память о славном человеке и великом гражданине. В том стихотворении про журавлей есть такие слова:

Вожаки подравняли упругие стаи,И направили к морю журавлики путь.А один журавель, и крича, и стеная,Не может в полете крыло повернуть.Может, в теле запнулась дробинка — малявка,Может, старая память его подвела,Или лада болот — молодая журавкаС другим журавлем до рассвета ушла!..

Я обратил внимание на гробовую тишину в зале, когда Иван Федорович читал свои стихи про журавку. Такая тишина царит наверное в самих безднах жизни.

Спустя время в Краснодаре состоялся концерт мастеров искусств России, посвященный памяти Григория Федоровича Пономаренко, поистине великого песенника, народного артиста СССР, народного артиста России, незабвенного гражданина Отечества. В концерте — созвездие имен. На заднике сцены — огромный портрет композитора. Он с неразлучным баяном, улыбающийся своей особенной пономаренковской улыбкой. Живой и вечный. Звучат его песни, говорят о нем, и кажется, вот — вот выйдет она сцену и он. Но увы… Остались лишь его песни, воспоминания и стихи о нем. Кронид Обойщиков написал стихотворение, трогающее сердце. Обращение к «Собаке Григория Пономаренко».

Ах, рыжий пудель, милый рыжий пес, Запомнил ты, как завизжали шины,

Когда в круженье бешеном колес Хозяин твой упал на руль машины.

Потом его куда‑то увезли,

А ты один остался в мертвом поле.

Тебя, не знавшего бродячей доли,

Найти семь суток не могли.

В тот день родился Иисус Христос. Великий день тысячелетних буден!

А кто‑то видел: верный другу пес Ждал преданно, как ждать не могут люди. Ты за неделю эту поседел.

На птицу лунь немножечко похожий,

Ты приходил к дороге и глядел,

Как падал снег и шел поток дорожный…

Григорий Федорович Пономаренко

МОЛОДЦЫ «КУБАНЦЫ»

(Об ансамбле («Кубанцы)»

Говорят, пути Господни неисповедимы. Я бы добавил: жизнь сплошная импровизация.

Однажды я увидел по телевидению и послушал «Кубанцов». Сам когда‑то пел в самодеятельном хоре, а потому несколько образованный в этом виде искусства, я подумал: у коллектива, если все сложится хорошо, — большое будущее. Потому что филигранное мастерство, потому что работают с большой отдачей и красиво. И смотрятся: мужчины в казачьей форме, женщины в старинных казачьих нарядах. Всего их пятеро: двое братьев — Валера и Рома Троян, две сестры Оля и Галя. Оля — жена Юрия Васильевича.

Я еще не знал, что руководитель ансамбля Юрий Васильевич Булавин — однофамилец великого русского предка, предводителя бунтарей — с малых лет увлечен музыкой. Узнал я об этом, когда посмотрел их концерт «живьем» в конференц — зале редакции «Кубанских новостей». Там и решил про себя написать о них.

И вот еду с ними в концертную поездку в станицу Новоминскую Каневского района. Там два Дома культуры, они дадут два концерта.

Перед первым концертом, в гримерной Дома культуры, мы разговорились о том, как начинал Юрий Васильевич. В разговоре принял участие Иван Алексеевич Доронин. (Тоже знаменитая фамилия). Он принес с собой старенькое фото, на котором снят коллектив народной агитбригады — художественной самодеятельности «Подсолнушек» тогдашнего колхоза «Коммунар». Иван Алексеевич был руководителем, а Юрий Васильевич, Юра, играл на баяне, аккомпанировал. На фото его чуть видно из‑за баяна.

Иван Алексеевич, влюбленно глядя на своего воспитанника, со слезами на глазах вспоминает: «Юре не надо было долго подбирать и разучивать новую мелодию. Абсолютный слух и музыкальный талант позволяли ему схватывать на лету и без проблем. А сам еще вот такой… На смотре в Пятигорске упал с подставки. Малышня из зала бросилась на сцену, помочь ему подняться с баяном и встать на злополучную подставку. Это надо было видеть!..»

Вот с тех пор Юрий Васильевич, теперь уже заслуженный артист России, не выпускает баян из рук. Окончил местную музыкальную школу, потом музучилище, консерватория, аспирантура — в общей сложности более двадцати лет учебы. Потом работа в Москве музыкальным руководителем ансамбля «Былины», в Кубанском казачьем хоре….

