Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада

— Я ничем не провинился.

— Вы постоянно вступаете в пререкания.

— Постоянно? Я только один раз позволил себе возразить, когда хотели, чтобы я целый день работал задаром.

— В вашем положении надо быть поскромнее.

— Скромным бываешь со скромными.

— Вы ничего не умеете делать. Почерк у вас отвратительный…

— Я не был писарем.

— Да и на машинке плохо пишете. Опечатка на опечатке, и к тому же медленно, ничего не успеваете.

— После долгой отсидки нужно время, чтобы опять втянуться в работу.

— Это все отговорки. Если умеешь печатать, никогда не разучишься, через два часа навык возвращается.

— Или нет, если на тебя давят пять лет тюрьмы.

— Большинство заключенных плохо владеют своим делом. Потому ничего и не достигли в жизни и ступили на неправедный путь.

— Может быть, господину пастору будет угодно взглянуть на мои аттестаты?

— Зачем? Мне известно, как вы теперь трудитесь. Настоящие мастера своего дела встречаются только среди тех арестантов, которые преступили закон в состоянии аффекта. Те, кто поднял руку на чужую собственность, никогда ничего не умели. На свободе настоящую работу всегда оценят по достоинству.

— И пять миллионов безработных — лучшее тому доказательство.

Темп обмена репликами все убыстряется. Упитанный пастор утратил свой нежный и здоровый цвет лица, он налился кровью и сделался багрово-красным. Куфальт, наоборот, побледнел, как полотно, лицо его нервно подергивается.

Помолчав, чтобы перевести дух, пастор злобно выпаливает:

— Думаю, лучше всего сразу передать вас в полицию…

Куфальт взрывается:

— Пожалуйста! Сделайте милость! Это и называется у вас заботой о бывших заключенных.

Но в голове у него стучит: «Это он не просто так брякнул, что-то про меня знает. И где я успел наследить? Вроде нигде. Но пастор не дурак, это ясно».

— За шесть часов, истекших от вашего освобождения из тюрьмы до прибытия в этот приют, вы успели присвоить чужую собственность.

— Я что-то украл? Ну, господин пастор, конечно, не станет возводить на меня напраслину. Священники не лгут. Но и я, по всей видимости, проспал тот момент, когда совершил кражу.

— Вы прибыли сюда, — говорит пастор, впиваясь глазами в лицо Куфальта, — имея в кармане на сто марок больше, чем вам выплатили при выписке из тюрьмы.

В голове Куфальта мысли с быстротой молнии сменяют одна другую, возможные варианты ответов возникают и тут же отвергаются, но рот сам собой открывается и произносит:

— Правильно! Я их, конечно, украл. Спрашивается только: у кого?

— Значит, вы не хотите дать никаких сведений относительно происхождения этих денег?

— А зачем? Раз господину пастору и без того известно, что я их украл.

— В таком случае я вызываю полицию. — Пастор протягивает руку к телефону, но трубку не снимает, как с удовлетворением отмечает про себя Куфальт.

— Звоните же, господин пастор, не стесняйтесь, — с напускным спокойствием подбадривает его Куфальт. — Мне что, я не против. Ваш коллега, пастор из Центральной тюрьмы, охотно расскажет вам о том, как было потеряно в тюрьме заказное письмо моего зятя. Или сам пастор, или главный надзиратель затеряли его. В этом ему придется признаться перед судом.

— Не понимаю, что вы мне тут рассказываете?

— Да так, разные истории из жизни, господин пастор. Однако многое, что записано в бумагах, нуждается в прояснении. Во всяком случае, стоит сообщить в тюрьму, чтобы они там осмотрели как следует решетку в моей камере, письмо привязано к ней.

— Я думал, письмо затерялось?

— А вашему коллеге посоветуйте впредь заглядывать и за подкладку конверта: деньги были спрятаны там. Моя сестра сунула их туда. Тайком!

— Что вы мне тут плетете? — недовольно кривится пастор. — Все это сказки.

— В конце концов все обнаруживается, — невозмутимо продолжает Куфальт. — Хотя кое-кто, конечно, охотно прибрал бы деньги к рукам.

— Ничего не понимаю. Мне кажется, пастор Цумпе как раз и не обнаружил этих денег в конверте? Все это дело представляется мне весьма неясным.

— А вы позвоните в полицию, все сразу и прояснится. Или еще лучше — напишите господину пастору Цумпе. И он вам наверняка ответит: Куфальт — отвратительный тип, но на этот раз не лепит чернуху.

— Не лепит — чего?

— Ну, значит, правду говорит.

— Хорошо, я напишу, но горе вам, если хоть одно слово не подтвердится. Я ни минуты не колеблясь передам вас полиции.

