Цезарь - Александр Дюма

В ожидании игр эти животные были заперты в клетках; народу позволялось приходить поглядеть на них, и для него это было двойное удовольствие: увидеть бой с ними сначала в воображении, а потом наяву.

Помпей достиг высшей точки своего счастья и своей удачи. Некое личное несчастье стало первым предвестником рока. Юлия так никогда и не смогла оправиться от испуга, который она испытала, увидев пропитанную кровью одежду Помпея; ее вторая беременность протекала болезненно, и во время родов она умерла. Ребенка достали из ее чрева живым; но по прошествии недели он тоже умер.

Помпей был безутешен; он хотел похоронить жену в своей вилле на холме Альба, чтобы ее могила всегда была у него перед глазами; но народ ворвался к нему во дворец, силой захватил тело и унес его на Марсово поле.

Там оно было сожжено с чрезвычайной торжественностью и с большим количеством благовоний и ароматов.

Но странное дело: народ воздавал почести не столько жене присутствовавшего здесь Помпея, сколько дочери отсутствующего Цезаря; и имя Цезаря в связи с этой траурной церемонией так же перелетало из одного конца города в другой, как оно случалось и по любому другому поводу. Никогда город не был так занят им, как во время его отсутствия.

Красс готовился к своему отъезду в Сирию.

Но еще до того, как Красс уехал, в Риме произошло одно крупное событие.

Глава 34

Срок консулата Помпея и Красса уже истекал. Новыми соискателями должности консула выступили Анний Милон, Плаций Гипсей и Метелл Сципион.

Клодий же выставил свою кандидатуру на должность претора. – Мы уже говорили о том, что об этой магистратуре ходатайствовали, когда окончательно разорялись; человек, домогавшийся претуры, как бы говорил своим кредиторам: «Решено, я готов; отдайте мне ваши голоса, и я заплачу вам из кармана моих подчиненных все долги с процентами».

Нам известно, какая вражда была между Милоном и Клодием. Клодий прекрасно понимал, что если Милон добьется консулата, претором ему не быть. Тогда он начал подкапываться под кандидатуру Милона и поддерживать Сципиона и Гипсея.

Все сцены убийств и пожаров, о которых мы рассказывали, возобновились. Эти происшествия каждый раз срывали комиции, так что к январю ни консулы, ни преторы так и не были избраны.

Честные люди были на стороне Милона; народ – заметьте, что в античные времена честных людей и народ всегда разделяют, – народ был на стороне Гипсея и Сципиона.

Сенат, видя, что дело ничем не кончилось, назначил интеррекса. Этим интеррексом стал Эмилий Лепид. Что такое был этот интеррекс? Сейчас мы расскажем.

Когда по причине сопротивления трибунов или неблагоприятных предзнаменований комиции откладывались на большой срок, так что к началу следующего года консулы оказывались неизбранными, наступало то, что принято было называть междуцарствием, поскольку консулы слагали свои полномочия, не получив преемников.

Тогда сенат, чтобы не оставлять государство без правительства, назначал интеррекса; это был магистрат, власть которого, равнозначная власти консула, продолжалась только пять дней; он созывал комиции, председательствовал на них, и как только консулы избрались, передавал власть им; если же за эти пять дней консулы так и не были избраны, назначался новый интеррекс.

Почитайте Тита Ливия; он расскажет вам, как однажды консульская власть в течение пятидесяти пяти дней находилась в руках одиннадцати сменяющих друг друга интеррексов.

Так вот, на следующий день после того, как Эмилий Лепид был назначен интеррексом, за тринадцать дней до февральских календ, 20 января по современному календарю, Милон, направляясь в Ланувий – город-муниципию, где он был диктатором, – чтобы избрать та жреца, где-то на девятом часу дня, то есть в три часа пополудни, встретил Клодия, который возвращался из Ариция и остановился возле храма Доброй богини, чтобы побеседовать с арицийским декурионом.

Клодий ехал верхом; позади него следовали тридцать вооруженных мечами рабов; рядом с ним держались один римский всадник, Кассидий Схола, и два плебея, два выскочки, два деревенских мужлана, П. Помпоний и К. Клодий, его племянник.

Милон путешествовал в повозке; он выехал на via Appia по проселочной дороге, примерно в том месте, где сегодня находится деревня Гензано; он поехал дальше по Аппиевой дороге и, таким образом, пересекся с Клодием чуть ниже Альбано. С ним ехала его жена Фавста и его друг М. Туфий; его свита из рабов превосходила отряд Клодия по меньшей мере в два раза; кроме этого, с ним было еще двадцать гладиаторов, двое из которых отличались особой силой и сноровкой: их звали Эвдам и Биррия.

