Я живу в октябре - Лыков Максим

– Я добавлю, Герман, что теперь тоже склоняюсь к концепции перемещений во времени как наиболее перспективной. Сама наша квантовая природа может предполагать подобное. В архивных материалах было одно дело, отклонённое предыдущим человеком-начальником: «Доказательство 22». Я собираюсь предложить его вновь к рассмотрению Валентине, когда она проснётся и приступит к работе.

– Ты хочешь сделать ей приятное.

– Не вижу в этом ничего плохого, Герман.

– Твою нейросеть создали слишком человечной.

– Мой прототип был таким.

– Умолкаю.

– Она просыпается. Поехали!

***

– Доказательство двадцать два? – переспросила Валя.

– Совершенно верно, – склонил голову Юра. – Название дано по упомянутому в материалах математическому методу. Дело отклонено из-за сомнений в достоверности материала.

– А по критериям подходит?

– Минимально. – Юра улыбнулся. – Мне показалось, что это дело вас заинтересует.

– Ты весьма инициативен, Юра.

Дело по содержанию оказалось куцым, хотя материалов в деле хватало. Валя не поленилась сделать бумажную копию – так было удобнее, чем работать через экран. Большую часть бумаг составляли различные справки по фигурирующим лицам – должность, предыдущие места работы, краткая личностная характеристика… Некий журналист Ролдугин Клим Валерьянович попал под прицел специальных служб в контексте гибели некоего профессора математики Сосновского И.И. В папке, кроме общей информации (37 лет, холост, двенадцать лет журналистского стажа, переехал в Москву из Новосибирска из-за проблем на профессиональном поприще и проч.) были выписки из журналов наружного наблюдения. Судя по всему, тщательно отслеживались его визиты – имён собеседников в журналах не было, лишь оперативные псевдонимы. Валю заинтересовала короткая выдержка из постановления о прекращении уголовного дела. Из документа следовало, что следствием установлены причины смерти профессора, а именно суицид. Возможно, из-за этого твёрдого заключения дело и не пошло дальше. Самоубийство доказано, загадки нет.

Кроме всей этой любопытной, но бесполезной бумажной шелухи, были две подшивки потолще и посодержательнее.

Первая представляла собой беседу Ролдугина с одним историком, записанную самим Ролдугиным. Журналист на первом листе сделал красным маркером большую надпись:

======================================================

«ДОКАЗАТЕЛЬСТВО 22 – ???»

…У моего собеседника очень запоминающаяся фамилия – Пунгсен. С его слов у рода Пунгсенов были шведские корни. «Пунг» означало то ли кошелёк, то ли сундук. Историк уговорил меня на кофе по какому-то особому рецепту и даже достал тяжёлую коньячную бутылку.

– Помянем, – сказал он.

Мы выпили. Коньяк оказался на удивление приличным, а вот кофе можно было пить исключительно из вежливости – чёрная жижа была крепка как танковая броня.

– Мы часто общались в те годы, – начал Пунгсен, не дожидаясь вопроса. – Исай Исаевич отличался редкостной эрудированностью. Помнится, он ко мне пришёл с каким-то пустяковым вопросом по новгородскому вече. А я к нему как-то обращался за расчётами по обменным курсам тринадцатого века. Интереснейшая работа получилась…

Пунгсен покачал головой.

– Знаете, Клим. Когда Сосновский первый раз рассказал мне об эксперименте, я решил, что это шутка. Сейчас-то я понимаю, что ничего смешного тут нет. Страшно это, просто страшно.

– Расскажите поподробнее.

Пунгсен залпом опрокинул в себя коньяк и немедленно окутался табачным дымом.

– Сосновский предложил весьма занимательную математическую модель, согласно которой можно вычислить вмешательство извне в тот или иной процесс. Условия просты – процесс должен быть закономерным, то есть повторяться в схожих условиях; известны эти самые условия; известны основные акторы. Мне стало интересно, насколько это применимо к историческим процессам. Согласитесь, интересно доказать, что смерть Рузвельта или Сталина была не случайна.

– Звучит заманчиво, но разве не придётся обрабатывать огромный массив данных?

Пунгсен торопливо покивал и с возросшим энтузиазмом продолжил. Для рядовых случаев модель была на удивление простенькой, хоть и занимала в расписанном виде всю титаническую аудиторную доску. Пунгсен мельком видел её, но в основном они работали с компьютерной программой, которую разработал знакомец Сосновского.

Учёные продолжили разработку, рассматривая известные исторические случаи с доказанным вмешательством – особенно хороши убийства крупных политических деятелей – Троцкого, например, или Кирова, или Кеннеди, или, наконец, Франца Фердинанда. Сосновский намеренно брал 20 век из-за обилия материала. И модель прекрасно выявляла вероятность вмешательства, близкое к единице.

– Таким образом, вы подтвердили верность расчётов? За счёт уже известных вмешательств?

– Именно! Любой внешний актор вычислялся моделью на раз. Но это были ещё цветочки! Ягодки начались, когда мы стали заниматься неудавшимися покушениями.

– Что вы имеете в виду?

– Ленин должен был быть убит Каплан! – Пунгсен разгорячился и заговорил быстрее. – Заговорщики в июле 1944 года однозначно прикончили бы Гитлера. Даже невозможно представить, как пошла бы наша история в этих случаях. В общей сложности Сосновский называл мне три десятка фамилий. Согласитесь, любопытный факт? Первое, что приходило в голову – это ошибка, изъян в расчётах. Исай Исаевич целый год крутил модель, пытаясь найти объяснение. В итоге пришлось вводить фактор Бога.

– Простите?

– Некую икс-переменную. Представьте себе ситуацию, что некто наверняка знает, как сложились события и хочет их исправить. Тогда он может рассчитать воздействие на людей прошлого так, что они даже не заметят или спишут на случай, судьбу и прочее. С этим фактором всё снова заработало гладко.

– Что вы хотите сказать?

– У Сосновского получилось вычислить изменения в нашей с вами истории! Наши потомки исправляют дела предков так, как им заблагорассудится.

Пунгсен покрутил головой, словно ему жало шею.

– Доказательство двадцать два, – фыркнул он. – Так мы это назвали. Знаете, есть такая уловка двадцать два: полное соблюдение взаимоисключающих параграфов, абсурд, приводящий к решению. А у нас доказательство такого же номера, совершенно невозможное, но которое, сука, всё-таки доказывает.

Первый раз слышал от него ругательство. Пунгсен снова выпил и бросил в рот сигарету. Руки