Доктор гад - Евгения Дербоглав

– …совокупность всемирного и телесного, вот что такое душа.

– Я не стану с тобой спорить, – задумчиво кивала мрачная, измождённая Равила, выдыхая папиросный дым в форточку. – Дамский период или беременность меняют поведение – меняют мысли. Стало быть, в этом случае телесное первично и влияет на всемирное. Власть, обида, влюблённость могут изменить телесное…

– Не пробовал, – фыркнул Рофомм.

– Я пробовала, не советую. У меня выпали волосы, представляешь? Это всё проблудная воспитанница твоей мамаши – сказала мне, что я никогда не рожу дочерей. Я же не знала, что это не только нам важно, но и мужчинам. Вот он меня и бросил.

– Сестра симпатичней меня, я не спорю, – Ребус пожал плечами. – Но других достоинств против меня у неё нет. Обидно даже, что многие ваши дамы, узнав у прорицателя, что плод мужского пола, бегут на аборт. А твой Апфел – тухлый обрубок.

– Ты надоела, – проговорил голос из-за мольберта. – Давай убьём её бывшего, а, Рофомм? – Джер Таттцес подошёл к Равиле и погладил её по голове, а в его ладони осталась пара вьющихся волосков. – Влюблённость не всегда меняет телесное. Я вот тебя люблю, Равила, а телесное моё спокойное до вялого. Попозируешь мне нагишом в душе?

Равила дала ему шутливый подзатыльник и назвала шахтолазом, Ребус, секунду назад мрачный и серьёзный, заулыбался.

В лаборатории работали в пьяном угаре, сюда водили каких-то мастеров по оптике и ювелирному делу. Станок для игл до сих пор стоял на одной из этажерок, но он был весь в пыли – для работы Ребус с Лорцей пользовались услугами какого-то цеха. После того, как Ребус по причинам очевидной влюблённости, меняющей телесное, сбрил бороду, его часто навещала жена. Она сидела у него на коленях, пока он строчил что-то на машинке, читая биографии криминальных шефов и тиранов – Эдта Ребуса имела специфический литературный вкус. Она порой расчёсывала ему волосы и спрашивала что-то, водя пальцем по записям и чертежам, муж отвечал ей в шею воркующим медовым баритоном. На это было действительно неловко смотреть – да и больно к тому же. Дитру не нравилось, что ему больно за постороннего человека, который в другой своей жизни стал чудовищем, убившим кучу народу, включая Виаллу Парцесу и их нерожденную дочь.

Когда-то в лаборатории была гостиная – пока семья, за исключением сына, не перебралась в Зелёный Циркуляр. Мускулистый блондин с браслетом военнопленного на запястье сходу переводил книжку на церлейском о вивисекции. Ребус, крупный пригожий подросток, внимал ему с критическим прищуром.

– Всемирное нарушение – вскрывать живьём беременную преступницу, чтобы узнать, как развивается плод, – перебил он мужчину. – А мозг? Тыкать в ту или иную долю мозга живому человеку, чтобы из реакции понять, что за что отвечает?

– В стремлении к знанию нет нарушения. Казнь через вивисекцию в моей стране считается почётной, – с заметным южным акцентом сказал мужчина. – А ваши, такие всемирно-нравственные, чистыми руками листают исследования наших палачей и строят самую развитую в цивилизованном мире систему здравоохранения. Всемирное лицемерие, Рофомм.

Ребус вдруг схватил его за запястье с браслетом, глаза у него потемнели.

– Ты ведь не бросишь маму с папой? Ты же не уедешь в Доминион? Многие твои соплеменники решили остаться у нас, ведь здесь нет цензуры, тайной милиции, здесь ты свобо…

– Я люблю твоих родителей, – мужчина мягко убрал руку. – Я всегда буду частью вашей семьи. Но я не могу предать свою родину. Ты же сам патриот, у тебя награда за гражданскую доблесть – тебе ли не знать? Когда принесут выкуп, я уеду, но буду писать…

– Ну хоть пусть у меня будет брат от тебя! – Рофомм скрипнул зубами от досады. – Мы с Зироммой серебряные, а брат у меня будет золотой. Пусть тягает паруса, пока я у руля, и наоборот. Я бы научил его читать, я бы…

– Зачинать ребёнка вне брака – всемирное нарушение, так говорят наши всемирщики, – заявил доминионский военнопленный семьи Ребус. – Спать с чужой женой с разрешения её мужа – куда бы ни шло, – он усмехнулся, – а вот дети… Я понимаю, что это больно. Когда у тебя будет жена, никогда не приводи к ней чужака. У вас, гралейцев, своя форма дружбы и любви, только один из ваших сможет тебя понять и никогда не бросить, – он наклонился к юноше и поцеловал его в лоб. – Мы другие. Не только подданные Доминиона – варки, эцесы, эшфены, кернеры, все мы. Ирмиты похожи на вас – но зеркально. Жена приводит мужу свою лучшую подругу, и они живут одной семьёй под властью женщины, мне этого не понять, но тебе абсолютно точно…

– Не уезжай, Нодор, всемирно тебя прошу, – Рофомм сжал его пальцы и приложился бровью и веком к костяшкам – вроде бы так делали на севере. Варки считали глаза самой всемирной частью тела, а Ребус был наполовину варк.

– Давай продолжим, а то не узнаешь ничего и не получишь свою Стипендию.

Странные семейные сцены наблюдал бывший шеф-следователь во временном узоре Дома-с-манекеном.

Маленькая Эдта Андеца, которую даже в детстве можно было узнать по огромным зелёным глазам с длинными чёрными ресницами, сидела около мужа опекунши, который листал альманах ценностей Дома Бумаг, и тыкала пальцем в нужные строки. Урномм Ребус кивал и отмечал их красным карандашом. «Так они и разбогатели», – догадался Дитр.

Лирна Сироса сначала была недовольна, что Урномм притащил с войны «трофейное золото» о двух ногах, но Эдта шептала ей о выкупе, который заплатят за верра Барля, и Лирна согласилась принять его на службу. Образованный Барль, церлейский дворянин, быстро обучился основам права и помогал Урномму в адвокатской практике. Он, похоже, и впрямь полюбил эту семейку. Тут-то Дитр и понял, откуда у шеф-душевника эта привычка иметь любимую женщину на пару с посторонним мужчиной – Лирна спала с мужем и его другом-военнопленным поочерёдно и сразу, семья пребывала в странной гармонии. Лирна руководила ценностями и поставками в аптеке, Тейла отвечала за голос и богатый образ. Урномм порой распаковывал посылки с судейской мантией – в этом не было ничего удивительного: на процессы против гралейцев вызывали их соотечественников из уважаемых граждан, а чем омм серебряной породы с образованием законника не идеальный судья? Рофомм, казалось, даже не сходил с ума – или делал это незаметно (по крайней мере, коробок спичек всегда был при нем). Маленькая Эдта забиралась к нему на колени и вычёсывала кудри, спрашивая, какая дура выйдет замуж за такого лохматого. – А если бы ты не стал уничтожать семью отца в студенческие годы, – говорил Дитр, обращаясь к отражению в зеркале, – если бы ты пошёл к отцу познакомиться – он бы тебя полюбил. Ты бы был богат,