Нити Жизни - Эль Море

— Ты жив? — спросила она.

— Жив, — глухо отозвался голос.

Повисла тишина, мама сглатывала слёзы.

— Домой вернешься? — наконец спросила она.

— Вернусь, — ответил он. Мне послышалось, что я услышала всхлипы.

— Тогда, на вечер твои любимые сырники с изюмом, да? — голос мамы прозвучал, словно она освободилась от мрака.

— Буду благодарен, — ответил отец.

— Тогда… до вечера? — с дрожью в голосе изрекла мать.

— Да.

Трубка опустилась на аппарат, руки быстро вытерли слезы, меня одарили улыбкой со словами:

— Папа будет вечером, обрадуешь сестренку?

— Да, — сказала я и ушла. Я поняла, что она захочет побыть одна.

Рассказав о приезде папы сестре, тут же попала в водоворот чумовых детских эмоций. Все и сразу.

— Папа! Папа! Папа приедет! — кричала она, прыгала, крутилась, вертелась и цеплялась за меня, вовлекая в свою чехарду. Радость переполняла её. — Как думаешь, а он привезет нам что-нибудь? — не унималась она. — Он всегда нам что-то дарил, как на Новый год — целый мешок конфет, а ту фарфоровую куклу на твой день рождения, а мой кукольный домик… помнишь, помнишь?! — шумела она. К тому моменту у меня уже болела голова, я далеко не разделяла её радости.

Что-то во мне оборвалось и исчезло. Беззвучно, неожиданно и навсегда. Может быть, любовь к собственному отцу?

Вечером того же дня, брякнувший дверной звонок не обрадовал меня, а напугал — на пороге стоял отец. Вроде, всё такой же, каким я его запомнила в день исчезновения и в тоже время, какой-то другой. Я ощущала в нем что-то такое, что отталкивало меня. И когда мама сказала: «обнимите папу», то сестра влетела в его объятия, как самолет с взлетной полосы, я же и шагу сделать не смогла. Мои ноги, словно вросли корнями в паркет, намертво пригвоздив меня к нему. Я стояла с выражением куклы и хлопала глазами. На лице мамы промелькнуло что-то тревожное.

— Ну же, солнышко?! — позвала она меня, но я не отреагировала. Она неосознанно потянулась ко мне, но не успела — это сделал отец. Присел на корточки и, уставившись в мои глаза, спросил:

— Ты не рада меня видеть?

Я молчала, обдумывая, изменит ли мой ответ что-то или нет. Решила, что нет, высказалась:

— Я не знаю… — сразу добавив: — нет. Прямолинейность — мой конек, если бить, то сразу между глаз, прямиком в цель.

— Понимаю, — отозвался отец и сглотнул, как будто в горле застряло что-то большое и затрудняющее говорить.

В этот момент, сестра, как единорог, врезалась в меня лбом.

— Фу, ты бука! — скривилась она, охарактеризовав меня и показав язык, прижалась к папиной ноге. Он взял её на ручки, и мы прошли за стол. За трапезой на кухне все молчали, кроме, конечно, неугомонного мелкого создания с косичками, которое то и дело размахивало ложкой то вправо, то влево, уплетая творожные оладьи, когда я только возилась в них. Есть мне не хотелось. После еды мама мыла посуду, сестра требушила свертки с подарками от папочки, а он смотрел на светильник над столом, а я на него. Естественно, опять была тишина. Картина такая, что бери мольберт и маслом пиши. Постановка — раздор в семье.

Позже нас уложили по кроватям, конечно же, соблюдая протокол — чмокнули в лобики, пожелали спокойной ночи, выключили свет и оставили. Сестра, свернувшись калачиком под пуховым одеялом, начала выдыхать посвистывающие звуки, практически по прошествии нескольких минут. Но, следовать ее примеру, я точно не собиралась. Вместо этого, я свесила ноги с кровати, сунула их в тапочки и на цыпочках направилась к двери. Приоткрыла и выбралась из нашей царственной усыпальницы. Проскользила по узкому коридорчику до родительских покоев, откуда слышался шепот, быстро переходящий в гомон на повышенных тонах, который утихал и снова начинался. Догадаться было не сложно — они ругались.

Слово — «измена» прозвучало чаще, чем я слышала его в классе от некоторых своих одноклассниц, которые произносили его до слова — «развод». После чего, их родители расстались. «Это что, как в плохом фильме?» — думала я, сидя под дверью, поджав колени и обхватив их руками. Неужели у папы не осталось тех особенных чувств, что соединяли его с мамой долгое время? Я совершенно ничего не понимала, наверно была слишком мала, чтобы уловить, в чем крылась причина. Однако, достаточно взрослая, чтобы не простить подобное, но мама смогла и приняла обратно. Последние слова, что я разобрала из их монолога, принадлежали маме:

— Надо попытаться — ради детей, ради нас самих.

А в неплотно закрытую дверь я увидела, как папа крепко обнял маму, она не отстранилась, но в ответ так и не обняла его. Так они и продолжали стоять вдвоем посреди комнаты, в полном молчании — мама с опущенными руками, как плети и папа, сжавший ее в своих объятиях так, словно боялся, что если ослабит их, то потеряет её уже навсегда. Может, так и было бы, но он не отпустил и они остались вместе. Стояли, как изваяние, прижавшись друг другу в потемках, и только лунный свет мягко струился по занавескам в их спальне.

Я поднялась и тихо вернулась к себе. Сестра лежала на боку и пускала слюнки. Ветки деревьев царапались и стучались в окно, но их никто не собирался приглашать. Отражались на потолке тени ползущих по чернильному небу густых и пухлых осенних туч. Наступал октябрь, таща за собой грузом еще один годик для меня. Я залезла в кровать, но уснуть не вышло, в голову лезли разные мысли. Слова, сказанные родителями — посеяли в душе сомнения, от которых мне не удавалось отмахнуться. «Что будет, если они все-таки расстанутся? Нас поделят, тогда, кто заберет меня, а кому достанется сестра? Но ведь мы не игрушки в магазине, как можно сделать такой выбор», — мелькало в моем сознании. Все это просачивалось в меня откуда-то, опутывало изнутри, лишая сна. Но, размышляя обо всем этом, сама не заметила, как глазки сомкнулись, и я ушла в мир дремоты.

Утром, открыв глаза, я увидела, как родители, держась за руки, стояли напротив кроватки Алины и умилялись. Она же, как обычно, с пятнами от слюнок на пижамном костюмчике, с разбросанными волосами по подушке, с поджатым под себя одеялом и в охапке с игрушкой, мирно посапывала. Мне сразу навеяло мысль: «Вот она, идеальная семья — вместе, рука об руку, до самого конца». Казалось, что всё, что я вчера узнала, было лишь видением, миражом в пустыне, который растаял, как сумеречная дымка.

Но, это был еще не конец. Ведь совершенные нами ошибки плетутся за нами, как тени по пятам, напоминают о себе и порой это не только наша совесть — то чувство вины, осознание собственной ошибки, горе от того, что причинил боль любимому человеку, но и что-то другое… Так произошло и с нами. Судьба испытывала наше семейное гнездышко на прочность, изрядно решив его потрепать.