Русская Индия - Николай Непомнящий

Не так уж много разрушили и преобразовали «прогрессивные» колонизаторы в первой половине XIX века, но сделали это так грубо и неумело, с таким явным высокомерным презрением ко всему индийскому, настолько не заботясь о том, как все это воспринимается в массах, что вызвали волну ненависти, захлестнувшую в 1857 году всю Северную Индию и почти на год вышвырнувшую их из этих районов.

Восстание англичанам удалось подавить, но они извлекли из него уроки, в частности излечились от евангелических иллюзий. У них было два пути — продолжать социальные преобразования, опираясь на передовые слои индийского народа, которые к тому времени уже оформились, или же отказаться от преобразований ради спокойствия в своих владениях и опереться на реакционную часть индийского общества. Они избрали второй путь.

Таким образом, Салтыков застал наиболее «прогрессивный» колониализм, настолько прогрессивный, насколько он вообще может быть таковым. В 1829 году англичане запретили сати — обычай сжигать вдову на погребальном костре мужа, бытовавший среди ряда высших каст. Был запрещен и жестко преследовался другой варварский обычай — убийства новорожденных девочек в семьях раджпутов (воинская каста). В 1843 году между двумя путешествиями А. Д. Салтыкова в Британской Индии было запрещено рабство. В 1793–1833 годах были введены земельно-налоговые системы, приведшие к середине XIX века к торжеству частной собственности на землю. Однако вблизи эта революция выглядела совсем иначе. Проводимая сверху, брезгливыми господами, старавшимися как можно меньше общаться с теми, кого они в собственных интересах «облагодетельствовали», она ассоциировалась не с прогрессом, а с произволом и подчинением. А. Д. Салтыков, казалось бы (учитывая его происхождение и воспитание), должен был воспринять как должное британский снобизм и отстранение от народа. Напротив, стремление к социальным реформам, если бы он его заметил, могло бы неприятно поразить князя. Нет, мы видим совершенно обратное. Колониальная социальная революция не похожа на революцию в независимой стране. Никакого «революционного энтузиазма», меньше всего правители заняты мыслями о благе подданных, зато презрение, неуважение, брезгливость по отношению к управляемым поражают даже российского аристократа.

А. Д. Салтыков приезжает в Индию как гость англичан — и рекомендательные письма у него к английским губернаторам, и общие знакомые, и постоянные приглашения он получает на чисто английские или чисто колониальные увеселения. Но вместе с тем мы видим, как постепенно возникает, растет и увеличивается непонимание между английской колониальной администрацией и одиноким путешественником, как растет охлаждение и как сокращается расстояние между А. Д. Салтыковым и индийским народом. Это настолько ясно, когда читаешь письмо за письмом, что приходят на память даже какие-то современные назидательные исторические романы, где положительный герой обязан проделать именно эту эволюцию.

Салтыков начинает уклоняться от приглашений жить в английских домах — на Англию он насмотрится в Англии! — заводит друзей на делийском базаре, в его речи все чаще попадаются слова на хинди. Индия настоящая, Индия улицы и деревни, навсегда остается в его сердце. Доказательством служит хотя бы то, что в 1845–1846 годах он совершает второе путешествие в Индию и на Цейлон, имея ясный план — как можно больше зафиксировать на бумаге карандашом и красками, а в Европе устраивает свой быт так, что получает прозвище Индеец.

«Путешествие в Персию», которое А. Д. Салтыков издал в 1849 году в Москве, было встречено сочувственно и с интересом, но особой сенсации не произвело. «Письма об Индии» ожидала другая судьба. Их приняли восторженно. Сыграли свою роль как большой интерес российского читателя к стране, где, по словам персонажа более поздней оперы, «не счесть алмазов пламенных в пещерах, не счесть жемчужин в море полуденном», так и художественные достоинства писем. Они писались с дороги родным и друзьям, не предназначались для печати и, хотя и были отредактированы, сохранили непосредственность впечатлений, давали «эффект присутствия». Они отличались простотой, безыскусственностью, в них много от личности автора, они в хорошем смысле субъективны. А такая проза ценилась тогда так же, как ценится и теперь.

Салтыков писал по-французски. Он, правда, опубликовал несколько писем в переводе на русский в «Москвитянине», но первое полное издание всех писем в виде книги вышло на языке оригинала в Париже и стало событием во французской литературе. В 1853 году второе французское издание составило три тома. В него было включено много иллюстраций — авторских гравюр и акварелей. Отдельно вышел альбом рисунков большого формата, части которого сохранились в хранилищах Русского музея в С.-Петербурге, Исторического музея и Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве. В переводе на русский язык «Письма об Индии» без иллюстраций вышли в 1850 году и вторым изданием в 1851 году.

