Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада

— Но мне сейчас нужны деньги и на будущую неделю.

Зайденцопф хмурится и мрачнеет.

— Только в среду я дал вам три марки. Сколько же еще нужно?

— Десять марок.

— Это абсолютно исключено. Пастор Марцетус никогда этого не разрешит. Десять марок в неделю на карманные расходы! Таким манером мы только приучили бы вас к расточительности!

Куфальт мрачнеет:

— Я хочу вам кое-что сказать, господин Зайденцопф. Ведь деньги, которые мне приходится у вас выпрашивать, мои. И мне противно, что все время приходится клянчить. В среду вы мне сказали, что я в любое время могу получить свои деньги. Вы ведь не имеете обыкновения лгать, господин Зайденцопф?

— Зачем вам нужно так много денег? Объясните мне по-человечески, я постараюсь понять!

— Во-первых, на почтовые расходы.

— На почтовые расходы? Какие у вас могут быть почтовые расходы? Ваши родные не хотят вас знать, — с кем же вы собираетесь переписываться?

— Хочу разослать свои данные вместе с просьбой о работе по специальности.

— Это выброшенные деньги, пустая затея. Кто вас возьмет? Потерпите, пока мы узнаем вас поближе и сможем рекомендовать на хорошее место. Еще на что вам нужны деньги?

— Надо отдать белье в стирку.

— Десять марок на стирку? Что вы собираетесь отдавать? Одну рубашку и один воротничок! Нижнее белье можете спокойно носить две недели, я тоже меняю не чаще. Восьмидесяти пфеннигов на это за глаза хватит. Ну, еще на что?

Их голоса то взлетают под потолок, то опускаются до свистящего шепота. Через четверть часа Куфальт признает себя побежденным несмотря на то, что дважды повышал голос и один раз стукнул кулаком по столу. Он выходит из бюро с пятью отвоеванными марками в кармане.

— Если и дальше так пойдет, ваши сбережения скоро растают, дорогой Куфальт, — шипит ему в спину Зайденцопф.

Зато потом… Потом Куфальт выходит на улицы, погруженные в искрящиеся сумерки.

На фоне глубокого темного неба призывно и ярко сверкает цепочка фонарей. Повсюду полно народу. Многие просто прогуливаются. Слышно, как люди беседуют между собой, то тихо, то чуть громче, изредка раздается девичий смех.

Заглушая звуки толпы, рядом с Куфальтом оживленно спорят Беербоом и Петерсен. Беербоом вне себя от бешенства: ему пришлось доплатить за свое содержание девять марок тридцать пфеннигов. Петерсен пытается его урезонить.

Куфальт плетется рядом с ними, не вмешиваясь в разговор. В беседках перед кафе за столиками сидят люди, едят и пьют. Изнутри доносится музыка. Ложечки позвякивают о чашки. Спутники Куфальта обсуждают, не зайти ли в кафе. Дороговато встанет. Лучше пойти в Хаммер-парк, музыку там можно послушать бесплатно.

Теперь Беербоом доказывает Петерсену, что жизнь его все равно пропала и что он почел бы за лучшее сегодня же подвести черту, а Петерсен старается его разубедить.

Вдруг перед ними вырастает что-то темное и величественное, навстречу веет сыростью и прохладой от множества высоких деревьев. Это и есть Хаммер-парк.

Сначала они просто прохаживаются по слабо освещенным аллеям, заполненным влюбленными парочками. Потом прибиваются к ярко освещенному кафе под открытым небом в центре парка. На эстраде в виде раковины играет оркестр, перед эстрадой расставлены столики, свободных мест почти нет. Пришедшие только послушать музыку отделены натянутым канатом от сидящих за столиками.

И трое «приютских» какое-то время тоже стоят в толпе слушающих. Слушать не запретишь, как бы кое-кому ни хотелось.

Публика, толпящаяся за канатом, веселится вовсю, девушки роятся целыми стайками, парни заигрывают с ними, то и дело вспыхивает смех. Группа парней едва не сбивает с ног Куфальта. Его тянет вернуться в темные аллеи парка, спутникам хочется побыть здесь, на свету. Он решает отделиться от них и говорит, ткнув пальцем в сторону одной из аллей:

— Посижу там где-нибудь. Приходите за мной немного погодя.

В темной аллее он находит наконец скамейку, на которой сидит только одна парочка. Присев с краешку, скручивает сигаретку, с удовольствием откидывается ка спинку и смотрит в пространство перед собой.

Ночной ветерок иногда колышет ветви деревьев, шелест листвы начинается издалека, приближается тысячью отдельных шорохов и вновь теряется вдали в общем смутном шуме.

Мужчина и женщина, сидящие на той же скамье, тихонько разговаривают друг с другом. Куфальт невольно улавливает, что речь у них идет о саде, о старушке-матери, за которой все труднее ухаживать… «На влюбленную парочку что-то не похоже», — думает Куфальт. Как бы ему хотелось иметь девушку, с которой можно было бы вот так посидеть на скамейке и поболтать. Да только о чем стал бы он с ней болтать?