Образованнейший и опытнейший профессионал!

Наслаждаясь их концертом по телевидению, я не думал и не гадал, что когда‑нибудь буду иметь дело со знаменитым коллективом. И даже буду писать о нем! Однако… Пути Господни неисповедимы.

Теперь мы с «Кубанцами» знакомцы. Я еду с ними в Новоминскую.

В субботу утречком я пришел к ним на «базу», как они говорят, в комнатку в театре кукол, где они проводят репетиции. Пока директор ансамбля Попов Геннадий Ксенофонтович договаривал с кем‑то по телефону, я, сидя на диване, рассматривал картину, нарисованную прямо на стене местными художниками: широкий с поворотом плёс Кубани, обрывистые берега на противоположной стороне, лесок и сторожевая вышка видна из‑за леса. А слева, над чайным столиком, — цветной плакат — афиша, на которой ансамбль в полном составе.

Пришел Валера. Крупный, пышущий здоровьем, с черной как смоль бородой и стал представлять мне каждого на афише: это Рома — мой родной брат; это Оля и Галя — родные сестры между собой. Это Юрий Васильевич — наш родной руководитель и композитор. Заслуженный артист России. А это, — указал он на Геннадия Ксенофонтовича, — наш родной директор…

— Тогда я буду вашим родным писателем, — в тон ему шуткой отозвался я. — Если можно.

— Конечно! Конечно!..

И сразу стало весело и просто. Как будто мы были давно знакомы.

Потом пришел Рома. Он покрупнее солидного Валеры. Говорят, занимался борьбой и штангой. Гора мускулов, особенно на животе.

Одна поклоннница ансамбля, я наблюдал потом, принесла ему на сцену цветы. Едва дотянувшись, чтоб поцеловать, сказала: «Какой вы огромадный!»

Как я понял, он представляет и осуществляет «вооруженные силы» ансамбля, поскольку «огромадного», как сказала поклоннница, роста и устрашающего вида. Хотя в жизни, по — моему, это огромадный простодушный по характеру ребенок. Тем не менее, он грозно посматривает по сторонам, обеспечивая обороноспособность коллег, и помалкивает многозначительно.

Я мысленно продолжаю фантазировать про них.

Валера обладает общительным, располагающим характером. Он конечно же осуществляет и оживляет контакт с внешним, так сказать, миром. И во время концерта со своей балалайкой и кобзой производит настоящий оживляж. Да еще так ловко щелкает языком, подражая цокоту копыт.

Руководитель — Юрий Васильевич — ясное дело — царь и бог в ансамбле. Как только он появляется, сразу все становится на свои места. Он точно знает, кто, что и как должен делать. Тон распоряжений у него мягкий, но непререкаемый. Так и должно быть. Иначе…

Глядя на него, я вспоминаю Яшу Добрачева. Якова Петровича. Руководителя художественной самодеятельности клуба железнодорожников имени Маркова в Новороссийске. Я пел в хоре басовую партию.

Яков Петрович был у нас своеобразным диктатором, хотя по натуре — душа человек. Он требовал от нас абсолютного повиновения и добивался абсолютного созвучия голосов. Иначе, мол… Десятки раз повторял на баяне одну и ту же музыкальную фразу, и мы за ним, пока не добивался точного и красивого исполнения. Благодаря его «школе», я считаю себя немного подкованным в музыке. Потому и решился написать о «Кубанцах». Я принимаю их и воспринимаю не только как исполнителей, а как старателей музыкально — певческого искусства. Как «золотоискателей» в песенном жанре. Это адский труд и сверхтонкая материя. Я вижу приемы, гхри помощи которых они общаются во время исполнения: взгляд, незаметное движение головы, руки; взмах музыкальным инструментом, движение корпусом, якобы в такт музыки, а на самом деле — это дирижерский жест. Я даже слышу их голоса в отдельности и слышу, как Галя чуть раньше закончила музыкальную фразу, и Юрий Васильевич на миг построжал глазами в ее сторону, но потом тут же подбодрил, мол, ничего страшного, прорвемся. Все это незаметно для публики, но чрезвычайно важно для исполнительской слаженности.