Нити Жизни - Эль Море

— А тебе бы разве не хотелось того же? — сестра приподнялась и поймала мой замутненный взгляд, быстро вернув меня в настоящее. В её глазах плясало озорство.

У меня челюсть отвалилась. Хлебом не корми её, а дай поковыряться в твоей башке. Вот она, плохая наследственность — гены нашей матушки. Выуди все, что можешь и используй это в своих корыстных целях. Цены бы им вдвоем в разведке не было.

— Ну… нет, — выдала я. — Мне и одного недуга хватает, еще одну мороку хочешь свалить на меня? — вышучивала я. — Хотя, это довольно забавно, когда наблюдаешь за влюбленными парочками. Одного взгляда уже на тебя достаточно, чтобы сделать вывод. Пациент, ваш диагноз ясен — мозг ушел в бессрочный отпуск и забыл прислать замену, — я щелкнула её по носу. — Это печально и нечему тут радоваться!

— Вот, ты так всегда! Это все твоя защитная реакция! Я-то знаю, — кивала она, как китайский болванчик. — Все девушки мечтают об этом.

— Возможно. Но не я, уж очевидно. — Меня её речь не убедила.

Никогда толком не понимала, что это значит — «любить». И где пограничная полоса между — «нравится» и «люблю»? Все чувства похожи, все отображают наши эмоции в определенные моменты, но как определить, какие из них подлинные, а какие лживые?

Любить — как много заложено в этом слове и как мало осознаваемого. Если, это значит, постоянно думать о человеке, нигде и ни с кем не находиться, а лишь рядом с ним, то разве, — это не обычная привязанность, привычка или чувство долга за тех, кого мы приручили? Отдаем ли мы себе отчет в том, что нами движет? Или любовь превращает нас в слепых котят? Опиум для наших глаз и ушей, но у противоядия горький вкус, тогда задумываемся ли мы, употребляя этот яд?

Мой отец, стремившийся взять от жизни многое, после девяти лет брака изменил моей матери. Просто исчез, не оставив ни письма, ни записки, ни хотя бы клочка — ничего. В один из вечеров не вернулся домой. Мне тогда и восьми лет не стукнуло, а что говорить о сестре — ей было пять. Одна, с двумя детьми на руках, в полной неизвестности. Что испытывала моя мать, я могла только догадываться. Мне было не постичь её чувств, мук и переживаний.

Это тоже любовь или какая-то её неотъемлемая часть? И почему эта старая боль до сих пор живет во мне и при каждой возможности начинает кровоточить и жечь мне душу? Нахлынет и ощущается, как горечь во рту от перца, случайно попавшего вместе с ложкой супа. А вам доводилось испытывать похожее? Спросите себя и вы получите ответ. Подобные воспоминания всегда колкие и их невозможно стереть, они пробираются в глубину твоей души, закрадываются в самые дальние уголки памяти и прорастают, как семечки. И от них не избавиться, не скосить, не вырубить — они как нашествие саранчи на поля, пожирают нас из года в год, — медленно, исподтишка.

Мама старалась скрывать свои страдания, понимая, что не должна перекладывать на наши плечи груз своего несчастья. «Командировка!» — вот так, одним словом, с выдавленной улыбкой, мать объяснила это моей младшей сестренке, предполагалось, что и мне, но я уже знала, что это ложь. Мне не забыть бессонных ночей, заплаканных глаз, бесконечных звонков в больницы, морги, обивания порогов милиции с заявлениями на розыск и череда поездок на опознание.

— Человек пропал, а вы ничего не хотите делать! — кричала моя мать в телефон в очередной раз, разговаривая с дежурным на посту.

— Трое суток, мадам, трое суток, — отвечал механический голос, словно зачитывая стишок.

Они прошли: на работе он так и не появился, ни у друзей, ни у знакомых. Заявление приняли. Прошло две недели, а новостей так и не было. Мама продолжала ходить, как опущенная в воду, впав в меланхолию, со всем забросив нас, тогда к нам и приехала бабушка, взяв всю хозяйственную работу на себя. Но все равно, холодом и запустением веяло отовсюду, казалось, у нас затушили жизненную свечу. Мама позабыла о себе и буквально жила возле телефона, судорожно вздрагивая каждый раз, когда от него раздавался малейший треск. Хуже всего было, когда ошибались номером, ведь после — она ревела каждый раз. Мне так хотелось сделать хоть что-то, но что? Перегрызть шнур, утопить его в ванной, сбросить с балкона?! И вот, в очередной такой звонок, голос в трубке попросил приехать на опознание — мол, где-то в депо электричек было найдено, похожее под описание, тело. У мамы случился срыв. В ту ночь я нашла её на кухне толи плачущей, толи смеющейся, но как-то не естественно — отрывисто, наигранно. Словно, это была не она, а кто-то в её облике потешался над ней. Она сидела на кафельном полу в окружении пустых бутылок, вытряхнутых фотоальбомов, а на полке буфета, выделенной под телевизор — крутились записи с их свадьбы. Звук разъедал пространство, как кислота. Сделав глоток чего-то пузыристого, она заметила меня:

— Иди спать, детка, — сказала она, кажется, улыбнувшись, — мама в порядке! Но это было не так, в туже минуту её вырвало. Я вскрикнула, испугавшись, и тут же, пулей полетела будить бабушку. Мне приказали сидеть в комнате и не выходить, а также не пускать сестру, но этого и не требовалось — она продолжала крепко спать. А я слушать крики, которые стихли лишь под утро. Позже мне тоже никто ничего не объяснил, просто собрались и уехали.

— Двое кроликов остаются дома, — ласково сказала бабушка и захлопнула дверь.

Я посадила сестру завтракать. А сама ушла в ванную, задвинула задвижку, включила воду и разрыдалась. В школу в тот день мы не пошли.

В обед они вернулись, мамино лицо ничто не выражало, я испугалась, но бабушка покачала головой и, поцеловав меня в лоб, погладила по голове и повела маму в спальню. Вечером мы ужинали все вместе, ну, почти все…

Прошло три месяца, кажется, мы привыкли к жизни без отца, только Алина стала чаще спрашивать про папу: «мол, скучаю я, где он, ну где же… где?». «В командировке», — повторяла мама, украдкой смахивая выступающие слезы. И снова запиралась в спальне. А потом от нас уехала бабушка, сказав: «берегите маму». Я не поняла почему, но это помогло — мама пришла в себя. Смех и улыбки снова стали гулять в нашем мирке. И вот однажды утром раздался столь долгожданный звонок. Мама подошла и посмотрела на телефон, словно решала — отвечать или нет, а он продолжал звонить, наполняя пространство раздражающими, угнетающими и неизбежными звуками. И вот она ответила — на том конце прозвучал голос отца. Я подошла ближе и прижалась к маме. Она всё поняла, что я знаю, что не был он ни в какой выдуманной командировке, но и где был, тоже.

— Ты жив? — спросила она.

— Жив, — глухо отозвался голос.

Повисла тишина, мама сглатывала слёзы.

— Домой вернешься? — наконец спросила она.