Мимо идут и идут люди, некоторые держатся за руки. Нет, даже в тюрьме Вилли Куфальт не ощущал, до какой степени он далек от всего этого. Он оторвался от нормальной жизни — удастся ли когда-нибудь вернуться к ней? Но о том, что было с ним последние пять лет, он никогда и никому не сможет рассказать.

Женщина встала со скамейки и прошлась немного взад-вперед.

— Прохладно стало. Я что-то озябла, — говорит она мужчине. Тот никак не реагирует. Сочетание «ст» она произносит по-гамбургски. Вот она попадает в конус света от фонаря — легкая, изящная фигурка, острый подбородочек, светлые волосы. Вновь в тени.

— Может, пойдем? — говорит она.

Мужчина молча встает.

Появляются Петерсен с Беербоомом.

— Пройдемся по этой аллее, — говорит им Куфальт и идет за удаляющейся парой. — Ну как, понравилась музыка?

Те настроены весьма словоохотливо и начинают подробно делиться впечатлениями, но Куфальт не слушает, боится упустить из виду свою парочку.

— Нет, нет, пойдем лучше так. Вы даже не представляете себе, как я здорово ориентируюсь на местности. Приведу вас прямиком домой.

— Но мы идем совсем в другую сторону!

— А вот и нет. Мы потом свернем. Спорим, что выведу вас, куда надо.

— На что спорим?

— На десять сигарет.

— По рукам. Пошли, Беербоом!

Не очень-то легко следовать за парочкой так, чтобы те ничего не заметили. Куфальт придерживается противоположной стороны улицы и время от времени с глубокомысленным видом роняет фразы, долженствующие свидетельствовать о его топографической интуиции:

— Нет, лучше здесь свернем за угол. А теперь опять прямо. Нет, все же лучше налево.

— Вот это да, — говорит Беербоом. — Так чувствовать местность!

После подземного перехода парочка внезапно сворачивает налево и в тот момент, когда Куфальту с большим трудом удается уговорить спутников свернуть туда же, исчезает в каком-то подъезде.

Куфальт останавливается, тяжело дыша.

— Что-то я совсем заплутал. Где мы очутились? Как улица-то называется?

— Ну, вы даете, — говорит Петерсен. — Теперь-то мы как раз и идем в нужном направлении… Это Мариенталерштрассе, через четверть часа мы дома. — А взглянув на часы, вдруг спохватывается: — Бог ты мой, у нас всего девять минут! Бегом! И как можно быстрее!

— Наверное, все не так уж страшно, — говорит Куфальт на бегу. — Пять минут как-нибудь подождут.

— Он выгоняет, даже если опоздаешь на три минуты. Сперва не пускает в дом, то есть не отпирает дверь, а на следующее утро — собирай вещички и скатертью дорога!

— Это все для того, чтобы мы по девкам не шлялись, — хрипит Беербоом, совсем запыхавшись. — Все: больше не могу бежать, пошли шагом.

— Бред какой-то! — кипит Куфальт. — Раз вы с нами, господин Петерсен, опоздание не в счет.

— Моя особа ничего не меняет, — выдыхает на бегу Петерсен. — Я нужен только для вывески. Ну, Беербоом, подтянитесь! Рысью марш! Осталось всего четыре минуты!

У входной двери возникают жаркие дебаты с Минной на тему: ровно десять сейчас или одной минутой больше. Во всяком случае, она доложит господину Зайденцопфу, когда они вернулись.

На следующее утро — было уже воскресенье — им пришлось идти в церковь: согласно правилам, каждый постоялец обязан раз в неделю посещать церковь, соответствующую его вероисповеданию. Потом Куфальт с Петерсеном до обеда играли в шахматы, а Беербоом «утюжил» перекинутые через спинку стула брюки, водя по ним доской. Когда после обеда все трое отправились погулять, он до слез расстроился, обнаружив на брюках две складки вместо одной. Все у него не ладится!

Вид порта поднял им всем настроение, и некоторое время они бродили вдоль набережной, с интересом разглядывая портовые сооружения. Но потом все устали. Беербоом начал ныть, что умирает от голода и жажды, что приютской еды ему не хватает, порции мизерные, то ли дело у них в тюрьме…

Так они добрели до парка возле памятника Бисмарку и сели отдохнуть в тенечке. Рядом оказался ларек с прохладительными напитками, Беербоом набросился на сельтерскую — выпил сначала с лимонным, потом с малиновым сиропом, съел все бутерброды, выданные им на ужин, поскулил еще немного и уснул. Куфальт и Петерсен, усталые и умиротворенные, сонно разглядывали воскресную толпу, изредка обмениваясь короткими репликами насчет Беербоома, — он может плохо кончить.