Цезарь - Александр Дюма

Вокруг говорили:

– А ведь верно, Катон прав, почему вдруг эти люди, которые уже были консулами вместе, вместе претендуют на второй консулат? почему опять вдвоем, почему не один из них? Разве мало в Риме граждан, которые были бы достойны стать коллегами Красса или Помпея?

Помпей испугался. – В любой борьбе он пугался очень легко. – Тогда, как истинный солдат, он решил прибегнуть к силе.

На Домиция устроили засаду: когда он еще до рассвета отправился на Форум вместе с несколькими друзьями, среди которых был и Катон, люди Помпея набросились на эту горстку, как какие-нибудь клодиевы головорезы, убили слугу, который нес факел, и ранили Катона.

К счастью, они еще не ушли далеко от дома Домиция; он и несколько оставшихся его друзей укрылись там. Тогда люди Помпея установили вокруг дома блокаду, и в отсутствие соперника Помпей и Красс спокойно получили свой консулат. Но им угрожала одна опасность.

Катон домогался должности претора; Катон, которого они только что сделали своим смертным врагом, и который только что оправился от раны, полученной им при сопровождении Домиция на Форум. Но устранить Катона следовало отнюдь не силой.

Катон имел зычный голос, и когда он кричал, его если и не слушали, то, по крайней мере, слышали во всем Риме. Красс и Помпей были богаты. Они разделили несколько миллионов между трибами, и Катон на выборах провалился.

Преторами были назначены Антий и Ватиний: ставленники Помпея и Красса. Уверенные, что больше не встретят никакого сопротивления, они вытолкнули вперед трибуна Трибония, который объявил указы, составленные в Луке. Цезарю на пять лет продлили его полномочия в Галлии. Красс и Помпей разыграли по жребию Сирию и обе Испании; Сирия выпала Крассу, а обе Испании – Помпею. Каждый получил то, что хотел:

Красс, желавший получить в управление Сирию, чтобы объявить войну парфянам, получил свою Сирию; Помпей, хорошо знавший Испанию и намеревавшийся собрать там, иначе говоря, у ворот Италии, войска, которые могли однажды понадобиться ему для его планов, получил свою Испанию, и при этом ему даже не пришлось покидать свою жену, в которую он был все больше и больше влюблен; наконец, народ, считавший, что ничто в Риме не может быть устроено без Помпея, сохранял своего Помпея в Риме.

Но больше всех радовался Красс! Миллионы Габиния не давали ему заснуть. Мильтиад и Фемистокл боролись за лавры; Габиний и Красс – за миллионы.

Глава 33

Итак, с точки зрения этого пессимиста, которого звали Катоном, дела шли все хуже и хуже.

Что же до Цицерона, то горький опыт научил его быть умнее. Он насмешничал потихоньку, – Цицерон не мог удержаться от насмешек; – но он раскланивался с Помпеем и улыбался ему; но он писал Цезарю, что считает его своим вторым «я».

При этом Цезарь, со своей стороны, всячески ласкал его – эпистолярно, разумеется.

«Вы рекомендуете мне Марка Орфия, писал он ему; я сделаю его царем Галлии, если только вы не предпочитаете, чтобы я сделал его легатом Лепты.

Есть ли у вас еще кто-нибудь, чтобы прислать его ко мне, и чтобы я сделал его богатым? Присылайте!»

Вот так делались дела в Риме; и Цицерон послал Требация; «я передаю его, – писал он, – из своих рук в победоносные и верные руки Цезаря». И потом заканчивал: «Берегите ваше здоровье и любите меня, как вы любите. (Et me ut amas, ama.)»

Стоит ли говорить, что он не потешался больше над Крассом, – по крайней мере, вслух; – только в конфиденциальных письмах он продолжал называть его Лысым и Миллионщиком; он рукоплескал его планам, он поздравлял его при встрече с его будущими победами над парфянами, и тот поверял ему свои надежды.

Его победы над парфянами! О, он вовсе не собирался ограничиваться только парфянами: он еще покажет, что подвиги Лукулла в войне с Тиграном и подвиги Помпея в войне с Митридатом – просто детские шалости; он повторит триумфальный марш Александра, он пройдет через Бактрию в Индию и остановится, только достигнув внешних морей!

И, однако, в указе, которым Красс был назначен проконсулом Сирии, не было ни слова о войне с Парфией; но все знали, что она была навязчивой идеей Красса; – вплоть до Цезаря, который в своих письмах из Галлии хвалил его планы и поощрял его к их воплощению.

