Доктор гад - Евгения Дербоглав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перегнувшись через деревянную балюстраду, за ним наблюдала Эдта. Она изрядно вытянулась за последние три года, что он её не видел, уже была, кажется, совершеннолетняя или что-то около того. Рофомм вскочил с колен и взбежал по ступеням. Конечно же, она была рада его видеть, думал он, обнимая её за талию и целуя в щёки. Почему-то хотелось поцеловать её за ухом и в шею, но он сдержался и ещё крепче прижал её к себе.
– Я по тебе скучал.
– Ничего ты не скучал. Ты ни разу не приехал в Акк. Ты бы не приехал сюда, если б не письмо твоего шефа, – сказала она, и Рофомм отстранился от девушки, не отнимая рук от её талии. – Я сначала думала, отдать ли его твоим родителям, но решилась.
– Да пошла ты, – прошипел он, оттолкнув от себя подругу детства.
За ужином отец запретил наливать ему вина и долго рассуждал о том, какое Рофомм безнравственное существо, наплевавшее на всемирную ответственность многих поколений благородных предков.
– Твой шеф отправит тебя в гражданский госпиталь, с чем я согласен, – вещал Урномм Ребус. – Я написал кузену, чтобы тоже за тобой присмотрел. Заодно поработаешь на сватовстве у его побочной дочери. Тщеславный хлыщ в погонах организовал целый спортивный праздник по двадцатиборью, победителю достанется породистая жена, – сообщил он Лирне, которая покачала головой и закатила глаза. Кузен омма Ребуса, генерал Серебряной Черты, был слишком гралейцем даже для сородичей.
После ужина, когда Рофомм сидел за своими записями, к нему пришла Эдта – мириться.
– Давай я тебя побрею, – мягко сказала она, протянув руку к его подбородку. Рофомм зашипел, но прикосновение стерпел. Девушка достала щётку и предложила хотя бы расчесать его, Рофомм согласился, откидываясь в кресле. Как и когда-то в детстве, она села к нему на колени и принялась водить щёткой по его спутанным кудрям. Руки у неё были ласковые, и пахло от неё хорошо. – Зря ты так. Тебе шло без бороды. В Гоге тебе понравится, я вижу. Я вижу далеко не всё, но из того, что знаю, – в Гог тебе надо, – она отложила щётку, но с колен не слезла.
Она обвила его шею обеими руками и заглянула в глаза. Рофомм уже отвык от ощущения молниеносной пустоты, но не дёрнулся, когда она начала снова смотреть его время. Он понял вдруг, что ему тут хорошо – в кругу семьи, даже не хотелось выпить за ужином, отец мог бы и не беспокоиться. Даже к спичкам не тянуло.
– Понятия не имею, как мы с Равилой будем работать над душескопом, находясь в разных концах страны, – пробормотал он, поигрывая пером двумя пальцами.
– Всё будет хорошо, – ясно ответила Эдта, гладя его по бороде. – Почту у тебя никто не отнимет. Ты увидишь душу. Все, кто умеют смотреть, увидят душу. Это дело твоей жизни, Рофомм. Знаешь, как твой шеф назвал тебя в письме? Гений, вот как.
– Да ладно, полно уж, – смущённо пробормотал он и незнамо зачем провёл пером по Эдтиной руке. Девушка вздрогнула и положила руку на стол, чтобы он гладил дальше. Рофомм не удержался и принялся водить пером по её лицу, когда она, глубоко вздохнув, запрокинула голову, и по шее и ключицам. Из-под тонкой ткани её домашнего платья и нижней сорочки проступали соски, Рофомм нашёл это весьма милым, да и вообще с девушкой на коленях ему сидеть нравилось – до ломоты в паху. В Кампусе к нему лезли девицы, особенно Кеа, но они его не привлекали. То ли дело повзрослевшая Эдта.
– Радость ты моя, – прошептал он ей в шею, щекоча её кожу своей бородой.
– Меня никто не целовал, – она чуть отстранилась от него и расстегнула две пуговицы на платье, намекая, где следует гладить пёрышком. – Поцелуй меня, Рофомм, – голос шёл из самых всемирных глубин её чувственности, как когда-то у Нарлы. Только вот Нарле было за тридцать и делать она могла что угодно, а Эдте – пятнадцать, и за её благополучие отвечала его мать. Она расстегнула ещё одну пуговицу, и Рофомм вдруг словно протрезвел.
– Не глупи, застегнись! Ты чего делаешь?! Иди к себе.
Она обиженно встала и ушла, даже не пожелав ему спокойной ночи.
А на следующий день он вернулся в столицу, так и не поговорив с ней напоследок. Рофомм говорил себе, что она ему не нужна, а он ей – подавно. Это лишь обычная плотская истома, у девушек это проходит годам к семнадцати. А ему – проклятому, бракованному – какая ему женщина? Мирте Колнее семьи не светит, а чем он лучше?
В Гоге ему стало некогда об этом думать. Его и впрямь послали в медкомиссию на сватовское двадцатиборье проверять женихов кузины. У генерала Вергуса была куча незаконнорождённых сыновей и по их числу – количество бытовых шрамов на теле, которые оставляла ему своим кинжалом обиженная изменами жена. Но дочка у него была одна, папенька её баловал и даже устроил спортивные состязания, чтобы породистой девице досталась в мужья самая сильная, быстрая и выносливая особь. Тионна любила все, что её развлекало, и странный родич из столицы занял место постоянного собеседника на почётном месте подле невесты.
– Бегает хорошо, но рожа тупая, – комментировала она, наблюдая за двадцатиборьем. – А этот хмырь. Да он всё равно не победит. Хочешь? – она протянула кузену фляжку, Рофомм отказался. Тионна могла делать что ей вздумается, а вот он тут отбывает наказание.
С родителями он в то время рассорился, и поэтому, когда узнал из письма Тейлы, что они, оказывается, ездили на юг, на границу с Доминионом, чтобы повидаться с Барлем, не заехав к Рофомму на Серебряную Черту, даже не удивился, но ему было неприятно. О том он и поведал кузине, раскуривая папиросу прямо в постели.
Троюродной сестре он наврал, как у него водилось, что никогда не был с женщиной, и взбалмошная девка приняла это за вызов, но проделано всё было в строжайшей тайне – инцухт между родичами до шестого колена у гралейцев был табуирован.
– Да ладно тебе, они тебя любят, – она отмахнулась от табачного дыма и принялась одеваться. На юге дамы носили другое нижнее бельё, отметил Рофомм: если столичные и северянки надевали на сорочку лиф, прошитый жёстким балановым рогом, то в Гоге предпочитали что-то вроде исподнего доспеха,
