Доктор гад - Евгения Дербоглав

Акк к другим мужчинам, а о своих похождениях отчитывалась мужу в письмах, неизменно начиная их со слов «Дорогой приятель». Она была помолвлена с ним с самого детства, поэтому не представляла себе, что скажет её семья, узнав, что её бросили ради какой-то столичной аптекарши, от которой Урномм приблудил сына. Она заявилась к Лирне, когда муж уже ушёл на войну, разряженная в пух и перья, с твёрдым намерением отстоять своё.

«Женщина без подруг – не женщина», – всегда говорила Лирна Сироса, а у Тейлы их не было – до встречи с любовницей мужа. Да и муж ей был не нужен, поняла она в столице. Прозябание в богатом браке на цветущем севере, зависимость от мужа или своей богатой семьи – пустота для такой, как она. Тейла написала «дорогому приятелю» на фронт, потребовав развода, а ещё привезти ей «тех бесподобно уродливых золотых безделушек, которыми славится Доминион». Гралейцы часто тащили с войн «трофейное золото» своим жёнам – так они, правда, называли военнопленных за их цвет волос. Однако Урномм Ребус умудрился найти для неё целый ларец самых грубых золотых гребней и браслетов, а Лирне же он привёл пленённого офицера с золотыми волосами.

Тейла слышала что-то о сектантах и всегда гадала, откуда у мужа шрам на весь торс. Теперь она знала все. Но на постыдном бракоразводном процессе она молчала и о Лирне, которая уже была беременна дочерью, и о незаконнорождённом сыне мужа, а лишь отвечала на отвратительные вопросы касательно взаимной холодности супругов. Из-за развода с Тейлой рассорились все её родственники, Урномм тоже перестал общаться со своими. Оба переехали в столицу. Урномм и Лирна жили здесь, над аптекой, а Тейла сняла квартиру в доходном доме для уважаемых дам в Зелёном Циркуляре.

«Тебя не начнут приглашать в судьи, пока будешь торчать в этой дыре, – увещевала она «дорогого приятеля». – А ты будешь считать медяки, пока не откроешь аптеку на Блестящей дуге, – говорила она Лирне. – Я расскажу тебе, как продавать богатым, у нас будет целая сеть аптек для богатых, вот увидишь». Семья перебралась в Голубой Циркуляр, а затем в Зелёный, а Дом-с-манекеном оказался в распоряжении Рофомма, который постепенно сходил там с ума все студенческие годы без родительского контроля, превратив дом в научный притон.

Бывшему шеф-следователю не нужно было особо чутко принюхиваться, чтобы понять, что эти двое периодически спят. Рофомм, у которого уже сформировался особый подход к маминым подругам, впервые оказался с Тейлой перед испытаниями на Стипендию. «Ну видишь, какой ты молодец, – говорила ему потом бывшая жена отца, гладя по кудрям. – Поступишь ты на свой медицинский». Шестнадцатилетний Рофомм невинно улыбнулся и заявил Тейле, что она у него первая, Тейле это понравилось.

Пока они тепло беседовали в атриуме, Дитр ушёл, чтобы не нервировать даму. Рофомм её успокаивал, говоря, что ничего ей не будет, Подкаблучник – как некоторые болезни, если не обращать внимания, сгинет сам. Рофомм, может, и был умен на свой учёный лад, но в чем он точно не разбирался – так это в том, что живёт посреди тумана.

Тейлу ждал её экипаж у крыльца, но на козлах было пусто. Она не успела удивиться – дважды громыхнуло, и дама замертво упала на булыжник.

Рофомм дёргал за цепь с сигнальным колокольчиком для вызова полиции, какая есть во всех богатых домах, а потом бегал по радиусу и орал об убийстве, пока не приехали плащи. Дитр, которому нельзя было здесь находиться, ушёл на второй этаж, спрятавшись в комнате, где когда-то жила Эдта Андеца. Снизу доносились голоса полицейских, а Дитр даже не прислушивался, он лежал, вперившись взглядом в корешки на книжном стеллаже. «Всемирные тираны. Истоки диктатуры», «“Взаперти” и другие пьесы», «Старогралейские мифы и легенды».

Он заснул, и снилась ему жена напротив книжных полок. Виалла протягивала ему тлеющие угли и шептала голосом Эдты Андецы:

– В тебе столько нежности. Отдай её другу.

Виалла менялась, красивое лицо грубело и плавилось, тело вытягивалось, а платье на ней превращалось в тальму. Угли у неё в руках рассыпались пеплом.

– Отдай другу, – говорил массовый и серийный убийца Рофомм Ребус. – Отдай сам, пока не ушло.

Дитр волевым усилием проснулся и подскочил на кровати. Кошмар, как у него водится, прервал шеф-душевник, нависший над ним с распростёртой пятернёй. – Не трогай, – твёрдо сказал Дитр. – Иди к себе. Не трогай, понял?

Ребус обиженно зашипел, отстраняясь.

– Тебе своих кошмаров мало, ещё и мои смотреть? – Дитр грустно улыбнулся.

– У меня нет кошмаров, – резко ответил врач. – Мне снятся мать с отцом. А теперь ещё приснится Тейла. Я спрашиваю их во сне, когда можно будет наяву поговорить, а они отвечают, что никогда, теперь я сам. Уж лучше кошмары.

– Сам не ведает, что несёт, – прошептал Дитр ему вслед.

* * *

Утром Ребуса за шкирку вытащили из дома и усадили в экипаж. Шеф-душевник, конечно же, ругался на чем мир телесный стоит, но Клес загородил выход своей тушей и сказал, что курить можно.

– Не хочу, чтобы ты раздобыл бутылку или порошок по дороге, – добродушно улыбнулся он. – Мы с коллегами решили, что тебя нужно оберегать. Пешком ходить нынче опасно, шеф.

– Ты неуравновешенный алкоголик, зависимый от эритры к тому же, – спокойно говорил Дитр, наблюдая, как Ребус пытается вырваться из экипажа. Из дома выбежал котёнок и запрыгнул в экипаж, не желая оставаться наедине с ненавистным человеком с тьмой внутри. – Наконец-то за тебя возьмутся всерьёз. В полдень ему на допрос, господин Цанцес, – напомнил он, и фельдшер кивнул, что помнит. – Отдайте мне, пожалуйста, его бумажник. Деньги, на которые он сможет надраться в обеденный перерыв, ему ни к чему.

– Тирания, вот как это называется, – рявкнул из экипажа шеф-душевник.

– Это называется забота, – Клес бросил Дитру бумажник. – Господин Парцес, вы-то как? – он тревожно дёрнул усами. – Если от дома по возвращении останутся руины…

– О, за дом не волнуйтесь, – Дитр мрачно усмехнулся. – Моё проклятие ненавидит беспорядок, оно любит контроль. Впрочем, тут я солидарен. Я разобрал кухню и начал чинить лестницу. Дом-то хороший.

– Что ж, удачи вам, – Клес хмыкнул и захлопнул дверь экипажа.

Дитр понимал, что в кафтане с чужого плеча ему ходить не пристало, если он знает на гралейском лишь пару десятков слов, и те – ругательства, а его собственная одежда выделялась в чужом времени, мешая ему быть незаметным. Он, следуя своим привычкам выбившегося в люди южанина, раздобыл костюм и плащ на Блестящей дуге между Зелёным Циркуляром и Циркуляром Артистов. На голову он надел цилиндр из тех, что носили сейчас многие мужчины, без головного убора с приметными седыми волосами было никак.

У доктора дома было много денег, он их, похоже, совсем не