Тьма после рассвета - Александра Маринина

покосился, но другую половину, совершенно очевидно, недавно поправили. Может, и правда старуха наняла мужиков-плотников и покупает водку, чтобы расплачиваться с ними? Калитка низкая, изнутри накинут крюк, снять который — дело двух секунд, только руку протянуть. За домом виднелся сарай и чуть сбоку — деревянная будка сортира, от дома к будке протоптана укрепленная обломками кирпичей тропка, между будкой и сараем положены доски. Оно и понятно: ноябрь, дожди, земля уже и не земля, а грязь по щиколотку. Геннадий поднялся на крыльцо, открыл незапертую дверь без стука, с порога покричал:

— Клавдия Степановна! Дома? Это Синицын, участковый!

— Дома я, дома! — раздался голос. — Иду!

Участковый шагнул внутрь и нашел хозяйку у плиты, на которой исходили паром и запахом мяса и овощей две большие кастрюли.

— Чего тебе? — довольно неприветливо спросила Лихачева. — Случилось что?

— Вопрос у меня к вам, Клавдия Степановна, — начал Гена. — Вы, говорят, сегодня в магазине были, когда товар привезли?

— Была, была. А что? У Райки в магазине пусто? Говорит, торговать нечем? Врет она все, целую машину добра привезли, я сама видела.

— А водителя видели, Клавдия Степановна?

— Шофера-то? — удивленно переспросила бабка, сделав ударение на букву «о». — Видела, конечно. Молодой такой, здоровый. А тебе зачем?

— У нас идет неделя борьбы с пьянством за рулем, — бодро доложил Синицын. — Проверяем водителей, ищем тех, кто садится за руль в нетрезвом состоянии. Вы к этому водителю близко подхо­дили?

— Подходила, а как же, — охотно подтвердила она. — Разговаривала с ним, спрашивала, что привезли, а то экспедиторша злая, как собака, я у нее спросила, а она только отгавкивалась. А мне ж надо знать: ждать, пока Райка товар примет, или уходить, потому что ничего нужного не привезли, вот я и спрашивала. Если ничего такого не завезли, так я бы в универсам пошла. Далеко, конечно, зато есть что купить.

— Запаха не учуяли, Клавдия Степановна? Не пахло от водителя перегаром или, может, све­жачком?

Старуха призадумалась.

— Врать не стану, не почуяла ничего такого, — наконец ответила она. — И носил быстро, ладный такой весь, не скажешь, что голова мутная.

— Значит, трезвый был? Точно?

— Трезвый, — твердо сказала Лихачева. — Ты у Райки спроси, она подтвердит.

— Да я уже спрашивал, — делано вздохнул Синицын. — Раиса как раз сомневается, потому к вам и пришел с этим, она ведь сказала, что вы там тоже были.

— Ой, сомневается она! — Клавдия Степановна рассмеялась, обнажив челюсть, в которой недоставало больше половины зубов. — Райка во всех сомневается, она ж торгашка, привыкла сама обманывать и всех людей потому подозревает. Ты вот лучше ее проверь, ее давно уже сажать пора, небось, наворовала уже досыта.

— Это не ко мне, Клавдия Степановна, это к ­ОБХСС надо обращаться, а мое дело сегодня — нетрезвых водителей искать. Кстати, я к Жирковым сейчас заходил, через два дома от вас, их Вовка опять в запое, говорят, третий день не просыхает, а мопед стоит грязный, на нем явно недавно ездили, грязь свежая, не просохла еще. Не видели?

— Видела, — закивала Лихачева. — Сегодня и видела. Сел Вовка на тот мопед и погнал к Райке в магазин за водкой.

— Значит, управлял транспортным средством в нетрезвом состоянии, — с удовлетворением отметил Синицын и вытащил блокнот. — Так и запишем. А то я у матери-то Вовкиной спрашиваю, не ездил ли он куда, пока в запое, а она все отрицает. Ладно, Клавдия Степановна, пойду, спасибо вам.

Он для порядка зашел еще в три домохозяйства. В общем, всю улицу честно отработал, чтобы никаких подозрений ни у кого не вызывать.

