Тьма после рассвета - Александра Маринина

— Хотела поговорить с тобой. Ты ей свой рабочий номер оставлял. Она очень ждет, что ты ей перезвонишь, говорит, что это важно.

Татьяна Муляр, мать пропавшей девочки. Гордеев только вчера с ней разговаривал. Что могло случиться? Да еще так внезапно… Неужели Алла нашлась? Или как-то дала о себе знать?

Виктор достал из кармана блокнот, нашел номер телефона Муляр и принялся крутить наборный диск. Если еще накануне голос у Татьяны был убитым и тусклым, то сегодня Гордеев уловил в нем ожесточенную решимость.

— Мне нужно срочно встретиться с вами. Скажите, куда подъехать. Прямо сейчас. Или вы приезжайте ко мне, — заявила женщина без всяких преди­словий.

— Я нахожусь в Краснопресненском РУВД и пробуду здесь еще долго. Если хотите, можете приехать сюда.

— Я приеду. Немедленно. Найду кого-нибудь, кто посидит у нас дома у телефона, и сразу же поеду. Как вас найти?

— Назовите дежурному свою фамилию, вас проводят.

Вернувшись в кабинет, Гордеев дождался, пока закончится беседа и свидетель уйдет.

— Звонила Татьяна Муляр, — сообщил он, когда оперативники остались одни. — Хочет приехать и что-то сообщить.

На красивом лице Гоги Телегина мелькнуло нечто похожее на ужас.

— Муляр? — переспросил он слегка дрогнувшим голосом.

— Ну да, — подтвердил Виктор.

— И когда она придет?

— Не знаю. Как доедет. Путь-то неблизкий, а она еще хочет найти кого-нибудь, чтобы у нее дома возле телефона дежурили, так что где-то часа через полтора-два, не раньше, я думаю.

Гога непроизвольно оглянулся на капитана Носилевича, откашлялся и довольно спокойно про­изнес:

— Мы вернемся через пять минут. Производственное совещание.

— Конечно, — хмыкнул Кирилл, — сходите, посовещайтесь.

Они вышли в коридор, где сидели вызванные свидетели, и сделали несколько шагов до лестничной площадки.

— Витя, когда приедет Муляр, поговори с ней без меня, ладно? — умоляюще зашептал Гога.

— Что так?

— Я не могу. Не могу!

— Да что такое-то? — недоумевал Гордеев. — Я чего-то не знаю?

— Я не могу ей в глаза смотреть, пойми ты! У меня же кто? Ворье. Спекулянты, растратчики, расхитители, взяточники. Короче, люди, которые сами виноваты, сами своими руками сделали себе неприятности. Неприятности, понимаешь? Проблемы. А тут не проблема и не неприятность, тут горе, настоящее, ужасное, непереносимое. Мрак и бездна. Меня начало пронимать, когда мы с тобой у Смелянских были, но я думал, что ничего, вытерплю. Потом к Мулярам приехали, и тут уж меня совсем скрутило.

— А по тебе не скажешь, — заметил Гордеев. — Мы же еще потом к Прасолову ездили, и ты был такой веселенький, бодренький, с секретаршей его заигрывал. Незаметно было, что ты на нерве.

— Держал себя в руках. Знаешь, пока занят чем-то, дело делаешь, оно отвлекает. А вечером пришел домой — и все. Сломался. Ночью спать не мог, пытался представить, что со мной было бы, если бы у меня такое случилось… В общем, Витя, говорю тебе как другу: еще одной встречи с Муляр я не вынесу. Со Смелянской еще так-сяк, справлюсь, потому что она — объект моего профессионального интереса. А с Муляр — нет, не смогу. Ну будь человеком, отошли меня куда-нибудь, когда она придет. Под благовидным предлогом, чтобы Кирилл не просек. Не хочу перед ним позориться. А тебе уж по старой дружбе говорю все, как есть.

Надо же! Импортный галстук, элегантные запонки, хорошие манеры. Красивое лицо, располагающая улыбка. Отличный опер, один из лучших агентуристов главка. И, оказывается, не выносит вида чужого горя. Он-то, Виктор Гордеев, насмотрелся, привык за столько лет, ему и в голову не приходило, что Гоге тяжело видеть чью-то боль, отчаяние, смешанное и с надеждой, и со страхом утраты.

