В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь - Николай Александрович Лейкин

– Идемте, идемте… Поезд из Вены в Константинополь прибыл уже, и надо садиться, а то опоздаем! – торопил его прокурор.

– Нет, я желаю знать мнение прокурора – славянское это единство или безобразие? Прокурор! Душка, скажи! – допытывался у прокурора Николай Иванович и воскликнул: – Чувствую полное радушие славянской души и хочу обнять всех братьев, а она: пьяное безобразие!

Поезд действительно уже пришел из Вены и минут через десять должен был отправиться в Константинополь, так что супруги и прокурор еле успели, с помощью проводника из гостиницы, купить билеты, сдать свой багаж и поместиться в купе. Николай Иванович опять стал «серебрить» бараньи шапки, принесшие в купе подушки и саки. Опять приветствия «благодары» и «останете с здравие». Проводнику за его двухдневную службу Николай Иванович дал две большие серебряные монеты по пять левов и сказал:

– Вот тебе, братушка, на ракию и ребятишкам на молочишко! Не поминай лихом славянина с берегов Невы, и помни, какой такой русский человек Николай Иванов сын Иванов!

Проводник так ему поклонился в благодарность, что хлопнул картузом с надписью «Метрополь» по полу вагона и произнес, весь сияя:

– Прощайте, экселенц! Прощайте, ваше высокопревосходительство!

Поезд тронулся.

– Стой! Стой! – закричал Николай Иванович. – Что ж мы газеты-то хотели купить, где про меня напечатано!

И он даже вскочил с места, чтоб бежать из вагона, но прокурор схватил его за руку и остановил:

– Куплены, – сказал он, доставая из кармана газеты. – Я купил.

– А ну-ка, прочти и переведи. Ведь по-болгарски-то мы хоть и два пенсне на нос взденем, все равно ничего не поймем, хоть и русскими буквами писано.

Прокурор развернул одну газету и стал пробегать ее.

– Есть, – сказал он. – Действительно, пишут про вас, что вы дипломатический агент, отправляющийся в Константинополь в русскую миссию с каким-то поручением. Затем сказано, что на предложенный вам вопрос, с каким именно поручением, – вы отказались приподнять завесу.

– Да, отказался. С какой же стати я буду отвечать, если я ничего не знаю!.. – бормотал Николай Иванович. – Решительно ничего не знаю.

– Далее сказано, что вы с особенным восторгом отнеслись к нынешнему повороту в Болгарии ко всему русскому, – продолжал прокурор.

– А про самовары ничего не сказано?

– Есть, есть. Сказано. Напечатано, что вы высказывали удивление, отчего в болгарских гостиницах не распространен самовар.

– Ловко! Вот это хорошо, что сказано. Одобряю… В самом деле, какое же это славянское единство, если без русского самовара! Глаша! Слышишь? Вот как о нас! Знай наших! Об нас даже в газетах напечатано! – обратился Николай Иванович к жене и хлопнул ее ладонью по плечу.

Глафира Семеновна сидела надувшись и чуть не плакала.

– Оставь, пожалуйста! Что за мужицкое обращение! Хоть господина-то прокурора постыдился бы, – проговорила она, отвернулась и стала смотреть в окно.

– О-го-го! Нервы? Ну, так и будем знать. Вот, господин прокурор, и хороша она у меня бабенка, покладистая для путешествия, а уж как нервы эти самые начнутся – только черту ее и подарить, да и то незнакомому, чтоб назад не принес.

– Дурак! Пьяный дурак! – послышалось у супруги.

– Изволите слышать, какие комплименты мужу!.. А все от нервов, – кивнул Николай Иванович на жену и сказал прокурору: – А ну-ка, что в другой-то газете?.. Ведь меня расспрашивали два репортера.

Прокурор стал пробегать еще газету, ничего в ней не нашел и развернул третью.

– Здесь есть. Здесь вы названы петербургским сановником. Сказано, что приехали вместе с супругой Глафирой Семеновной, хвалите дешевизну жизни в Софии, удивляетесь ее незастроенным улицам… – рассказывал прокурор.

– Откуда он узнал, как жену-то мою зовут! – дивился Николай Иванович. – Ах да… Ведь я при нем ее называл по имени и отчеству – вот он и записал. Вот и ты, Глаша, в болгарскую газету попала! Неужто не рада? – спрашивал он жену. – Теперь вся Болгария будет знать, что у петербургского купца Николая Ивановича Иванова есть супруга Глафира Семеновна! Знай наших! Живио!

– Что ты кричишь-то! Ведь мы в вагоне… Рядом с нами в другом купе пассажиры. Бесстыдник! Скандалист! – заметила Глафира Семеновна, не глядя на него.

– Нервы у бабы… Ничего не поделаешь, – оправдывал Николай Иванович перед прокурором свою супругу и сказал: – А по сему случаю нужно выпить за болгарскую прессу. Мы еще не пили за прессу.

И он, вынув из корзинки бутылку вина, принялся ее откупоривать.

– За процветание болгарской прессы! – произнес он, откупорив бутылку, налил из нее стакан и поднес его прокурору.

– Мадам Иванова, позволите выпить? Вы все сердитесь… – обратился прокурор к Глафире Семеновне.

– Пейте. Бог с вами. Я не на вас злюсь. Вы хоть и пьете, но прилично себя держите, а на мужа… – был с ее стороны ответ.

– Милая, да что ж я-то такое делаю?! – воскликнул Николай Иванович. – Я только славянский вопль в себе чувствую. Вопль – и больше ничего. Дай ручку…

– Прочь! Оставь меня в покое!

Николай Иванович покрутил головой, смотря на расходившуюся супругу, и стал наливать стакан для себя. Прокурор с ним чокнулся, и они выпили.

Через четверть часа бутылка была выпита и лежала пустая на диване. Николай Иванович и прокурор, прижавшись каждый в угол купе, спали и храпели самым отчаянным образом.

Глафира Семеновна чистила себе апельсин и, дав волю слезам, плакала, смотря на своих спавших пьяных спутников.

Чичероне

Стучит, гремит, вздрагивает поезд, направляясь к Константинополю. Мирным сном спят, залихватски похрапывая, Николай Иванович и прокурор, а Глафира Семеновна, приблизившись к стеклу окна, с красными от слез глазами, смотрит на расстилающиеся перед ней по пути виды. Погода прекрасная, солнечная, ясная и дает возможность далеко видеть вдаль. Начиная от софийской станции поезд с полчаса мчался по горной равнине, миновал маленькие станции Казичаны и Новосельцо, пересек Искер, с особенным треском пронесясь по железному мосту, и въехал в горное ущелье. Начались величественные дикие виды на покрытый снегом хребет Витош. Поезд убавил ход и стал взбираться на крутую возвышенность. Снегу попадалось все больше и больше, поезд шел все тише и тише, и вот совсем уже тихо стал подходить по железному мосту через пропасть близ станции Вакарель. Ехавшие в вагоне вышли из своих купе в коридор и, стоя у окон, смотрели на величественное зрелище, а Николай Иванович и прокурор все еще спали сном праведника. Глафира Семеновна тоже смотрела в пропасть.

«Храни Бог! Если поезд с этого моста свалится – тут и костей не соберешь!» – подумала она. Ей сделалось