Долгое дело - Станислав Родионов

Он все в ней открывал заново, словно она приехала после годичной командировки. Он увидел ее покатые, пологие плечи, женственно уходящие вниз, на руки. Он положил на них свои ладони и покатил их вниз, на руки, но запутался в ночных распущенных волосах...

- Сережа, и все-таки я подлая.

- Вот как?

- Ты страдал, а я тебя почему-то ненавидела.

- Ненавидела?

- Да, злилась на тебя, презирала, терпеть не могла... Разве так может быть?

- Может.

- Что же это, Сережа?

- Это любовь.

- Ты шутишь?

- Любовь требует ответного чувства, ответной реакции. Тебе казалось, что ее нет. Тогда наступает раздражение, злость и даже ненависть. И чем сильнее любовь, тем сильнее эта ненависть.

- Но ведь она может погубить любовь?

- Нет, она живет только за счет любви.

- У тебя было... так же?

- Нет. По-моему, я был психически болен.

- Сережа, Сережа, ну какая же я подлая...

Он опять пил чай. Она опять пила кофе. То ли она задела его стакан халатом, то ли он задел ее чашку локтем, то ли они одновременно задели всю посуду, запутавшись в ее распущенных волосах...

- Сережа, чем вывести пятна чая?

- Кофеем.

- А пятна кофе?

- Какао.

- Дурак.

И тогда они увидели, что за окном белый день.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Не понимаю, как эгоисты ухитряются оставаться в живых. Мучиться, грустить, переживать можно одному. Но как одному радоваться?! Ведь сердце может не выдержать. Ведь можно лопнуть от радости, обезуметь от счастья или захлебнуться от восторга... В конце концов, можно подавиться куском.

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. В молодости я возмущалась, что нет истинного равенства полов. Женщине нельзя ухаживать за мужчиной, нельзя первой объясниться в любви, нельзя сделать предложение, нельзя употребить крепкого слова, нельзя выпить лишнюю рюмку, нельзя работать забойщиком в шахте... Вы меня видели. Уступлю я мужчине? Вот только в шахту я не полезу, но не потому, что не смогу, а потому, что не хочу.

Как всегда, несколько человек пересекли улицу под красный свет. Молодую и миловидную женщину, перебежавшую последней, инспектор укорил:

- А еще в шляпке!

- Все бегут, - осветила она лицо двумя симпатичными ямочками.

- Слыхали, какое вчера произошло дорожное происшествие? - спросил инспектор приноравливаясь к ее шагу.

- Нет. - Она удивленно посмотрела на неожиданного попутчика.

- Хоккеист столкнулся с автобусом.

- И что?

- Автобус с тяжелыми повреждениями отправили в ремонт.

Она вновь заиграла ямочками, но тут же спохватилась:

- А почему вы со мной идете?

- Разумеется, из-за ваших ямочек.

- Вам не кажется, что вы слегка нахальны?

- Нет, я слегка инспектор уголовного розыска.

- И хотите меня оштрафовать за переход? - предположила она.

- Нет, хочу поговорить.

- А удостоверение?

Она еще раз его осмотрела, уже внимательно и с интересом, и еще раз убедилась, что это не инспектор: высокий, в замшевой куртке, в красном банлоне и коричневых искристых брюках. Хочет познакомиться, может быть, из-за тех же ямочек да импортной шляпки.

- Обычно, Нина Алексеевна, мне верят без удостоверения.

- Она стала как вкопанная, сразу поверив, что перед ней работник уголовного розыска.

- Что-нибудь случилось?

- Ровным счетом ничего.

Повестками он старался не вызывать, чтобы люди не пугались. Старался не ходить к ним на работу и никого там не полошить. Без нужды не беседовал в квартирах. Встречался вот так, как сегодня, на уличном перекрестке. Где-нибудь в скверике, у кинотеатра, в столовой, случайно, между прочим, с шуточкой, потому что все эти люди к преступлениям не имели никакого отношения. И все-таки они настораживались, как вот эта Нина Алексеевна с ямочками. Настораживались, боясь дурной вести, - ведь милиция не только первой узнает о преступлениях, но и первой сообщает о потерпевших.

- Мне даже стало не по себе...

- Всего один вопрос.

Инспектор подумал, что однажды - точнее, после дождичка в четверг - он кому-нибудь объясниться в любви. Хорошо бы вот такой же, с ямочками. Впрочем, можно и другой. И неужели та, другая, тоже испугается?

- Нина Алексеевна, вы недавно брали деньги с книжки...

- Это же наши с мужем трудовые.

Она улыбнулась, но симпатичных ямочек не вышло, словно их замазали. Инспектор удивленно примолк. Вот и объяснись в любви после дождичка в четверг. У невесты ямочки будут, а у жены пропадут. Неужели все девичьи ямочки слизывает вопрос о деньгах?