— И я опять загремлю за решетку, ясное дело, господин пастор.

Пастор безнадежно вздыхает:

— Ну хоть пока ведите себя примерно.

Куфальт перегибается через стол. Сейчас он накален до предела. И уже ничего не боится. А потому и шипит прямо в лицо ошарашенному такой наглостью пастору:

— Когда вам в следующий раз случится разговаривать со старым арестантом, перво-наперво вежливо поздоровайтесь с ним. И в присутствии хорошеньких девушек не спрашивайте его, не попал ли он за решетку из-за баб. Лучше предложите ему сесть. И не орите на него. Мы давно привыкли, что на нас орут все кому не лень, господин пастор, мы от этого только свирепеем и прем на рожон… И жизнь уже не кажется нам пресной, как суп без соли. В следующий раз стоит, вероятно, попробовать другую тональность, Moll вместо Dur[12], и дружелюбие вместо враждебности. До свиданья, господин пастор.

— Стоять! — рычит пастор. — Вас надо немедля…

— Вышвырнуть из приюта, так, что ли? — спокойно интересуется Куфальт.

— Да что и говорить! Ладно, идите, работайте. Все вы не стоите того, чтобы…

— Конечно, мы все недостойны трудов господина пастора. До свиданья, господин пастор!

— Идите же! Идите! И скажите фройляйн Мацке, чтобы вошла.

— До свиданья, господин пастор!

— Ну, ладно. До свиданья.

В субботу студент вдруг заявляет за ужином:

— Хочу пойти прогуляться. Может, кто-нибудь из вас захочет составить мне компанию?

Куфальт и Беербоом уже настолько освоились, что как по команде поворачивают головы и вопросительно глядят на Зайденцопфа. Но тот настроен весьма миролюбиво:

— Почему бы не погулять? Вечер такой чудесный, тепло…

Госпожа Зайденцопф не упускает случая заметить:

— Но ровно в десять входную дверь запирают и потом уже не откроют.

— Тогда сверим наши часы, — отвечает ей Петерсен. — Сейчас двадцать минут восьмого…

А Беербоом начинает канючить:

— Я пойду гулять только, если господин Зайденцопф даст мне денег. Без денег я и носа на улицу не высуну, без денег тебя всяк норовит облаять.

— Тогда я скоренько рассчитаюсь с ними обоими, господин Петерсен.

Длится эта процедура, однако, довольно долго. Куфальт стоит у окна в коридоре и глядит на медленно темнеющий сад, из-за двери бюро доносятся два голоса, то накаляющиеся до крика, то затихающие до шепота. Контуры кустов постепенно сливаются с темным фоном садовой ограды, в то время как верхушки деревьев еще озарены последними лучами солнца. За дверью голос Беербоома скулит униженно, а бас Зайденцопфа гремит грозовыми раскатами. Наконец дверь распахивается, и Зайденцопф кричит:

— Убирайтесь вон, наглец! Сейчас же убирайтесь! Одно расстройство с вами! Ни пфеннига больше не дам. Входите, дорогой Куфальт.

Куфальт входит.

— Ну, вы проработали пока всего три дня. За чистку машинки в четверг вам полагается, ну, скажем, пятьдесят пфеннигов…

— Вы же сами сказали — одну марку.

Долгий взгляд.

— Ну, хорошо, одну марку. За пятницу и субботу по семьсот адресов в день — кстати, Куфальт, это очень мало, да и напечатано безобразно, — шесть марок за тысячу, значит, восемь сорок, а всего заработано вами девять марок сорок пфеннигов. С вас причитается за пять дней — питание и ночлег — по две с половиной марки в день, то есть двенадцать пятьдесят. Таким образом, вы остаетесь должны нам три марки десять, которые мы и снимем с вашего счета. Все ясно?

— Отнюдь! — решительно заявляет Куфальт и набирает побольше воздуху в легкие. — Ишь как у вас все просто получается. Почему это с меня вычитаете за пять дней?

— День прибытия считается за полный день.

— Но я ведь только ужинал.

— Неважно, таковы правила, вы сами подписались под ними.

— А пятый день откуда?

— А пятый — это воскресенье, то есть завтра.

— И за него я должен платить почему-то вперед? Тоже согласно вашим правилам?

— Зато при следующем расчете этот день не зачтут. К вашей же выгоде.

— Значит, я не зарабатываю здесь даже на свое содержание?

— Придет со временем, мой юный друг, все еще придет.

— На этой машинке особо много не наработаешь.

— Нет, нет, это вы напрасно. Поработайте-ка на ней с полгода.

— Но мне сейчас нужны деньги и на будущую неделю.