Проклятие - Октавиан Стампас

Слуги господина хранителя королевской печати были людьми опытными, они догадались, что действовать следует без всякого промедления.

— Мы должны вас обыскать! — сказал Тримо, камергер канцлера.

Незнакомец не протестовал. Войдя в дом, он сам снял плащ и отдался на волю опытных и бдительных рук.

— Как ваше имя?

— Это не имеет значения.

Тримо повернулся, чтобы доложить хозяину о визитере, но выяснилось, что Ногаре уже стоит в дверях приемной. Чутье и тут что-то нашептало канцлерскому уху.

— Пропустите его, Тримо.

Гость вошел в кабинет и молча дождался, когда его покинули все, кроме хозяина.

— Слушаю вас.

— У меня есть для вас известие от того, кого вы ждете не первый год.

На лице Ногаре ничего не выразилось, он был прожженным царедворцем и умел владеть собой.

— Этот человек прибыл с востока и его желал бы видеть тот, кто стоит над вами, мессир.

Ногаре потрогал свой подбородок.

— А кто я, вы знаете?

— Нет, и честно говоря, не хотел бы знать.

— А кто вас послал?

— Этого я тоже не знаю. Меня нанял один человек в портовой таверне «Синий бык».

— Как он выглядел?

— Примерно также как я, пока не снял капюшон. Он не хотел, чтобы я видел его лицо.

— Сколько он заплатил?

— Половину. Двадцать ливров. Вторую половину он обещал мне от вас.

Ногаре прошелся по кабинету, кусая тонкие губы.

— Давно он вас нанял?

— Перед самым закатом. Он велел вам еще сказать, что если вы поспешите как только сможете, вы не повредите делу.

— Тримо! — крикнул канцлер и, пока камердинер не появился, сказал гостю:

— Вам придется остаться здесь. До утра, а может быть и до следующего вечера.

Гость кивнул.

— Тот кто меня нанимал, предупредил, что вы именно так и поступите.

Вбежал Тримо.

— Немедленно, слышите? немедленно, поднимайте всех наших людей. Старших ко мне. Я должен буду сказать им несколько слов.

В то время, когда происходил этот разговор, к марсельскому пирсу как раз швартовалось небольшое генуэзское судно. В одном из трюмных помещений, не заполненном грузом и оборудованном для жизни, стоял, заложив руки за спину, Арман Ги. Помещение было убрано роскошно: ковры, серебро, драгоценное дерево, но он ощущал себя здесь пленником, и не только потому, что голова его упиралась в низкий потолок и давило ощущение тесноты. Еще больше он изнывал от одиночества и молчания.

От самого дворца Заххака его сопровождали люди в белых тюрбанах, гулямы правителя езидов. Они не вступали в разговоры с ним, и молчали, когда он сам пытался с ними заговорить. Впрочем, в самом начале своего стремительного возвращения с востока, бывший комтур не нуждался в собеседниках. Беседа с владетелем Скаха произвела на него слишком сильное впечатление. Последний потомок Гуго де Пейна пришел в состояние тихого помешательства. Он мог двигаться, держаться в седле, он цеплялся за переданный ему ларец, но вместе с тем его душа была пропитана глубочайшим безразличием ко всему, что происходило вокруг.

Скачка от гор северной Месопотамии к Средиземноморскому побережью проходила в бешеном темпе. На всем пути имелись лошадиные подставы. Арман Ги скакал в окружении белых тюрбанов на белом жеребце, представляя из себя некоего истукана. В Тире его погрузили на корабль. Здесь он стал понемногу приходить в себя. Мерное покачивание на волнах размягчило ледяную глыбу, стоявшую у него в груди. И тогда он почувствовал, что одинок. Лако и Симона ему так больше и не пришлось увидеть.

Кроме того проснулось естественное желание заглянуть в ларец. Запоры на нем были отнюдь не внушительные и не заковыристые, в любой момент можно было нажать и… Нет, нельзя!

Это заклинание он твердил себе изо дня в день. Ларец этот он почти не выпускал из рук. Спал с ним в обнимку и даже брал с собой в отхожее место, что не упрощало отправление естественных надобностей.

В его ковровую пещеру заходил только прислуживавший ему человек, тоже молчаливый, как каменное изваяние.

Оставалось бывшему комтуру одно — предаваться размышлениям, и он без удержу им предавался.

«Значит вот каково истинное положение дел, — сказал он себе. — Путешествие в поисках старого, благородного тамплиерского идеала привело в объятия невиданного чудища. Можно ли считать такое путешествие достигшим своей цели?»

Все виденное на востоке, не укладывалось в голове Армана Ги. И если бы он не видел этого собственными глазами, он бы продолжал считать то, что ему поведал Симон, обыкновенной сказкой.