Что же до Помпея, то в это время Плутарх рассказывает только о его любви; самые значительные его деяния как консула заключались в том, что он возил свою жену по всей Италии: он показывал ее народу, он хотел, чтобы все могли любоваться той, которую он любит; а все разговоры вертелись только вокруг привязанности Юлии к Помпею.

Среди всей легкости брачных отношений той эпохи подобная любовь двадцатилетней девушки к пятидесятилетнему мужчине была просто скандальна.

Так что Плутарх считает себя обязанным объяснить причины этой любви:

«Ее нежность и любовь объяснялась, – говорит он, – верностью ее мужа и свойственной Помпею серьезностью, которая, однако, была лишена суровости и делала его общество весьма приятным».

Этим интимным подробностям можно верить, потому что кто сообщал их? Женщина, которой они были хорошо известны: куртизанка Флора.

Но, к сожалению, Помпей не всегда мог оставаться рядом со своей женой. Подошло время назначения новых эдилов; как консул, Помпей должен был председательствовать на выборах. Он явился на Марсово поле. Выборы были бурными; в ход пошло оружие; несколько человек было убито и ранено вблизи Помпея, так что кровь забрызгала его тогу; ему нужно было сменить одежду. Помпей послал принести ему из дома новую тогу и отправил туда окровавленную.

При виде крови Юлия решила, что ее муж убит, и лишилась чувств. Она была беременна. Обморок был долгим и едва не стоил ей жизни; плод погиб в чреве матери: Юлия родила мертвого ребенка. Эта домашняя драма привлекла внимание Рима к Помпею и заставила поверить в истинность любви жены к мужу. Три месяца спустя Рим получил новое доказательство этой любви: клиентам виллы в Альбе официально сообщили, что Юлия ждет ребенка.

Для того ли, чтобы завоевать популярность, или для того, чтобы отметить это событие, Помпей решил дать народу зрелища? Что было Риму до этого! он ждал потехи.

Помпей избрал предлогом для этих игр праздник Венеры Победительницы. Играми, которые он собирался устроить в Риме, были травли зверей. Кстати, травля зверей всегда была для римлян самым лакомым развлечением; эта традиция насчитывала уже более двух веков; первое представление такого рода было одновременно восхитительно и ужасно.

В 503 году от основания Рима на арене римского цирка стрелами и дротиками были убиты сто сорок два слона. Это была не роскошь, а необходимость: эти слоны были захвачены в битве с карфагенянами, и Республика, недостаточно богатая, чтобы их кормить, и слишком осторожная, чтобы отдать их своим союзникам, решила уничтожить их.

В 583 году на играх, устроителями которых были Сципион Назика и П. Лентул, в битву на арене были отправлены шестьдесят три леопарда и еще сорок других зверей, главным образом слонов и медведей.

В 655 году Клодий Пульхер – вне всяких сомнений, отец нашего Клодия – устроил, во время своего курульного эдилата, бой слонов.

Один простой гражданин по имени П. Сервилий снискал себе определенную славу тем, что устроил травлю, где были убиты триста медведей и столько же пантер и леопардов.

Претор Сулла вывел на травлю сотню львов с гривами, то есть из Атласа; – львы из Нумидии, Абиссинии и Йемена лишены этого украшения.

И наконец, превосходя все то, что было прежде, Помпей на этот раз давал травлю шестисот львов, из которых триста пятнадцать были с гривами, и двадцати слонов. Со львами сражались бестиарии и осужденные преступники; со слонами – геты, вооруженные стрелами и дротиками.

Некое старинное постановление сената запрещало привозить пантер в Италию: несомненно, из опасения, как бы пара этих животных не сбежала, не размножилась и не учинила в Италии опустошений; но в 670 году, то есть за тридцать лет до той эпохи, где мы с вами находимся, трибун Автидий вынес этот вопрос на всенародное обсуждение. Народ, которому было безразлично, что звери сожрут одного-другого провинциала, отменил то самое постановление.

Скавр поймал мяч на лету: он тут же воспользовался отменой закона, и за время своего эдилата истребил на играх сто пятьдесят пантер. – Помпей, в пору своего первого консулата, довел их число до четырехсот десяти!

При виде такой расточительности естественно возникает вопрос, откуда и как брались эти триста львов с гривами, которых убивали на потеху римскому народу. Очень просто: с некоторых народов дань взималась деньгами, с других – дикими зверями; Африка была обложена именно такой данью.

Какое же ужасающее количество свирепых хищников должна была кормить в то время африканская земля, если с нее можно было брать такие подати, не истощая ее? И судите сами, какой должна была быть облава, в которой охотнику было приказано ловить дичь живой и невредимой! и какую дичь! гиппопотамы, крокодилы, пантеры, львы, носороги, слоны!