Проклятие - Октавиан Стампас

Мрачный взгляд исподлобья был ему ответом. Мрачный и непонимающий.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, Симон. Да, его появление было спасением для нас. Эти безносые решили, что натолкнулись на целый отряд или караван. И бежали, что нас устраивало. А когда я понял, что они ошиблись, что ни отряда, ни каравана нет, и что этот лучник всего лишь одинокий охотник я… избавился от него. И мне лень объяснять тебе, почему не было другого выхода.

Бывший комтур задвинул меч в ножны.

— Не могли же мы ему рассказать, кто мы такие и куда направляемся. Почему ты молчишь?

Симон положил голову на сплетенные вокруг колен руки. С момента похорон брата он не выходил из этого состояния. Он сам похоронил Наваза. Завернул в халат и укрыл в расщелине, обложив по кругу валунами.

Франки молча наблюдали за этими странными действиями халебского евнуха. Было понятно, что с вопросами к нему лучше не приставать и тем более торопить. Он бы предпочел быть убитым, чем оставить тело брата без достойного погребения.

После того как юноша Наваз отправился в последний путь, троица беглецов из Рас Альхага направилась к востоку. Передвигались молча и тайком. Трудно было сказать, находятся ли они все еще на землях принадлежащих Химскому султану, или уже ступили на территорию подвластную иранскому ильхану. Эмир Тарса и князь Алеппо пользовались такой самостоятельностью, что вполне могли считаться независимыми правителями. Так что совершенно невозможно было решить, кого именно надо бояться.

Лишь на пятый день унылого путешествия Симон заговорил. Выразил недоумение тем, что Арман Ги счел необходимым зарезать великодушного спасителя, причем сразу же после того, как свершилось спасение.

Арман Ги, внутренне радовавшийся этому разговору, означавшему, что проводник не сошел с ума от горя, придумал много разных объяснений своему отвратительному поступку. Заявил, например, что тот показался ему похожим на степняка. Скуластое лицо, великолепная кавалерийская выправка, небогато украшенное оружие. Кем он мог быть? Да кем угодно, — разведчиком, отбившимся от каравана, охранником и т.п. Монголы люди искренние, значит и требующие искренности от других. От него не удалось бы отделаться ничего не значащими объяснениями.

— Я веду себя как лесной зверь, — заявил бывший комтур, — я убиваю всегда, когда нельзя не убить. Больше разговоров на эту тему не было.

Прошла неделя.

Земли, через которые приходилось пробираться, были заселены довольно густо. Попадались и сирийские, и армянские деревни. Хулагиды, пользовавшиеся в северном междуречье правом собирать дань, появлялись здесь нечасто. У местных мелких правителей были лишь небольшие, нанятые за плату дружины, у них не было охоты рыскать по горным тропам. Несколько большую опасность представляли шайки разбойников. Два раза Арман Ги и его спутники чуть было с ними не столкнулись. Но пронесло. Промышляли в этих местах и группы составленные из дервишей, входящих в кровожадные, противоестественные ордена зуавитов и марабутов. С этими идейными головорезами сталкиваться также не стоило. И всевидящий Лако все сделал для того, чтобы это не произошло. Ибо от них нельзя было откупиться, только жизнь человеческая считалась у них настоящей добычей.

Приходилось остерегаться всех и всего.

Переправились через Евфрат, весьма напоминающий в этих местах заурядную горную речку. Впрочем никто, из путников не произнес этого имени вслух и не осознал знаменательность события. Не знали они, что за водную преграду форсируют.

В очередной раз, когда Лако приволок с охоты олененка, убитого точным броском из самодельной пращи, и уже разгорелся костер, Симон вдруг заявил:

— Уже близко.

— Что близко? — переспросил Арман Ги, до того будничным тоном было сделано это заявление.

— Сках.

Лако на мгновение прервал разделку туши.

— Там? — спросил он, указывая окровавленным лезвием на восток.

— Там. За той грядой. Сейчас не видно. Я заметил сегодня утром. Три одинаковых горы.

— Мы сможем найти дорогу дальше сами?

Симон отрицательно покачал головой.

— Если там не был, дорогу найти не сможешь.

— Как это можно просмотреть целую крепость? — усмехнулся бывший комтур.

— Если Сках не захочет, его нельзя увидеть. Когда наш караван покидал крепость, он прошел через гору.

Арман Ги ничего не сказал. Он уже достаточно попутешествовал по здешним краям и привык, что в самых туманных и загадочных речениях восточного человека может скрываться вполне практический смысл.

— Где-то в этих местах стояли замки ассасинов, — сказал он, глядя на изломанную линию горной гряды, рисовавшуюся на фоне звездного неба.