Последний потомок Гуго де Пейна притронулся осторожными пальцами к своим глазным яблокам.

Какому богу служит этот Заххак? И что это за бог. Но может быть только внушением истинного, мистического страха можно добиться настоящего поклонения и истинной веры. Кого могут поднять и заставить встрепетать пресные проповеди людей типа Жака де Молэ?

И что же это получается, великий, могущественнейший, богатейший Орден рыцарей Храма Соломонова есть всего лишь одно из многочисленных ответвлений, не исключено, что самое ничтожное, этого подземного и необъяснимого культа. Даже казавшиеся чрезмерными и пугающими тайные тамплиерские богослужебные приемы, бледнеют и меркнут перед жутким и отвратительным великолепием деяний, производимых царем Заххаком, верховным служителем бога неведомого.

Временами Арман Ги впадал в забытье, подобное тому, что застало его в каменной глотке на пути к крепости Сках. И он грезил, бывало по целому дню, беседуя с духами и тенями давно погибших людей.

Но потом забытье спадало и обнажалось дно памяти, затянутое тиной воспоминаний.

Да, а кому все же предназначен сей ларец? Кто он, ждущий его? Как я узнаю его? Чем ближе корабль подплывал к французскому берегу, тем сильнее эти мысли донимали бывшего комтура.

Филипп ли это? Слишком просто было бы. Может быть Жак де Молэ? Но он скорее всего мертв. Может быть ларец предназначен мне, и заклятие, якобы запрещающее в него заглядывать, как раз и есть то испытание, что необходимо преодолеть на пути к истине. И такое приходило ему в голову. Но конечно же, никогда Арман Ги всерьез не собирался нарушить повеление царя Заххака.

В ту ночь, когда корабль входил в гавань Марселя, бывшему комтуру приснился сон, что у него болят лопатки, набухают неприятной тяжестью, что сейчас из них начнут прорастать они, черные, лоснящиеся, кровожадные… и с криком:

— Змеи! Змеи! Змеи! — Арман Ги рухнул с ложа на пол. Не выпуская из рук ларца.

И тут же очнулся.

Корабль покачивался на замусоренной, причальной волне. По палубе бегали матросы, топоча деревянными каблуками.

Семь лет путешествия на восток были словно натягиванием тетивы, медленное и упорное; обратный путь напоминал полет стрелы. И вот она — Франция.

— Слава богу, — пробормотал путешественник.

В ковровую комнату вошли его охранники. Они были облачены в европейские одежды. По их виду и поведению бывший комтур понял — пора.

Сойдя на берег, молчаливые горцы вели себя так уверенно, словно только вчера покинули Марсель. У них все было наготове. У коновязи ближайшей таверны их ждали оседланные лошади. Последовало короткое путешествие по ночным улицам, потом по ночным предместьям. Охранники скакали быстро и решительно, не задумываясь поворачивали, лабиринт улочек портового города не был для них лабиринтом.

Целью путешествия оказался большой, темный дом. Глухо запертые ворота открылись по первому условному сигналу. Лестница, комната, кресло. Зажженный светильник. Арман Ги сидит, держа на коленях драгоценный ларец, с удивлением осознавая, что в доме никого нет, кроме него.

Воистину, путешествие закончилось.

Бывший комтур просидел так довольно долго. Слишком привык к ненавязчивой, но непререкаемой опеке, которой подвергали его последние недели. Не мог поверить, что она так легко, почти сама собой, исчезла.

К тому же очень трудно было решить, что же делать раньше. К такому повороту событий он не был готов.

В карманах ни одного денье. Как же он продолжит путь, если решит продолжать. Может быть проще умереть с голоду здесь, ожидая того, кому адресован ларец?

Но все же, как он узнает его?

Арман Ги был искренне удивлен тому, до какой степени он не представляет себе, кем бы мог быть человек, могущий ожидать подарка от Заххака. Хоть бы какая-нибудь подсказка?

Абсолютно исчезла та внутренняя уверенность, что вела его по морям и горам на восток. Она издохла, не перенеся возвращения на родину.

«А может быть все-таки это я?» — в сотый раз спросил себя комтур и погладил крышку ларца. Он знал наизусть изображенный на ней рисунок. Знали его наизусть и его пальцы. Проводя ими по шершавой, бугристой поверхности, Арман Ги понимал, что пальцы не выполнят его приказа, если он велит им открыть ларец.

И…

Шаги!

Шаги!!

Кто-то вошел в дом!

И это не вернувшиеся слуги Заххака. Они передвигались не шумнее, чем сухие листья, поднятые легким ветром, а тут просто обвал, лавина шагов.