Эвдам и Биррия шагали последними, образуя арьергард. Они затеяли потасовку с рабами Клодия; Клодий, услышав шум, тут же примчался. Вы знаете Клодия: он с угрозами ринулся на двоих гладиаторов. Один из них нанес ему удар копьем, который пробил ему плечо. Тяжело раненый Клодий свалился с лошади. Оба гладиатора, не зная, хорошо или плохо они поступили, поспешили вернуться в свиту Милона.

Тем временем рабы Клодия отнесли его в придорожную харчевню. Гладиаторы, оборачиваясь, чтобы убедиться, что их никто не преследует, заметили, в какую харчевню отнесли Клодия. Милон заметил в своей свите какое-то волнение. Люди перешептывались, оглядывались назад; одни смеялись, другие казались испуганными. Он поинтересовался, в чем дело.

Тогда старший над рабами подошел к остановившейся повозке своего хозяина и рассказал ему, что один из гладиаторов только что тяжело ранил Клодия, которого отнесли в харчевню; и он показал пальцем, в какую именно.

Милон на мгновение задумался.

– Раз уж он ранен, сказал он, пусть он умрет. Хуже мне от этого не будет: напротив!

И, обращаясь к старшему над рабами:

– Фустен, – сказал он, – возьми пятьдесят человек, захвати эту харчевню и сделай так, чтобы Клодия в свалке прикончили.

Фустен взял пятьдесят рабов, ворвался в харчевню и принялся за поиски Клодия; тот спрятался, но Фустен искал так тщательно, что, в конце концов, обнаружил его. Через десять минут посреди Аппиевой дороги лежал труп, перевернутый лицом вниз.

Милон, разумеется, не стал задерживаться, чтобы взглянуть на экзекуцию; он продолжил свой путь, целиком полагаясь на Фустена. Как мы видим, тот оправдал доверие хозяина.

Один сенатор, Сест Тодий, возвращался из своей загородной усадьбы в Рим. Он увидел лежащий на дороге труп, сошел с носилок, осмотрел его и узнал Клодия. Тогда он велел положить тело на свои носилки и, шагая пешком, препроводил его в Рим. Когда Клодий лишился домов Цицерона, он купил у Скавра нечто вроде дворца на Палатинском холме. Туда-то Тодий и доставил его труп.

При первой же вести о случившемся выбежала Фульвия. – Клодия, как и всех мерзавцев, обожали женщины, и в особенности его собственная жена. – Фульвия истошно завопила и стала рвать на себе волосы и царапать лицо, потрясая с порога своего дома окровавленным плащом мужа. В один миг дом заполнился народом. Смерть Клодия тут же вернула ему популярность.

Все это происходило в самый вечер убийства. Тело принесли на Палатинский холм к первому часу ночи, то есть в шесть часов вечера. Ночь прошла в стенаниях Фульвии и в мстительных мечтаниях друзей Клодия.

К началу следующего дня толпа у дома выросла; вокруг него толпились шесть или восемь тысяч человек из народа, и так наседали друг на друга, что трое или четверо были задавлены.

Среди этой толпы были два народных трибуна, Минуций Планк и Помпоний Руф. Вняв их подстрекательствам, плебс поднял труп на носилки и понес его, ничем не прикрытый, но обутый, – то есть в том виде, в каком его положили на ложе, чтобы осмотреть его раны, – и понес его, как мы сказали, на ростры, где Планк и Руф, сторонники Клодия, начали своими речами возмущать народ против убийцы.

Тогда ремесленники и рабы, которым Клодий столько раз обещал свободу, взяли тело и перенесли его в Гостилиеву курию, где и сожгли его на костре, наспех сооруженном из столов и скамей, на которых проходили заседания трибуналов и сената. Костер разожгли тетрадями писцов.

Был сильный ветер; от костра загорелась вся курия; с курии огонь перекинулся на ту знаменитую базилику Порция, которую, как вы помните, так отчаянно защищал Катон; базилика сгорела дотла.

Отсюда разъяренные фанатики ринулись на осаду домов Милона и интеррекса.

Милона в доме не было; в отношении него это был акт простой и чистой мести; но в отношении Лепида это был акт политический. Его хотели принудить провести комиции и воспользоваться раздражением народа против Милона, чтобы способствовать назначению консулами Сципиона и Гипсея.

Но Лепид не дал себя запугать. Он заложил все двери, собрал всех своих слуг, рабов и телохранителей, предоставленных ему как интеррексу, возглавил их и отбросил осаждающих стрелами. Дюжина из них осталась на поле боя.