Что он успел увидеть в доме старухи Лихачевой? Две большие кастрюли на плите. И ни малейших признаков, что в доме гости. Ни одной вещи, которая могла бы принадлежать кому-нибудь еще, кроме самой хозяйки. Ни верхней одежды или ­обуви, ни сумок, ни чемоданов, ни детских игрушек, вообще ничего. Так для кого же варится еда в таких количествах? Для кого покупаются колбаса батонами и конфеты килограммами? Если перепродажа, то две кастрюли с варевом не вписываются. Если гости, то где их вещи? И где они сами, гости эти? А вот если в сараюшке за домом кто-то отсиживается, кто-то такой, кому неохота светиться перед всем честным народом, то все очень даже складывается. Не зря ведь от сарая до сортира доски положили. И не очень старые те доски, если на глазок прикидывать. Зачем эти доски самой хозяйке? Что такого она может регулярно носить из сарая в туалет? Да ничего.

«Зайду-ка я на почту, — подумал Геннадий. — Проясню материальное положение гражданки Лихачевой».

Начальницей в почтовом отделении была Александра Александровна, которую все звали тетей Шурой. Работала тетя Шура на почте столько лет, сколько некоторым и прожить не удавалось, и являлась информационным центром поселка. Нельзя сказать, что она знала все и обо всех, нет, конечно, поселок все-таки немаленький, но о тех, кто жил здесь давно, определенными сведениями располагала.

Как выяснилось, за пенсией Клавдия Степановна Лихачева приходила сама, от доставки почтальоном отказалась, нечего, мол, рассиживаться, движение — жизнь, а она пока не немощная старуха.

— Большая у нее пенсия? — поинтересовался Синицын.

Тетя Шура позвала сотрудницу, работавшую «в зале», как претенциозно именовалось крохотное помещение с одним окошком и перегородкой. Молоденькая женщина по имени Ляля, беременная, с большим животом, проворными пальчиками перебрала квиточки и ответила:

— Девяносто рублей.

Н-да, не сказать, что достаточно для ежедневной покупки водки, колбасы батонами и конфет килограммами. Выходит, у Лихачевой есть какой-то источник дополнительного дохода. Может, Раиса права и бабка балуется мелкой спекуляцией?

— А переводы она получает?

Беременная Ляля задумалась.

— Недавно получила большую сумму, а так — не помню, надо корешки переводов поднимать.

— Поднимите, пожалуйста, — попросил Гена, стараясь скрыть внезапное разочарование.

Ну вот, все и объяснилось. Кто-то из детей прислал Клавдии Степановне перевод на крупную сумму, отсюда и покупательская активность. Никакой спекуляции.

Но ведь две кастрюли и каждый день около двух килограммов колбасы… Одной старой женщине столько не съесть, как ни старайся. И доски между сараем и сортиром… Нет, надо идти до конца.

— Вот! — радостно воскликнула Ляля, протягивая ему корешок почтового извещения. — Двести рублей от Лихачева Д. П. из Новочебоксарска. Двадцать третьего октября перевод поступил, двадцать четвертого выдано получателю.

— А, это сын ее, — кивнула тетя Шура. — Отсидел в последний раз и сюда уже не вернулся. Видно, взялся за ум, раз начал так хорошо зарабатывать. Раньше он, сколько я помню, мать переводами не баловал.

Новочебоксарск, значит. Насколько Синицын помнил из новостей и газетных передовиц, там недавно пущена Чебоксарская ГЭС. И еще Химпром, крупный и мощный комбинат по производству крупнотоннажной химии, но это оборонка, туда человека с судимостями не возьмут, хотя платят наверняка очень хорошо. Впрочем, наверное, и на строительстве и обслуживании ГЭС зарплаты нехилые. В любом случае, город, что очевидно, быстро развивается, число рабочих мест постоянно растет, рабочие руки нужны, так что найти работу для бывшего зэка — не проблема.

— За что сидел? — спросил Геннадий.

— Ну, это вам, милиции, лучше знать, — усмехнулась заведующая почтовым отделением. — В первый раз — за грабеж, тогда их целой шайкой посадили, человек пять, кажется, но это