— Будет дождь, — отметил прозаический Лако, указав на черную тушу тучи, хорошо различимую на темно-синем фоне.

— Замок Старца Горы был не здесь. Намного севернее. Почти у моря. Хулагиды разгромили его, — неожиданно вмешался в разговор Симон.

— Так хозяин горы Сках не потомок ассасинов?

— Не знаю, господин. И не знаю, кто может знать.

— Ну что ж, для того мы сюда и прибыли, чтобы разузнать все на месте.

— Воля твоя, господин, — прошептал Симон, устало закрывая глаза.

Чуть позже хлынул ливень. Холодный и продолжительный. Укрытие из веток и листьев, сооруженное в преддверии его, весьма слабо защищало от потоков воды, рушащейся с небес. Так что когда приступ непогоды закончился и засияло утреннее солнце, Аркан Ги, Лако и Симон встретили его в жалком состоянии. Мокрые насквозь. Огонь разжечь не представлялось возможным. Мясо олененка не успело дожариться, а что может быть омерзительнее полусырой, несоленой дичи.

— Видимо у нас нет никакого другого выхода.

— Что вы имеете в виду, хозяин?

— Я рассчитывал осмотреться и выяснить об этой горе Сках, хоть что-нибудь, прежде чем соваться туда. Но ты сам видишь, это невозможно. Мы просто погибнем на этом ледяном ветру. Никогда не думал, что в середине лета может быть так холодно.

— Горы, — лаконично ответил Лако.

Симон только стучал зубами.

— Куда нам идти, проводник?

Посиневшая от холода рука указала направление. Ливень освежил природу, как бы облил ее тонким слоем стекла, и теперь утреннее солнце ослепительно резвилось в неожиданной зеркальной галерее. Сколько отражающих поверхностей! Кварцевые слезы, мокрые валуны, лаковые листья. Трое путников, приближающихся к загадочной крепости были не в большей безопасности, чем если бы подкрадывались к дракону по поверхности его глазного яблока.

При этом им самим не было заметно ничего такого, что указывало бы на присутствие в округе большого населенного места. В этом отношении Рас Альхаг мог быть признан, в сравнении с крепостью Сках, стоящим посреди рыночной площади. Люди не могут жить, не оставляя никаких следов. Их полное отсутствие вызвало раздражение, если не страх.

— Долго нам еще идти? — спросил Арман Ги, невольно приглушая голос, как бы опасаясь здешнего эха, оно могло оказаться под стать местному освещению.

— Не знаю, — ответил Симон.

— Перестань морочить мне голову!

— Я говорю правду.

— Что мне в ней! Ты куда нас завел, негодяй?! Не хочешь ли ты, чтобы мы здесь сгинули в этих холодных горах?! Не надо со мной шутить! — рука комтура потянулась самым красноречивым образом к мечу.

— Я не знаю куда идти, — замедленно ответил евнух, заворожено глядя на обнажающееся лезвие.

Лако оглядывался, стараясь в скальном нагромождении обнаружить что-нибудь интересное.

— Я знаю куда войти, — сказал Симон, когда меч комтура полностью воссиял на солнце.

— Войти?!

— Вон там, за кустами можжевельника, там есть пещера. По крайней мере, раньше была. Из нее мы вышли, когда покидали Сках.

Меч с характерным звуком вернулся в железное стойло.

Лако уже карабкался наверх.

— А ты? — грозно спросил Арман Ги.

— Я сделал, что обещал, — равнодушно сказал Симон, — я привел вас сюда. И надеюсь, вы здесь погибнете.

— Что это за дыра? Там в горе.

— Я же уже сказал, через нее мы покинули крепость.

— Целый караван пролез через одну дырку в скале, и ты хочешь, чтобы я поверил в это?

Симон поморщился как от головной боли.

— Я был маленький тогда и не могу объяснить так, чтобы ты понял, господин. Я знаю только одно, что я говорю правду, верь мне, господин!

— И теперь ты хочешь, чтобы я тебя здесь оставил?

— Я прошу об этом, господин.

— Не-ет, ты пойдешь с нами.

— Оставь меня здесь, я больше не пригожусь. Не хочешь оставить просто так, убей. Убей, я ведь не много прошу за свою помощь.

Сверху раздался легкий, призывный свист. Лако стоял на каменном выступе и делал ободряющие жесты руками.

— Вот видишь, еще не пришло время тебя отпускать или убивать. Иди.

За указанными можжевеловыми кустами и в самом деле оказался довольно широкий проход. В глубине его мерещился какой-то свет. Нельзя было сказать с уверенностью, горит ли там огонь, или сияет день. Проход имел явно искусственный характер.