— Ладно, сделаем, — пообещал он. — Как войдем сейчас — сразу начнем. Лады?

— Спасибо, Витя, — горячо поблагодарил Те­легин.

Они вернулись к кабинету и, едва взявшись за дверную ручку, стали делать вид, что продолжают разговор.

— Ну а кто поедет-то? — недовольно выговаривал Гордеев. — Я не могу, я ответственный от главка. Вот когда Муляр придет, ты как раз и съезди, все равно она не по твоей части, к торговле отношения не имеет, так что ничего важного ты не пропустишь.

— Ну ладно, — пробурчал Телегин, изображая недовольство, — но будешь должен.

— Извини, Кирилл, — деловито проговорил Гордеев, обращаясь к Носилевичу, — производственные проблемы.

— Понимаю, — снова усмехнулся тот.

«И как он может часами стоять неподвижно? — в который раз удивился Виктор, глядя на капитана. — Их специально этому учат, что ли? Вот так слиться с мебелью и не подавать признаков жизни, оставаться незаметным…»

Со вторым свидетелем дело двигалось туго: этот человек по роду своей деятельности все дни проводил в разъездах, встречался с множеством людей и, к сожалению, отлично помнил все свои передвижения и был весьма словоохотлив, так что подробные ответы на вопросы заняли уйму времени. Гордеев злился, потому что делалось это все исключительно по требованию сотрудника КГБ, а сам он, была бы его воля, спрашивал бы только о том, что важно для отработки версий. Одно утешало: Гоге все эти сведения, судя по всему, были небезынтересны.

Когда снова заглянул тот же молоденький сержант и сообщил, что пришла гражданка Муляр, было уже начало третьего.

— Пусть подождет в коридоре, мы вызовем ее, когда закончим, — устало произнес Гордеев.

Наконец свидетель завершил свой многословный рассказ, напичканный бесчисленными деталями, и его отпустили.

— Перерыв, — выдохнул изрядно утомившийся Гордеев. — Хоть в туалет сбегаю, а то сейчас лопну. Давай, Гога, собирайся и мотай. Раньше сядешь — раньше выйдешь, раньше уедешь — раньше вернешься.

— Вить, может, я потом как-нибудь?.. — проныл Телегин.

«Театральные подмостки по тебе плачут, Гога», — насмешливо подумал Гордеев, а вслух произнес укоризненно:

— Да тут дел на полчаса, ну что ты, ей-богу? Давай, выметайся в темпе.

Виктор сбегал в туалет, заодно попил водички из-под крана и сделал несколько приседаний, чтобы разогнать кровь по затекшему телу. Подойдя к кабинету, кивнул Татьяне Муляр:

— Проходите.

На стульях вдоль стены сидели еще два человека из числа гостей, бывших в среду, десятого ноября, у Смелянских.

— И здесь своих без очереди пропускают, — послышался ворчливый голос. — Уж в милиции-то… Нигде порядка нет.

Гордеев кинул на ворчуна неодобрительный строгий взгляд, но ничего не сказал. Однако мысленно посетовал: «Какая же ты сволочь бездушная! Ведь ты каждый год ходишь в гости к Смелянским, ты знаком с Татьяной полтора десятка лет, ты знаешь, что у нее пропал ребенок, ты только что мило разговаривал с ней и изображал сочувствие. И теперь возмущаешься, что ее вызвали почти сразу, как она пришла, а тебе придется еще ждать. Совесть у тебя есть?»

Войдя в кабинет, он уселся за стол, посмотрел на лицо женщины, устроившейся на стуле перед ним, и вдруг вспомнил слова Кирилла Носилевича, сказанные накануне, после визита к Мулярам: «Ты же с мужем разговаривал, жена у тебя за спиной сидела, ты ее не видел, а я смотрел внимательно. В какой-то момент она начала волноваться, и чем дальше — тем сильнее тревожилась. Когда мы уходили, она была уже сама не своя. Если хочешь мой совет — прошерсти как следует их окружение, они явно что-то знают». Неужели комитетчик был