Кодекс Алеппо - Фридман Матти

Подобно другим встречавшимся мне старым разведчикам, Саттон разрывался между привычкой хранить секреты и желанием рассказывать истории, которые, как он знал, того стоили. Огни рампы явно ему нравились; на экране телевизора он разыгрывал из себя сотрудника Моссада, который в длинном черном пальто и темных очках шныряет по улицам, сидит в вестибюлях отелей, бросает на допрашиваемого пронзительные взгляды из-под очков.

В одном из телевизионных интервью его называли «туристом» и показывали со спины, скрывая лицо. Сперва голос за кадром объявил, что Саттон и его собеседник находятся «в одной из стран Европы». На самом деле все происходило в Тель-Авиве и собеседником Саттона был Эдмонд Коэн: его семья прятала «Корону», а он был тем человеком, который лично отнес ее Фахаму, когда тот собрался уезжать. Коэн оставался в Алеппо, когда оттуда уже уехали почти все евреи; он покинул город недавно, и эта анонимность и тайна его местонахождения объяснялись опасениями, что если власти Сирии узнают о бегстве Коэна в Израиль, то могут пострадать его родственники, которые еще оставались на родине. Как почти все члены алеппской общины, связанные со спасением манускрипта и переправкой его в Израиль, Коэн держался уклончиво. Беседа шла на сирийском диалекте арабского.

САТТОН. Можете ли вы сказать, у кого и где находилась «Корона» с момента пожара и до того, как ее обнаружили?

КОЭН. Через какое-то время, сравнительно короткое, когда точно не упомню, они мне сказали, что принесли «Корону» и она находится у одного человека, который спрятал ее у себя в кладовке. Мне посчастливилось ее увидеть.

«Одним человеком», которого Коэн не назвал по имени, был его дядя, Ибрагим Эффенди Коэн.

САТТОН. Вы говорите: они вам сказали. Кто именно?

КОЭН. Точно не припомню. Они ее спрятали у этого человека, и я ее видел. Она была неполная.

САТТОН. Была неполная.

КОЭН. Тот человек завернул ее. Она была у него в кладовке, это такая комната внутри другой комнаты, она темная.

САТТОН. Когда вы говорите, что она была неполная, вам известно, скольких листов в ней не хватало?

КОЭН. Этого я не помню.

САТТОН. Но вы видели, что она неполная. А не было ли разговоров о том, скольких…

КОЭН. Больше всего не хватало листов из Торы.

САТТОН. Из Пятикнижия.

КОЭН. Да. Так мне помнится.

САТТОН. Они принесли ее этому человеку через какое-то время после пожара или же сразу после него?

КОЭН. Точно не припомню.

САТТОН. Не припомните. В каком состоянии была книга, когда вы ее увидели?

КОЭН. Это была большая толстая книга.

САТТОН. Я спрашиваю про ее состояние, была ли она полной… Вы сказали, что она была неполной.

КОЭН. Она была неполной, и у начала немного распадалась. Прошло тридцать лет, и я уже не так хорошо помню.

САТТОН. Она была повреждена? Обгорела?

КОЭН. Я точно не помню. Не помню.

Коэн считал, что книга попала к его дяде уже неполной, но скольких листов не хватало, он сказать не мог. Саттон отметил, что за несколько минут его собеседник повторил «Не помню» не меньше восьми раз, и это показалось ему подозрительным, хотя он допускал, что тот тревожится за своих родственников в Сирии да и сам только что вырвался из когтей мухабараты.

Саттон взял интервью и у сына смотрителя синагоги Шахуда Багдади; ему уже было за шестьдесят, и он с давних пор работал могильщиком на кладбище под Тель-Авивом. Люди, его знавшие, отзывались о нем как о добром и безупречно честном человеке. Багадади в своем лучшем костюме сидел перед камерами напротив старого волка из Моссада и явно чувствовал себя не в своей тарелке.

После пожара, припоминал сын смотрителя, отец взял его в синагогу, и они среди обломков и рассыпанных страниц других книг стали искать листы «Короны».

БАГДАДИ. Я смотрел на отца, он плакал как ребенок. Я сказал ему: «Абба, что случилось? Встань, зачем ты там сидишь?» Правда, в том месте, где он сидел, огня уже не было… Отец сидит, а я роюсь в кучах мусора, ищу страницы «Короны».

САТТОН. Не припомните, сколько вы всего пересмотрели?

