Весь Кен Фоллетт в одном томе - Кен Фоллетт

По большей части парни из Гарварда совершенно не умели целоваться. Одни впивались тебе в губы так, что, казалось, вот-вот останутся синяки, другие разевали рот, словно в кресле зубного врача. Но когда ее поцеловал Люк — а было это в пять минут первого на тенистом заднем дворе общежития, — поцелуй его был страстным и нежным. Он ласкал губами не только ее губы, но и щеки, веки, горло; кончик языка осторожно проник меж ее губ, словно спрашивал позволения войти, — и у Элспет не возникло даже мысли ему отказать. А позже, у себя в комнате, она смотрела в зеркало на свое раскрасневшееся, счастливое лицо и шептала: «Кажется, я его люблю!»

Это было полгода назад. С тех пор ее чувство только окрепло. Оба учились на выпускном курсе и виделись почти каждый день. В будни встречались за обедом или выкраивали время, чтобы позаниматься вместе пару часов, ну а в выходные почти полностью принадлежали друг другу.

Немало девушек из Рэдклиффа обручались на выпускном курсе — со студентами из Гарварда или с молодыми преподавателями. Дальнейший путь их был прост и понятен: летом — свадьба, затем долгий медовый месяц, переезд в отдельную квартиру, работа. Через год или около того — первый ребенок.

Люк о свадьбе не заговаривал.

Сейчас, сидя рядом с Люком в отдельной кабинке бара «У Фланагана», Элспет не сводила с него глаз. Он был погружен в спор с Берном Ротстеном — высоким и тощим аспирантом с суровой, даже мрачной физиономией и пышными черными усами. Темные кудри Люка падали на глаза, и, увлеченно жестикулируя правой рукой, левой он порой привычным жестом откидывал их со лба. Когда он станет старше и найдет себе респектабельную работу, думала Элспет, ему, наверное, придется помадить волосы, чтобы они не лезли в глаза. А жаль — с непослушными кудрями он выглядит так сексуально!

Берн, как и многие студенты и преподаватели в Гарварде, был коммунистом.

— Твой отец — банкир! — проговорил он с отвращением. — И сам ты будешь банкиром. Разумеется, для тебя ничего нет лучше капитализма!

Элспет заметила, что к щекам Люка прилила краска. Только на прошлой неделе в журнале «Тайм» опубликовали статью, из которой явствовало, что отец Люка — один из десяти миллионеров, сумевших сколотить себе состояния во время депрессии. Однако Элспет догадывалась: Люк краснеет не потому, что его обозвали сынком богача, а потому, что любит свою семью и не хочет терпеть даже завуалированных обвинений в адрес отца. Ей тоже стало обидно за него, и она с жаром возразила:

— Берн, мы не судим людей по их родителям!

— Не вижу ничего плохого в работе банкира, — добавил Люк. — Банки помогают начинать свое дело и создавать новые рабочие места.

— Ага, как в двадцать девятом!

— Все совершают ошибки. Да, иногда банки кредитуют не тех, кого следовало бы. Но, знаешь, солдаты на войне тоже иногда стреляют не в тех — однако я не говорю, что ты убийца!

Пришла очередь Берна покраснеть и насупиться. Тремя или четырьмя годами старше остальных, он успел съездить в Испанию и повоевать добровольцем на тамошней гражданской войне; теперь, быть может, ему вспомнились какие-то трагические сцены из военного прошлого.

— Во всяком случае, — заключил Люк, — я становиться банкиром не намерен.

Пег, подружка Берна, взглянула на него с интересом. Эта простенькая с виду девушка тоже была пламенной коммунисткой, однако не обладала острым языком своего приятеля.

— А кем же ты хочешь стать? — спросила она.

— Ученым.

— И чем будешь заниматься?

— Межпланетными исследованиями, — выпрямившись, гордо ответил Люк.

Берн насмешливо расхохотался.

— Полеты в космос? Да это сказки для школьников!

— Придержи язык, Берн! — снова бросилась на защиту Люка Элспет. — Тебе-то откуда знать? — В Гарварде Берн специализировался по французской литературе.

Впрочем, Люка насмешка вовсе не задела. Он, похоже, привык к тому, что люди усмехаются, услышав о его мечте.

— Я думаю, однажды мы полетим в космос. И вот что еще скажу тебе, Берн: уже при нашей жизни научный прогресс сделает для обычных людей столько, сколько твоим коммунистам и не снилось!

Элспет чуть поморщилась: о политике он порой рассуждал, как сущий ребенок.

— Ты слишком все упрощаешь, — проговорила она. — Блага науки доступны лишь элите.

— Неправда, — возразил Люк. — Пароходы улучшили жизнь не только пассажиров, но и матросов.

— А ты был когда-нибудь в машинном отсеке океанского лайнера? — поинтересовался Берн.

— Был — и там никто не умирал от цинги!

— Эй, ребята! — послышался вдруг новый голос, и над столом нависла высокая широкоплечая фигура. — Чем это вы тут заняты? Алкоголь распиваете? А вам всем уже есть двадцать один год?

Это был Энтони Кэрролл, в синем саржевом пиджаке, как обычно, таком изжеванном, словно Энтони не снимал его и на ночь. А с ним… Элспет с трудом подавила невольный возглас удивления — никак не ожидала она увидеть рядом с Энтони такую красотку! Хрупкая миниатюрная девушка в модном красном жакете и черной юбке, в лихо заломленной набок алой шляпке, из-под которой густым водопадом падали на плечи и спину пушистые темные кудри.

— Познакомьтесь с Билли Джозефсон! — представил свою спутницу Энтони.

— Джозефсон… — Берн повернулся на стуле и окинул новую знакомую пристальным взглядом. — Вы еврейка?

От такого прямого вопроса она, кажется, смутилась.

— Да.

— Значит, сможете выйти за Энтони замуж — но даже не надейтесь попасть в его загородный клуб!

— Я не состою в загородном клубе! — запротестовал Энтони.

— У тебя еще все впереди! — заверил Берн.

Люк встал, чтобы пожать Энтони руку, при этом