Бомбей, 18 марта 1841 года.

Обширный город Бомбей расположен посреди пальмового леса. 280 тыс. индийцев и гебров (приверженцы зороастризма. — Авт.) населяют его… Перед вами — люди полунагие, в белых полостях, с медяным цветом лица, с разрисованными плечами и руками, в чалмах белых, алых, желтых или зеленых. Перед вами — женщины, также едва облаченные в разноцветные, прозрачные, как паутина, ткани, разукрашенные золотыми и серебряными ожерельями, кольцами, подвесками на шее, на руках, на ногах, серьгами в ушах, в ноздрях, раздушенные благовонными цветами, вплетенными в волосы…

Окинув беглым взором этот роящийся народ, вы торопитесь взглянуть на странные капища, уставленные бесчисленным множеством истуканов: тут толпы факиров, увечных, иссохших, худых, как оглоданные кости, с длинными, крючковатыми ногтями На руках и ногах; тут безобразные старухи, волосы растрепаны, взоры дики. Тут обширные пруды с каменной набережной — в них обмывают покойников. Далее безмолвные часовни гебров, шумные пагоды индийцев, — тяжелый запах мускуса от множества мускусных крыс, живущих под землею, разлит по воздуху; странные звуки неумолкающей музыки… Вот что с первого раза овладеет вниманием путешественника.

Проходя по улицам, часто видишь решетчатые здания, в которых горит тьма свечей: это храмы индийцев, где совершают обряды свадьбы: женят десяти- или двенадцатилетних мальчиков на пяти- или шестилетних девочках. Жених и невеста почти нагие, но обвешанные кольцами, ожерельями, обмазанные желтой краской, окруженные множеством народа. Их то обмывают, то окрашивают снова, и это продолжается беспрестанно три или четыре дня, при громе барабанов и скрипок, день и ночь, и превосходит всякое описание.

Здесь все — игрушка, кроме пальмовых лесов. В городе и в окрестностях, по всем направлениям и по всему острову проведены превосходные шоссе; впрочем, остров невелик. Выезжая в коляске за город и видя разбросанные кругом красивые дачи англичан, выстроенные в итальянском вкусе, можно подумать, что находишься в Палермо; но посмотришь на этих голых, длинноволосых людей, выделяющихся на фоне светлой зелени бананов, темных листьев кокосовых пальм и стройных арековых, и тотчас же переносишься воображением в Южную Америку.

Губернатор Бомбея живет в великолепном дворце, выстроенном посреди роскошного сада и называемом «Парел». На лестнице сидят индийцы, одетые в английские ливреи. Вы входите в огромный и высокий зал; во всю его длину висит опахало, подвешенное посреди потолка: это деревянный щит с полотняной бахромой, беспрестанно приводимый в движение. Окна закрываются шторами, сплетенными из благовонных трав, постоянно смачиваемых. В комнатах, несмотря на постоянный удушливый зной, всегда прохладно. Губернатор сэр Джеймс Карнак в настоящее время оставил этот дворец и живет на взморье в прелестном загородном доме, выстроенном на возвышенности, называемой Малабар-Пойнт. Дом окружен пальмами, постоянно колеблемыми свежим морским ветерком. Сэр Д. Карнак почтил меня ласковым приемом и пригласил на праздник, делаемый им по случаю прибытия сэра Колина Кэмпбелла. Он предлагал мне даже поселиться у него в Пареле; но мне хотелось жить в городе, и я отказался. Непростительный промах, за который я потом дорого расплатился, вынося долгую пытку от страшного жара и различных насекомых.

Сегодня у губернатора бал. По словам сэра Карнака, в числе гостей будут индийцы и гебры. Английское общество в Бомбее очень многочисленно. Здесь нет хороших гостиниц, и поэтому я занимаю верхнее жилье одного выморочного гебрского дома; внизу поместился барон Леве-Веймар: мы наняли дом пополам. Дом наш состоит из огромных ветхих покоев, без дверей, без окон, с несколькими террасами. Птицы летают по моим комнатам как ни в чем не бывало и, кажется, не намерены для меня оставить своих привычек. Рядом с нами празднуют свадьбу: барабаны и скрипки гудят день и ночь. Мисс Эмма Роберте в своем занимательном сочинении справедливо замечает, что в Бомбее круглый год праздник: точно — праздник, но преварварский.