- Я не сомневаюсь. Меня интересует другое. Пойдемте, что же мы стоим...

Они пошли, как мирная парочка.

- Нина Алексеевна, вы были в ювелирном магазине?

- Да.

- Число помните?

- Ну нет...

- Что-нибудь купили?

- Аметистовые бусы.

- И у вас не оказалось с собой денег, и вы ходили за ними в сберкассу?

- А откуда вы знаете?

- Сидел под прилавком.

К инспектору прилила та нервная сила, которая рождалась сама от проблесков удачи. И тогда он, Петельников, как бы выпадал из самого себя, потому что начинала вести эта нервная сила.

- Покупателей было много? - спросил он, видимо, слегка напряженнее, потому что она глянула сбоку.

- Не очень.

- А в отделе бриллиантов?

- Всего одна женщина.

Если бы пойти быстрее, то скорость слегка бы угомонила эту нетерпеливую чертову силу. Но ведь с женщиной не пойдешь.

- Почему вы это запомнили?

- Она была одна, мерила перстень с бриллиантом...

- И?.. - спросил он, потому что Нина Алексеевна как-то не кончила фразы.

- Меня удивило, что у нее на пальце уже есть точно такой же перстень.

- Вот как? - вырвалось у инспектора.

Вот так. Все предусмотрено. Ее даже нельзя было бы взять на месте: мол, перепутала перстни. А он становится нервным, как Рябинин. Он становится каким-то эмоциональным, противным.

- Ну, а дальше?

- Потом она ушла, вроде бы не купила. А я побежала в кассу...

- Последний вопрос: узнаете эту женщину?

- Конечно. Такие запоминаются.

- Теперь просьба. Зайдите, пожалуйста, завтра в прокуратуру. - На листочке он написал адрес и номер кабинета Рябинина.

- И все? - спросила она с неожиданным разочарованием.

Петельников знал, почему спросила: потому что он сделался эмоциональным, противным.

- У меня есть одно предложение и один совет.

Она ждала их, советов и предложений, которыми, как ей казалось, этот инспектор был набит.

- Я уполномочен министром МВД СССР поцеловать вас в одну из ямочек.

- Очень мило, если учесть, что мы стоим под окнами моего дома.

- Тогда примите совет: научитесь улыбаться так, чтобы ваши бесподобные ямочки не пропадали.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Сегодня я весь день хулиганю. Позвонил Демидовой и спросил, почему курносые люди есть, а гусьносых нет. Базаловой сказал, что в продаже появилось детское мыло с начинкой, дабы ребенок, добираясь до начинки, чаще мылся. Петельникову послал через канцелярию РОВД официальное задание жениться к первому сентября сего года. В троллейбусе ввязался в разговор двух старушек, когда одна сказала, что организму необходимы белки, жиры и углеводы.

- И шкварки, - добавил я.

Во дворе удивился большой лохматой собаке. Ее хозяин меня вразумил:

- Это же колли!

- Знаете, очень похожа на васси.

У Штрауса есть вальс, кажется, с жизнелюбивым названием "Вино, женщины и песни". Так вот, я несу бутылку шампанского. Со мной будет женщина. И сейчас уложу в портфель пластинку с песнями ансамбля не то "Самосады", не то "Самопалы".

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Стала я врачом-эпидемиологом с высшим образованием, а со временем стала и солидной дамой.

Высшее образование... Разумеется, специальность я получила. А при чем тут образование? Если откровенно, то как была бабой, так бабой и осталась. С изыском, конечно...

Рябинина душила радость.

Что он болтает? Слова-то несовместимые... Хорошим не душат. Говорят, что радость распирает. Но вот его душила какой-то взвинченной силой. Интересно, кто первый сказал - злоба душит? И пошло, пошло... Злоба не душит. Она больше трогает разум, а тот умеет держать себя в руках - он взвешивает и рассчитывает. Радость же ложится на сердце, которое безрассудно колотится, захлестывая жаром и разум, и волю, и щеки.

Он вышел из парка, и другой запах, яблочный, перебил цветы и травы. На углу высился штабелек реечных ящиков, завихренный белыми стружками. Первые, ранние яблоки. Рябинин расстегнул портфель и купил их две весовые тарелки. Самое крупное, яркое, немытое, он проколол зубами со звонким хрустом. Под бордовой кожицей розовела мякоть - вкус ананаса...

Яблочный дух заполонил кабинет. Работать было невозможно. Он мешал, этот яблочный дух. От него тоже кружилась голова, как и в парке от политой земли, от цветов и от сквозного ветерка.