Семеро с Голгофы - Энтони Бучер

Мону продолжить, и, поколебавшись немного, она заговорила вновь: – Это был какой-то дурацкий пикник, все много пили и вели себя, как животные. Это были друзья Ремиджио; больше я на их сборища не ходила. Не знаю уж, был ли он пьян; по-моему, просто оказался в компании полузнакомых людей. В доме было пусто. Все произошло в саду. То есть могло произойти, если бы не появился Ремиджио. Благодарение Богу, лица его Ремиджио не успел увидеть, он убежал, едва услышав шаги брата… Так на картинах морских пехотинцев изображают. – Она улыбнулась какой-то бледной, совершенно не похожей на обычную улыбкой и добавила: – Мне кажется, в тот момент я возненавидела Пола Леннокса.

Мартин почувствовал, что он уже не так сильно, как прежде, стремится воздать по заслугам убийце Пола.

Они сидели в тишине, домашней тишине, такой же доброй, как прикосновение руки, когда ее внезапно нарушил громкий голос с отчетливыми интонациями диктора Би-би-си.

– Лэм! Лэм, старина, а я повсюду тебя разыскиваю! Какого хрена, ты должен больше, чем кто-нибудь, знать про эту диковину.

– Ну, что там? – Мартин посмотрел на Уортинга с еще большей неприязнью, чем обычно.

– Я обнаружил это на двери, когда поднялся к себе после обеда. Десять минут назад. А присобачить могли в любое время. Повсюду тебя разыскиваю, старик, может, пособишь? То есть как, по-твоему, стоит мне попросить бобби[55], чтобы охрану приставили? А? Как тебе кажется, моей бычьей шее ничто не угрожает?

– Ничего не понимаю, – пробормотала Мона, явно запутавшаяся в лабиринте англицизмов-уортингизмов.

– Ну и что ты там такого нашел особенного? – кротко спросил Мартин, благородно подавляя в себе сильное желание свернуть эту бычью шею немедленно.

– Смотри. – И Уортинг положил на столик третий рисунок Семерых с Голгофы.

9. Последние семь

Когда Мартин и доктор Эшвин появились в тот день у Грисуолда, тот сидел за фортепьяно, наигрывая развлечения ради отрывки из Гилберта – Салливана. Ожидая на крыльце, пока хозяин откроет дверь, Эшвин так и светился от радости. Мелодии Салливана были единственным, что трогало его антимузыкальную душу, да и то потому, что он помнил слова арий.

Когда экономка открыла дверь, ученый-музыкант как раз резко перешел от партии хора в «Иоланте»[56] к арии Микадо, и детективы-любители вошли в кабинет на словах:

Мой замысел высок,

Исполнится он в срок,

И поразит злодея сердце

Испытанный клинок.

Доктор Грисуолд оборвал игру и поднялся навстречу гостям.

– Какая приятная неожиданность. Рад видеть вас. – Он указал Мартину и Эшвину на стулья.

Вопреки обыкновению Эшвин сразу перешел к делу.

– Вы не представляете себе, Грисуолд, какую подходящую музыку вы выбрали, чтобы встретить нас.

Доктор Грисуолд с веселым удивлением потеребил бороду.

– Я вижу, Эшвин, Мартин оказывает на вас разлагающее влияние, вы уже, как и он, начали говорить на театральном языке. Да, кстати, – добавил он, поворачиваясь к Мартину: – Вчера вечером я наткнулся на занятный памфлетик в La abeja[57] – театральный журналист пишет о «Дон Жуане» Фонсеки как о «drama maldito», проклятой пьесе; вы бы, наверное, сказали иначе – «представление о бедах и несчастьях», что-нибудь в этом роде.

– Да ну? – с любопытством откликнулся Мартин – И когда это было написано?

– По-моему, в тысяча восемьсот сорок восьмом году. Я выписал выходные данные, подумал, что вам это может быть интересно. – Он протянул Мартину один из тех клочков бумаги (ученый люд, бог знает почему, называет их «пушинками»), которыми были всегда набиты его карманы. – Рецензент замечает, что новые постановки этой пьесы неизменно совпадают во времени с различными трагическими эпизодами: смертью, несчастным случаем, иными бедами; словом, получается нечто вроде легенды, которую любят пересказывать в связи с оперой «La Forza del destino»[58].

Эшвин начал выказывать некоторые признаки нетерпения.

– Вот как раз в связи с пьесой «Возвращение Дон Жуана» мы и пришли к вам, Грисуолд.

– Что-то слишком официально вы изъясняетесь. Хорошо, чем могу быть полезен?

– Уверен, что ни декан, ни ректор не одобрили бы моих действий; в то же время мы с вами работали вместе в различных комитетах, и я успел убедиться, что вы менее всего похожи на узколобого профессора.

– Спасибо. – Доктор Грисуолд полуприкрыл глаза и сплел пальцы, явно пытаясь понять, что бы все это могло означать.

– Видите ли, Грисуолд, – кажется, Эшвин впервые утратил весь свой апломб, – дело в том, что я стал детективом.

Доктор Грисуолд укоризненно улыбнулся Мартину.

– Смотрю, я даже недооценил вашего разлагающего влияния, не так ли?

– Боюсь, что так, – согласился Мартин, – но вообще-то сейчас не до шуток. Дело серьезное и может оказаться еще важнее, чем выглядит сейчас.

– В общем, – резюмировал доктор Эшвин, – мистер Лэм обнаружил кое-какие обстоятельства, связанные с недавними смертями; это не явные, бесспорные доказательства, в суд с ними не пойдешь, но задуматься они заставляют. И если нам удастся узнать немного больше, чем мы знаем, прояснится, надеюсь, и вся картина.

– И тогда вы сможете выполнить свой гражданский долг? – заключил доктор Грисуолд. – Ну что же, всем, что знаю, готов поделиться.

– Спасибо. – Эшвин явно испытывал облегчение от того, что заставил себя признаться в новом своем увлечении. – Собственно, нам от вас нужно только одно – чтобы вы начертили схему расположения людей вокруг столика в глубине сцены в тот момент, когда разбился один из стоявших на нем бокалов.

Доктор Грисуолд с удивлением посмотрел на гостей, и Мартин быстро посвятил его в суть дела. Дослушав, доктор Грисуолд снял очки и рассеянно протер стекла.

– Ну что ж, – вздохнул он – полагаю, это мне по силам. – Он взял карандаш и бумагу и принялся чертить; делал он это медленно, то и дело останавливался, словно проверяя память.

Когда рисунок был почти готов, доктор Эшвин нарушил тишину очередным вопросом:

– А вы, часом, не знаете, как на генеральную репетицию попали Лешины?

– Так, дайте сообразить… Я столкнулся с Лешиным в библиотеке. Он сказал, что встречается с женой в аудитории, где назначена генеральная, и я решил пойти с ним, хотя у меня были билеты на сегодняшнюю премьеру. Выходит, не напрасно.

– Вы нам очень помогли в трудную минуту, – с благодарностью сказал Мартин.

– Да я не о том вовсе. – Доктор Грисуолд был явно смущен. – Просто хотел сказать, что иначе не увидел бы вашей пьесы.

– А почему все-таки Лешины пошли на генеральную, а не дождались, когда спектакль пойдет на публике? – настаивал Эшвин.

– Не знаю. Об этом у нас не было речи. Мы вообще мало