Повесы небес - Джон Бойд

— А какую роль он предлагает мне?

— Блондинки Марии Магдалины. Воображаешь!? Предполагается, что она танцовщица, которая с первого взгляда так была захвачена Иисусом, что немедленно пускается в пляс. Но послушай еще вот что, Кара. Онхочег провести сцену распятия Христа на поверхности. И мне предполагается волочить крест всю дорогу до вершины холма во время сезона равноденственных штормов.

— Электрические грозы непостоянны на весеннем небе, — сказала Кара, — а в роли Марии Магдалины я была бы рядом с тобой и предупредила бы тебя о приближении грозы. Тогда ведь ты смог добежать до убежища. Я думаю, тебе следует сыграть роль героя пьесы.

— Кара, я недостаточно достоин этой роли.

— Ты вполне достоин играть эту роль. Джек, а вот я недостойна играть Марию Магдалину. Посмотри, как я танцую шимми!

Она затанцевала.

— Кара, прекрати! Это непристойно!

Она остановилась, согнулась под углом девяносто градусов, оперлась локтями о стол и, уткнувшись подбородком в ладони, спросила:

— Но интересно?

— Да, — вынужден был согласиться я.

— Из тебя получился бы чудесный Иисус, — сказала она, — а если бы ты сумел сделать такое же лицо, когда я танцевала шимми, ты отлично справился бы со сценой агонии.

— Кара, я не буду играть Иисуса в пасхальном безрассудстве Реда. Этот человек родился с чувством непочтительности. А ты не будешь играть Марию Магдалину в качестве похотливой танцовщицы. Реду хотелось бы, чтобы я взошел на Голгофу, танцуя кекуок.[115]

— А что такое кекуок?

— Медленный шимми… и со свободными движениям бедер.

— Мой дорогой муж, Джек, ты же сам говорил мне не принимать игру на сцене слишком серьезно. А сейчас ты сам воспринимаешь это слишком серьезно.

— Дело касается души, дорогая.

Кара немедленно вспыхнула, ее глаза загорелись гневом:

— Как только ты не можешь чего-то объяснить, ты каркаешь «душа»! Пока ты не объяснишь мне, почему не хочешь играть Иисуса и не позволяешь мне играть Марию Магдалину — я для тебя не шевельну даже мизинцем.

Вот тут-то я мгновенно постиг природу предвзятости Реда к блондинкам, но сдержал свой гнев.

— Моя концепция в том, что все, что касается Христа — неприкосновенно.

— Тогда выступи со своей концепцией перед планетой и завербуй себе приверженцев. Тогда Ред охладеет к своей пьесе. Или ты предоставишь эту задачу каким-то язычникам с Харлеча, из-за того, что в тебе нет мужества христианина? Или ты боишься электрических гроз больше, чем ваши предки львов Нерона?

В ее рассуждениях что-то было и я вынужден был отступить.

— Ладно, я подумаю об этом после ужина.

— Будь уверен, что подумаешь. И будь уверен, придешь с верным ответом — согласием.

За ужином Кара заговорила со мной только раз и ее молчание было куда ужасней, чем пересоленый суп, пресное суфле и водянистый кофе. Не выдержав возникшего чувства одиночества, я нарочито бодро спросил:

— Кара, дорогая, как ты ухитряешься готовить такое легкое суфле?

— Духовно, — огрызнулась она.

Я сбежал в кабинет, чтобы предаться там самым коротким, зарегистрированным мной, размышлениям. Высказывание Реда о том, что Нессер в качестве приговоренного к наказанию преступника может сослужить службу движению, имело привлекательные стороны с точки зрения политики, и, если Ред не приложит к этому свои лучшие способности, то, как ни кинь, Нессер будет осужден. Чем больше я размышлял, тем больше убеждался, что Нессер должен быть повешен.

Итак, по правде говоря, не было никаких причин играть роль Христа именно мне, за исключением причин, высказанных Карой и се собственного уязвленного самолюбия. А последнее само по себе было достаточной причиной.

Я подошел к двери кабинета и позвал Кару. Она пришла, сохраняя суровый вид.

— Я позвоню Реду, — сказал я, — и хочу, чтобы ты присутствовала при разговоре.

Она не произнесла ни слова, пока я не поднял трубку.

— Ред, я обсудил все с Карой и мы решили сыграть роли, которые ты предложил, в обмен на твои услуги в качестве адвоката.

— Хорошо, — ответил Ред. — Поблагодари за меня Кару.

— Поблагодари ее сам, — сказал я. — Она у меня на коленях. Так оно и оказалось, когда она, подпрыгнув и повернувшись в воздухе, совершила первоклассную посадку на две точки.

