Рейхов сын - Сэй Алек

— Ну, рассказывай, товарищ батальонный комиссар, — произнес Арсений Тарасович, двумя пальцами снимая со стула грязную газету и усаживаясь. — Что у нас плохого?

— Всё, товарищ майор! — горячо произнес тот, широким шагом преодолел кабинет и закрыл окно, предварительно убедившись, что под ним никто не подслушивает. То, что кабинет располагался на втором этаже, его не смутило. — Подозрение у меня. На заговор.

— Епическая сила! — изумился Вилко. — Где? У нас в бригаде?!! Быть такого не могёт!

— А вот зря, зря вы так, товарищ майор, совершенно напрасно. История-то показывает, что может быть все, что угодно. Вот вы скажете, наверное, что у нас в бригаде все товарищи надежные и проверенные, что делом доказали верность делу Ленина-Сталина, что кровь в боях проливали — верно?

— Да ну хотя бы, — пожал плечами комбат. — Чем тебе не аргумент, Андрей Владимирович?

— А тем! — торжествующе выпалил комиссар и воздел указующий перст. — Вы дело Тухачевского-то вспомните, Арсений Тарасович! Сколько тогда предателей, вредителей и шпионов среди командиров выявили? И ведь многие, очень многие из них, медали и ордена за Испанию имели, да и за Хасан тоже, и за Гражданскую. А вышло-то вон как. Польстились на буржуазный образ жизни, переметнулись, переворот готовили.

— Ну, хорошо, — нахмурился Вилко. — Положим, былые заслуги учитывать не станем. Но заговор?.. Чушь, ерунда, ахинея какая-то. Кто у нас тут о чем может заговариваться?

— Вы, я слыхал, батальон как раз за день до моего назначения приняли, товарищ майор, перевелись, я так понимаю, многого, наверное, просто не знаете или не заметили. Да и, честное слово, не по вашей это части шпионов и врагов народа искать. А я партией ведь как раз для этого и поставлен, и, доложу вам, многое, очень многое в нашей части у меня сомнения и подозрения вызывает.

«Он что же, не удосужился поинтересоваться, кем и где я до командования батальоном служил? — внутренне изумился Вилко. — Может, он и документацию мою, комиссарскую, в глаза не видал, Йозеф Бонн хренов?»

— И подозреваю я, товарищ майор, что все не так распрекрасно в бригаде, как вам кажется. Боюсь, что ухватил я ниточку, которая куда-то наверх тянется.

— Погоди, Андрей Владимирович, не части, — помотал головой майор. — Какую ниточку, ты о чем?

— Много, говорю же, товарищ Вилко, у нас странного. Вот, хотя бы нашего помкома третьей роты взять.

— Лейтенанта Луца? — удивился комбат. — А что с ним не так?

— А все не так, товарищ майор. Вот я поглядел, по документам он украинец. Только что ж это для украинца за фамилия такая — Луц? А вот для англичанина какого она вполне подходящая.

— Ну, это ты хватанул, — усмехнулся Арсений Тарасович. — Откуда б у нас в части взяться англичанину, это во-первых?..

— Внедрили! — категорическим тоном заявил Ванницкий.

— Фамилия для украинца, это уж ты мне, старому хохлу, поверь, вполне нормальная — и не такое бывает. Это во-вторых. Ну и в-третьих, Луц он такой же, как я Рабинович.

— Вот как? — насторожился комиссар и незаметно, как ему казалось, потянулся к кобуре. — Так вы знали, что это не его настоящая фамилия?

— Ото ж, — благодушно усмехнулся Вилко. — Эту историю вся бригада знает. Луценко его фамилиё, только когда он паспорт получал, у паспортистки чернила кончились — едва-едва три первые буквы накарябала. Ну, он-то у нас парень простой, бесшабашный, пожал плечами, сказал: «Луц, так Луц, какая на фиг разница» и забрал паспорт с такой вот укороченной фамилией.

— И все же странно и необычно это как-то… — пробормотал Ванницкий.

— А ты проверь, не поленись, — хмыкнул майор.

— Непременно проверю, уж вы не сомневайтесь, Арсений Тарасович. Очень он мне подозрителен, если честно. Да и командир его непосредственный тоже.

— Хальсен-то тебе чем не угодил? — изумился в очередной раз Вилко. — Этот и по документам немец, и по фамилии. Поволжский. Из столицы Немецкой республики он, из Энгельса.

— А точно из Энгельса ли? Может, и не поволжский он немец, а вполне себе германский, из тех, что от Гитлера бежали? По политическим убеждениям. А таких-то ведь враги и вербуют, и внедряют, чтобы подрывать обороноспособность нашей Родины.

— Да ну брось, он, когда НСДАП в Германии к власти пришла, еще школьником был. Да и потом, как же не поволжский-то? Я сам з саратовщины, шо ж я, тамошний говор не определю, чи шо?

