Мертвый час - Валерий Введенский

Вся в слезах, Лиза покатила к брату, которого даже не известила о приезде.

Глава четырнадцатая

– Вместо судебного следователя пожаловали? – после взаимных приветствий поинтересовался Прыжов. – По закону это он обязан присутствовать на вскрытии.

– Обязан, – вздохнул Яблочков, – да еще не назначен.

– Как так? Об убийстве Красовской газеты взахлеб пишут, а выходит, никто его не расследует?

– Мы расследуем, сыскная полиция. Только вот место преступления установить пока не можем. Потому следователи и отпихиваются. Вся надежда в этом вопросе на вас, Алексей Иванович. Вдруг во время вскрытия какую зацепку подкинете?

– Тогда вперед, в прозекторскую, – решительно сказал Прыжов. – Сюртук с панталонами советую снять. И исподнее тоже. Труп несвеж, амбре непередаваемое. Если одежда впитает, от вас, Арсений Иванович, лошади будут шарахаться.

– Голышом предлагаете остаться? А я не замерзну?

Прыжов улыбнулся:

– Помилуйте, Арсений Иванович. Нас ожидает почтенная дама. Вскрывать ее голышом неприлично. Санитары снабдят вас халатом и фартуком. Ну а пока переодеваетесь, я вскрою свинцовый гроб с вашего разрешения.

Когда Яблочков вошел в прозекторскую, покрытое темно-зелеными пятнами вспученное тело уже лежало на мраморном столе. От тошнотворного запаха перехватило дыхание, Арсений Иванович был вынужден прикрыть рот рукой. Прыжов, поняв, что сыщика мутит, тут же предложил:

– Давайте начнем вскрытие согласно Уставу уголовного судопроизводства, то бишь с осмотра одежды покойной. В моем кабинете это делать удобней, окна там шире, чем здесь, потому светлее.

Яблочков с благодарностью кивнул. Его и вправду одолевали спазмы. Войдя в кабинет, Прыжов плеснул в рюмку спирт и поднес сыщику:

– А вы?

– А я привычный. Уже не замечаю.

Через несколько минут санитары принесли из прозекторской платье из шелка лилово-сероватого отлива, которое, разрезав на спине, сняли с Красовской.

– Что за гербарий? – удивился Яблочков, приметив на подоле прилипшие лепестки.

– Согласно протоколу осмотра сундука, сделанного в Первопрестольной, под останками был обнаружен завядший букет чайных роз, – объяснил Лешич. – Убийца-то наш не без юмора, попрощался с покойницей, как положено, цветами.

– От улики он избавлялся. Мы с Иваном Дмитриевичем подозреваем, что преступление совершил ухажер Красовской. Убийство задумал заранее, но чтобы не вызывать у жертвы ненужных беспокойств, явился с букетом. Ну а потом, чтобы отвести подозрения…

– Мотив преступления известен?

– Пока устанавливаем. Наверно, как обычно, из-за денег. А может, Красовская на замужестве настаивала, а он не желал.

– Помилуйте. Жениться заставляют на девицах или беременных, а нашей покойнице за полтинник.

– Ну и что? Давеча читал, в Мексике старушенция в семьдесят родила.

– Вашу версию мы проверим.

– А что это за пятна? – спросил Яблочков, ткнув пальцем в разводы на юбке.

– Эти-то? Самые обычные. В процессе гниения под воздействием образующихся газов труп раздувается, в какой-то момент кожа не выдерживает, лопается, и внутренние жидкости вытекают наружу, – объяснил Прыжов.

– Не уличная ли грязь?

– Что вы, нет. Подобных пятен я повидал немало. К тому же… Нет! От выводов воздержусь. Согласно Уставу их должны делать вы. Лишь обращу ваше внимание на обувь жертвы и отсутствие шляпки.

– Значит, Красовскую убили в помещении? Знать бы в каком…

– Обратили внимание на позу покойной?

– Скрючена в три погибели, – отозвался Яблочков.

– Именно. О чем это говорит? Сундук не гроб. Тело пришлось изгибать. Но сделать это можно, лишь пока оно не окоченело.

– А сундук в ночь исчезновения Красовской находился во флигеле на Артиллерийской улице, – подхватил мысль Яблочков.

– Вот вам и место преступления.

– Но никаких следов мы там не нашли.

– А что собственно искали? Две недели прошло. Кровь давно замыли, да и, судя по платью, ее почти не было. Пулю? Она в лопатке застряла.

– То есть мы в тупике?

– Не отчаивайтесь. Давайте закончим осмотр, приступим к вскрытию. Авось что-нибудь наковыряем. Так-так… Левый лиф. Аккуратная круглая дыра с вогнутыми краями и следами пороха вокруг. Значит, стреляли из револьвера, потому что неизбежный при выстреле из пистолета или ружья пыж оставил бы иную геометрию краев.

– И что это нам дает? – риторически спросил Яблочков.

Прыжов лишь пожал плечами и продолжил по привычке наговаривать будущий протокол:

– Стреляли не в упор, в этом случае остался бы сильный ожог и на ткани, и на коже, да и следов пороха было бы много больше. А это что за дыра на правом рукаве?

– Наверно, платье порвалось, когда с трупа снимали… – предположил сыщик.

– Почему тогда края обуглены? Так-так-так… Погодите минутку, сбегаю на труп взгляну.

Лешич стремглав выскочил из кабинета. Когда вернулся, был доволен, словно пес, нашедший спрятанную другой собакой кость:

– Так и есть, на правом плече ожог и следы пороха.

– Ничего не понимаю, – признался Яблочков.

– Преступник стрелял дважды. В первый раз промазал, пуля прошла по касательной, лишь царапнув Красовскую.

– Выходит, вторая пуля осталась во флигеле.

– Если убийца ее не отыскал и не забрал с собой. Советую внимательно осмотреть стены, потолок и двери.

– Тотчас поеду.

– А вскрытие?

– Надеюсь, справитесь без меня.

Урушадзе вышел к завтраку в том же подавленном настроении, в котором Дмитрий Данилович застал его вчера. Разговор за столом не поддержал, ел без аппетита, а когда Тертий принес утренние газеты, не спрашивая разрешения у Тарусова, схватил их и убежал к себе.

– Как за урожай переживает, – посочувствовал Выговский.

Дмитрий Данилович промолчал. Странности в поведении клиента все больше его тревожили.

– Ну-с! Помолясь, приступим, – сказал Антон Семенович, вынимая салфетку.

– Да, пора, – согласился Тарусов. – Занимайтесь фанталовскими исками, а я напишу завтрашнюю речь и подготовлю вопросы к свидетелям.

Но лишь засучили рукава, раздался звонок в дверь.

– Новый клиент? – предположил Выговский.

– Как некстати, – вздохнул Тарусов и прижал палец к губам, чтобы слышать разговор в прихожей. – Дама. Какая-нибудь вдова коллежского асессора с копеечной тяжбой по наследству сестры. Только время отнимет, курица глупая.

– Как плохо вы думаете о женщинах, Дмитрий Данилович.

– Я о них вообще не думаю. Женат потому что. Вот женитесь, и тоже думать о них перестанете.

Стук в дверь.

– Да-да, – обреченно сказал Дмитрий Данилович.

Как же не хочется терять целый час на асессоршу.

– Фаворская Елизавета Андреевна, – доложил камердинер.

– Тертий, голубчик, отвадьте посетительницу, не до нее. Пусть послезавтра придет, а лучше к кому другому направьте. Скажите, ерундой не занимаемся.

– Она не посетительница, – возразил Тертий. – Пришла по объявлению. О найме стенографиста.

Дмитрий Данилович растерялся. Его взгляды на женский труд были консервативны.

– Стенографиста решили нанять? – обрадовался Выговский.

Тарусов уныло кивнул.

– А Фаворская молода? Красива? – уточнил у камердинера Антон Семенович.

Тертий почему-то смутился и чуть слышно пролепетал:

– Весьма.

– Значит, зови, – распорядился Антон Семенович.

– Алексей Иванович? Какими судьбами? – удивился Яблочков.

Волосы его были испачканы мелом, в руке он держал обрывок обоев. Прыжов, войдя в гостиную, полез в карман и бережно раскрыл портсигар:

– Пулю извлек, глядите, какая красавица. Хочу с сестричкой сравнить. Нашли уже?

Яблочков развел руками:

– Нет. Каждую щель, каждую дырочку через зажигательное стекло осмотрел. А потому вдруг выяснил: эти черти обои в гостиной переклеили, – Арсений Иванович указал на дворника Тимофея Саночкина и его жену Дусю.

– Не по своей воле, ваше благородие. Жильцы новые велели, – пробурчал бородатый дворник, стоявший на стремянке.

– А я велел сдирать их поживей. Хорошо, что хоть одни на другие поклеили. Шанс найти пулю остается.

– В окно вылететь не могла? – осмотрелся Лешич.

– Кто знает? Если в момент выстрела оно было распахнуто, то запросто.

– Каженый день там мету, отродясь никаких пуль, – уверил дворник, лениво отрывая обои.

– Шальная ваша догадка про беременность не подтвердилась, Арсений Иванович, – доложил результаты вскрытия Прыжов. – Однако обнаружилось нечто иное. Представьте себе: сифилис. Свежая язва. Значит, заразилась им Красовская недавно.

– Сифилис? А ты, пьянь, руку ей целовал, – накинулась на мужа Дуся Саночкина.

– Так за полтинник благодарил, – стал оправдываться Тимофей.

– Все, к себе больше не подпущу. Никогда. Спи на полу.

Сифилиса народ боялся не меньше холеры. Ведь заразившийся на отхожих промыслах мужик способен был заразить всю деревню – в банях мылись вместе, ели из общей посуды, да и нравы не были патриархальными. Масштабы бедствия усиливало невежество. Из-за постыдности заразившийся скрывал болезнь от родных, а когда правда вылезала наружу, уже они скрывали ее от соседей. Если заболевший был холост, его срочно женили, чтобы не остался бобылем. За помощью к врачу обращались редко, лечились у знахарей или народными средствами, самым «надежным» из которых считалось половое сношение с беременной.