По окончании бурной беседы между ними, я снова взял трубку:

— Ред, раз уж я собираюсь стать звездой в твоем опусе, я хотел бы посмотреть окончательную редакцию сценария.

— Ничего не выйдет, Джек. Я не собираюсь создавать культ звезд на этой планете. И не хочу, чтобы каждый совал нос в это дело.

— Ред, я что-нибудь дам тебе взамен за твои незначительные уступки.

— Чего ты хочешь?

— Никаких добавлений или изъятий в диалогах Иисуса, напечатанных красным в Библии, санкционированной королем Иаковом I.[116]

— Разумно.

— Никаких танцовщиц на Последней трапезе.

— Я учту это, как совет.

— Кара должна быть одета в платье той эпохи.

— Даже в сцене, где она танцует шимми?

— Особенно в этой сцене.

— Что еще?

— И без забивания гвоздей в руки. Я повисну на кресте сам. Он прищелкнул языком.

— А это придало бы сцене штрих… Ну, а что ты уступаешь взамен?

— Нессера, — ответил я. — Забудь о нем.

Глава двенадцатая

Нессера не забыли.

Барди, Марти и Фиск затягивали судебный процесс, чтобы смонтировать мину, которую они подвели и взорвали под обвинением.

В день возобновления судебного процесса, в помещении суда было девять свидетелей и ни одного характерного. Они прибыли с трех континентов и с отдаленной полярной шапки. Ни один из них никогда не слыхал о Нессере до процесса, но все были связаны с жертвой преступления — Крейлом.

Работник фермы из Университета-10, где он обучался пасти газелей, получил повреждение мозга во время электрической грозы — теперь он снова стал работоспособным, получив мозговую кору Крейла. Рабочий лесопилки, пользующийся теперь левой рукой и правой кистью Крейла. Мочеполовые органы Крейла принесли счастье девочке, по имени Джен, у которой был нарушен гормональный баланс, и которая теперь радовалась жизни в качестве мальчика, названного Джоном. Сердце Крейла продолжало биться в груди старого ученого из этого же кампуса. Таламус Крейла восстановил атрофировавшуюся было от неупотребления способность чувствовать у математика-теоретика, а легкие Крейла продолжали дышать в теле лишайниковеда, отморозившего свои на южнополярной станции-12.

После того, как все свидетели были опрошены, встал Бардо и зачитал письменное показание, заверенное факультетом Биокриогеники. На мой взгляд оно было похоже на прейскурант для домашних хозяек в мясном магазине.

Печень — Би, студентка, Университет-27, Южный континент.

Поджелудочная железа — Форк, капитан сейнера, Креветколовецкая станция-6.

Почка левая — Хен, ученик, средняя школа, Срединный континент.

Почка правая — и т. п.

Каждая часть тела Крейла, вплоть до кончиков ногтей, либо присутствовала здесь, либо была учтена в длинном перечне. Теперь я понял причину длительной затяжки процесса. Бардо, Марти и Фиск тянули до того времени, пока все части Крейла не пересадили в другие живые тела. Теперь я также понял и их ссылки на "предполагаемого убийцу" и "предполагаемую жертву". Крейл жил и здравствовал одновременно на трех континентах, на полярном льду, на поверхности океана и глубоко под водой.

— Не соблаговолит ли высокий суд, — заявил Бардо, указывая на свидетелей, — ввиду того, что сердце Крейла бьется здесь, легкие Крейла дышат здесь, существует также равная вероятность появления потомства Крейла… и вот в связи с тем, что все это в достаточной степени демонстрирует то, что Крейл, фактически, не мертв, не соблаговолит ли высокий суд постановить, что не было совершено никакого убийства, что здесь имеет место ложный суд, и заключенный должен быть освобожден по опознании этих свидетелей, которые, фактически, представляют собой живую предполагаемую жертву предполагаемого удавителя Нессера. Мы вносим ходатайство о прекращении этого дела.

Мгновенно все зрители вскочили на ноги, одобрительно шумя. В течение нескольких недель Бардо, Марти и Фиска до этого дня заводили, ставили и загоняли в безвыходное положение. Весь Харлеч попеременно то насмехался над адвокатами, то оплакивал их, наблюдая за борьбой с трудноопределимыми разногласиями в защите клиента, который вел себя на руку обвинению. Решение о назначении этого трио подвергалось за моей спиной сомнению. Теперь же мое решение было оправдано одобрительными аплодисментами, укрощаемыми непрерывным стуком молотка Рено.

Прозвучал властный спокойный голос Рено: