Обыкновенные инопланетяне - Владимир Журавлев

— Кататься?

Управляющий трестом усмехнулся, подумал, поглядел оценивающе — и кивнул, как будто признал свою ровню.

И Уй увезли.

А на него и не посмотрел никто. Как будто его мнение — ничего не значит!

И вот он лежал, отвернувшись к стенке, и не хотел жить. Потому что понимал отчетливо, что он действительно никто, и его мнение действительно ничего не значит. В очередной раз жизнь указала ему его место. Вот здесь, в недостроенном доме, на куче рабочей одежды, лицом к стенке.

Если б он выпивал, в этот раз он бы точно упился до смерти. Но он был непьющим. Если б был склонен к суициду — повесился бы. А так… оставалось только лежать.

Он не знал, сколько так пролежал. Наверно, не один день. Неважно. Есть не хотелось, и ладно. А потом женский голос с таким знакомым очаровательным акцентом осторожно спросил:

— Саша?

Он никогда не запирал дверь в дом.

На миг вспыхнула дикая надежда, что вернулась его Уй. Но это была не она. Перед ним стояла одна из китаянок. Высокая, красивая, сильная. Уверенная в себе. И бесконечно усталая. Одна. А он почему-то решил, что она у китайцев главная. Выходит, ошибся. Неудивительно, в людях он часто ошибался, а в женщинах так вообще всегда.

Женщина стояла и вопросительно смотрела на него.

— Уй ушла, — сказал почему-то он.

Получилось жалобно и беспомощно, но ему было наплевать на собственный образ в глазах кого бы то ни было. Он давно уже не уважал себя.

Женщина красиво волнообразно повела пальцами. Он знал, что так у них выражается сочувствие.

Что-то требовалось делать. Гостья. Напоить-накормить, да. Он печально усмехнулся и встал. Напоить всегда пожалуйста, а вот накормить проблематично, самому есть нечего. Ну, почти нечего.

Он снова усмехнулся — и достал последнее, что оставалось. Пусть он дурак, но к концу жизни меняться не собирается! Гостью положено накормить и напоить, и точка.

Глаза женщины непонятно блеснули.

— Мэй Мао, — сказала она.

И аккуратно присела к еде. Он невольно проводил взглядом ее ноги — и то, что выше. Мэй Мао была чувственно красива в каждом своем движении, несмотря на усталость.

Что-то зачастили красивые женщины в его недостроенный дом. Совсем недавно он только мечтал о таком. Но вот свершилось, а радости — нет.

Он горько усмехнулся. Понятно, почему радости нет. Потому что кормить красивую женщину нечем. А не накормишь — увезут. И останется мучительная боль в сердце да долги в магазине.

Женщина съела все, что нашлось. Потом огляделась, словно искала что-то. Он понял и принес пару ведер воды. Уй тоже любила купаться каждый день. Он думал — это ее милая особенность, а оказалось, что расовый признак.

Купание словно смыло с нее усталость. Быстро и как-то незаметно Мэй Мао навела в доме порядок. Снова засияли окна, задышал свежестью пол. Он наблюдал за ее хлопотами с груды рабочей одежды. Наблюдал — и невольно сравнивал. Мэй Мао была совсем не такая, как Уй. Мощная, сильная. Как сказали бы бабы в деревне — кобылища. Но он даже в мыслях не решался оценить женщину таким словом. Мэй Мао была сильной, умной и очень опасной женщиной. Про такую даже думать не стоило плохо. На всякий случай.

Перед его "постелью" она остановилась в некоторой озадаченности. Видимо, не смогла сразу сообразить, для чего служит груда грязной одежды. Потом осторожно присела рядом, слишком близко для незнакомой по сути женщины.

— Ушла от своих, — призналась она. — Понял-нет?

Он понял хорошо, и не только сказанное. Понял, что Мэй Мао с чего-то пришла к нему. За помощью, надо полагать. А у него ни связей, ни знакомств, ни… у него и еда не всегда! Но вдруг стало легче. Стало теплее на сердце. И он с удивлением признался сам себе, что именно этого ему в жизни и не хватает. В смысле, заботы о других. Ответственности. Знания, что ты кому-то нужен. Что только нужный другим он на что-то в жизни и годится. И то, что Уй ушла, ничего в его жизни не изменило. Он вырос таким, ему поздно меняться! Он сглотнул комок в горле и протянул Кошке Мэй руку:

— Не боись. Что-нибудь придумаем. Прорвемся.

И по новой привычке пальцами повел — поняла, нет?

Абориген Саша. Ба-ба Саша, лао Саша. Странный человек. Сначала она думала — убьет его. При воспоминании, как работали на него полумертвыми от стимулятора, точно хотела убить. И даже планировала, как именно, и где спрячет тело. Но Ян Хэк сказал не спешить, и правильно сказал. Потому что Саша вдруг принял Худышку Уй. Совсем как брат по профсоюзу принял. Поделился последним, потеснился, впустил в свою жизнь. Начал учить язык Арктура, если верить полицайке — но почему б ей не верить? Худышка Уй — полицайка-главняк, дочка главного распределяльщика средств всего континента, враг — но не трепло, вовсе нет. Блудодейка — да, но не трепло. Мэй Мао умела уважать врагов.

Конечно, не повезло Саше — привязался к блудодейке. Лучше б в Робкую Весну влюбился, прекрасная подруга из зеленоглазой малышки получилась бы. Правда, ее мастер Мень никому не отдаст. Тогда в Ики. Да, даже бестолковая Ики была бы Саше верной подругой, но не блудодейка. Но почему-то в Ики никто не влюбился, а в блудодейку и Ян Хэк, и даже абориген. А он точно влюбился и теперь страдал — таких больных глаз давно не видела опытная Кошка Мэй.

Перед зеркалом не врут, напомнила сама себе Мэй Мао. А зеркало и у нее больные глаза показывало. Глубокий след оставил на сердце юный Сунь, блудодей и тайная рука патриархов. Таких сильных чувств не ожидала от себя опытная женщина. А всего-то одну ночь провели вместе. А Саша с Худышкой Уй — много дней и ночей. Значит, тяжелей ему. Лежал на тряпках, к стене отвернулся — верно, и жить не хотел. Но увидел гостью — встал, поделился последним, потеснился и пустил в свою жизнь. Совсем как брат по ордену поступил. А пред тем чуть не убил всех работой и бездушием своим. И как понимать такого, Мэй Мао было неясно. Это Яну Хэку всегда все ясно, а ей так нет. Но то, что Саша — необычный абориген и огромная для них всех удача, она уже поняла. Как провела в мегаполисе пару суток без еды и ночлега, так сразу и поняла. Он, в отличие от других, не отворачивался, не проходил мимо. Он не говорил им "чурки", не глядел презрительно, не пытался обмануть.

Беглецы были для него людьми. Достойными уважения. Своими.

Да, не заплатил в первый раз, так они поняли. Неправильно, значит, поняли. Не для себя нанимал Саша, для господаря. Это господарь не заплатил. И тогда Саша отдал свое. Сейчас же, когда оказалась Мэй Мао в его доме, стало видно, что отдавать ему было нечего. Не было лишнего в доме, и нужного не было. Пустым оказался дом.