— Эх, доверчивы вы, товарищ комбат, — вздохнул мамлей. — В разведшколах не только говору учат.

— Ну, ты еще скажи, что он от большой нелюбви к СССР и Германии в стычке с французскими сверхтяжелыми Char 2C силами своей роты их четыре из десяти, какие во Франции были, уничтожил.

— Выслуживался, — убежденно заявил Мамлей. — Втирался в доверие. А покрывал его и Луца — вы не поверите!..

— Ну отчего же, — мрачно усмехнулся Вилко. — Я много во что могу поверить.

— Покрывал их, внедрял и прикрывал бывший командир батальона Бохайский.

— Да ты шо?!! — у Арсения Тарасовича аж челюсть отвалилась от такого поворота сюжета. — С чего ты взял?

— Так больше некому. И потом он же этот… Из бывших.

Майор наморщил лоб, пытаясь вспомнить, что ему про себя рассказывал Егор Михайлович за время совместной службы.

— Да ну нет, ты что, Андрей Владимирович, — помотал он головой. — Он в Империалистическую просто в кавалерии служил, да и то только в последний ее год. Не одни же дворяне в кавалерии-то были, окстись — не те времена, когда лошадь только у рыцарей имелась, для борьбы с красными партизанскими отрядами имени товарища Яна Гуса.

— А вот как вы можете уверены быть, товарищ майор? Да и на чьей стороне он был в Гражданскую, это вопрос. Не вычислили же его только по одной причине. Знаете, по какой?

— Очень интересно это узнать, — пробормотал Вилко.

— Предшественник мой, ваш однофамилец, кстати, был его сообщником! — торжествующе провозгласил Ванницкий.

Арсений Тарасович поперхнулся.

— Я ж не просто так говорю, поглядел я его документы, как он дела вел посмотрел — мама моя дорогая! На того же Хальсена сигналов столько, что хоть сарай ими набивай, а он не реагировал, потворствовал, прикрывал. Предатель он прямой, вот оно что значит, — продолжал вещать комиссар. — Теперь же я вот думаю — перевели их вместе с Бохайским… подполковнику, так и вовсе свой танковый полк дали под Астраханью. А, спрашивается — кто? В чьих его повышение интересах? Кому нужен свой танковый полк? Заговор на самом верху, товарищ майор, заговор!

— Я тебе вот что скажу, товарищ младший лейтенант! Бдительность, это хорошо, конечно, но… — с каждым словом тон майора становился все более и более грозным. Вдруг он осекся, в глазах его мелькнула смешинка, и уже тихим, доверительным голосом он добавил: — Но прежде чем делать столь далеко идущие выводы, ты и впрямь лучше с товарищем Мироновым посоветуйся.

Полтора часа спустя Арсения Тарасовича, только что проконтролировавшего отгрузку ГСМ для своего батальона, окликнул начальник особого отдела бригады.

— К турецкому походу готовишься? — спросил Миронов не здороваясь.

— Ото ж, — кивнул довольный, как наевшийся сметаны кот, майор. — На днях отправляемся, дел невпроворот. Не могу ж я допустить, чтоб союзники освободили Иерусалим без меня.

С территории собственно Турции Гот и Рокоссовский уже выбили Вейгана и О'Коннора и даже Сирией почти полностью овладели, но среди советских солдат и командиров отправка на фронт по-прежнему называлась походом в Турцию.

— А вот не езди ты мне по ушам, Вилко, — скривился Василий Михайлович. — Дела у него, вы гляньте. Если судить по твоей довольной морде лица, с младшим лейтенантом госбезопасности Ванницким о его подозрениях ты беседовал. Ибо если у тебя все хорошо, то кому-то от этого точно погано.

— А то можно подумать, что он тебе о нашем тет-а-тете не доложил, — ухмыльнулся майор.

— Доложил, — это слово особист практически выплюнул. — И еще выразил подозрение, сформировавшееся у него после вашей беседы, что ты бывшему батальонному комиссару не однофамилец, а прямой родственник и пособник. Как, кстати, и полковой комиссар Двадцать третьей танкобригады Вася Вилков.

Арсений Тарасович затрясся от беззвучного хохота, прислонился к стене склада и начал медленно по ней съезжать, ухая, всхлипывая и постанывая.

— Я… надеюсь… — выдавил он из себя, обеими руками утирая выступившие на глазах слезы, — ты ему… всей правды… не сказал?

— Правды? — полковой комиссар усмехнулся. — Не дождешься! Я, знаешь, тоже большой любитель поржать за чужой счет. Как я его сомнения по поводу Луца, Хальсена и Бохайского развеял, этого я тебе не расскажу, довольствуйся фактом, а вот насчет тебя ему заметил, что сам давно имею о тебе подозрение, и велел следить за тобой в оба глаза. Так что учти, Тарасыч.