БАГДАДИ. Поверьте мне, я перебрал очень много мусора. Не сосчитать.

САТТОН. И что вы в результате нашли?

БАГДАДИ. Я нашел всю «Корону».

САТТОН. Всю «Корону»? Целиком?

БАГДАДИ. Всю «Корону», целиком, лист за листом.

САТТОН. Как вы поступили с тем, что нашли?

БАГДАДИ. Отдал отцу.

САТТОН. Сразу?

БАГДАДИ. Сразу. Мой отец сидел там же и наблюдал.

САТТОН. Откуда вы знали, что нашли все?

БАГДАДИ. Когда все было готово, отец разложил все части по порядку: Бытие, Исход. Второзаконие было неполным.

САТТОН. Погодите. Вы сказали: Бытие, Исход…

БАГДАДИ. Числа, Левит. Второзаконие было неполным, это я хорошо помню.

САТТОН. Второзакония не было?

БАГДАДИ. Не было части. Не хватало каких-то кусков. И еще не хватало кусков из Исаии.

Саттон его прервал – убедиться, что он не ослышался. «Минутку», – сказал он.

САТТОН. Вы сказали следующее: Бытие, Исход, Левит и Числа там были.

БАГДАДИ. Вроде бы да.

САТТОН. Что значит «вроде бы»?

БАГДАДИ. Мне помнится, что они там были. Они там были.

САТТОН. Целиком.

БАГДАДИ. Целиком.

САТТОН. И по углам обгоревшие?

Саттон задал этот вопрос, чтобы убедиться, что его собеседник говорит о «Короне» с ее лиловатыми следами от огня, а не о каком-то другом манускрипте, хранившемся в синагоге.

БАГДАДИ. Да, по углам все обгорело.

САТТОН. А Второзаконие, как вы говорите, было неполным.

БАГДАДИ. Там не хватало листов. И Исаия был неполным.

Итак, сын смотрителя сказал, что все отсутствующие книги «Короны», кроме части Второзакония и Исаии, были спасены из огня. Это противоречило тому, во что верил почти каждый. Однако показаний одного человека, тем более путающегося в деталях, было недостаточно, чтобы опровергнуть существующую версию. Тогда Саттону потребовалось свидетельство самого уважаемого в то время алеппского раввина, который к тому же участвовал в спасении «Короны» из синагоги и ее хранении в Алеппо. Это был Ицхак Чехебар, покинувший Алеппо в 1952 году и возглавивший общину алеппских изгнанников в Буэнос-Айресе. Саттон не сомневался, что раввин при желании сможет ему помочь; он также понимал, что времени терять нельзя, поскольку Чехебару к тому моменту уже перевалило за восемьдесят.

Агент Моссада тщательно продумал свои действия. Он помнил свадьбу раввина в Алеппо, на которой присутствовал ребенком, и знал, что его собственные дядья, бейрутские ювелиры, взяли на себя заботу о Чехебаре, когда тот, бежав из Алеппо, приехал в Бейрут. Он решил напомнить об этом раввину, когда попросил его о встрече в письме, отправленном в Буэнос-Айрес с одним из родственников. Раввин согласился встретиться.

Надев вышитую ермолку, Саттон отправился в алеппскую синагогу аргентинской столицы. Дело было в декабре 1989 года. Он вошел в кабинет, уставленный застекленными шкафами с книгами на иврите, поклонился и по традиции, которой не придерживался с момента своего отъезда из Алеппо, поцеловал руку раввину. Чехебар был приветлив и ясен умом. Они поговорили про Алеппо на арабском и на иврите. На следующий день Саттон вернулся к Чехебару в серо-голубом костюме и в сопровождении телевизионной группы. Для тех, кто интересуется историей «Короны», это стало удачей – состоявшееся интервью было единственным случаем, когда кто-то из старейшин общины высказался по этой теме открыто и публично, и это интервью было записано. Через десять месяцев раввин скончался.

Чехебар был среди тех, кто отвечал за спрятанную в тайнике «Корону». В 1952 году, перед тем, как покинуть Алеппо, он отправился взглянуть на манускрипт. В это время он хранился в кладовой магазина Ибрагима Эффенди Коэна на одном из алеппских базаров.

«Я развернул ее там и проверил, – сказал раввин. – Нескольких листов действительно не хватало, возможно, они выпали или сгорели, но не столько же. Не сотни».