Колдовской сапфир - Антонина Дельвиг

Опять мираж!

Стало до того обидно, что слезы покатились из глаз сами собой. Видение было настолько издевательским, что, казалось, не могло тут обойтись без Асурдис или ее сына. Но Рисс ведь говорила, что ни один волшебник, даже самый сильный, не может проникнуть сюда, во владения Маттиэля. Неужели это шутит он сам? Да нет… Скорее, все же морочит раскаленный воздух пустыни…

Песок жег, как утюг, и долго сидеть на нем не стоило. Филипп и Пина помогли девочке подняться. Они были расстроены не меньше, но, видя отчаяние своей подруги, чувствовали, что должны сейчас поддержать ее. Принцесса смочила платок в нагретой, почти горячей воде, и отерла красные, обожженные солнцем лицо и руки девочки. Тела ящериц были все же гораздо лучше приспособлены к жаре, но и для них уже наступал предел. Вдобавок оба они мучились одной и той же мыслью: «Что если и впрямь не удастся дойти? Зачем тогда так страдает их ни в чем не повинная подруга?» Путешествие, которое в гостях у феи казалось, ну, пусть не пустяковым, но все же вполне осуществимым, на деле превращалось в мучительную пытку. Но ничего теперь не исправишь! Приближается вечер, и идти назад еще бессмысленнее, чем вперед.

Следующий день ничего не изменил, кроме того, что кончились запасы воды. Дети по-прежнему шли вперед. На что они надеялись? Трудно сказать. Вокруг теперь высились безжизненные скалы – обветренные и иссушенные солнцем почти до белизны; море песка осталось позади. Как-то раз дорогу пересекло русло давно высохшего ручья, но сейчас и на луне, наверное, было больше влаги, чем здесь. Ночь друзья провели с чувством, что она последняя в их жизни, Тем не менее еще до света они снова плелись по белым камням пустыни.

На восходе они увидели первое живое существо, встреченное ими за весь убийственный поход. Правда, без сил распростертую на земле птицу – бедняга, видно, отстала от пролетавшей стаи – трудно было назвать живой в полной мере; пройдет немного времени, и она навсегда затихнет в раскаленном безмолвии всепожирающей пустыни… Девочка с ящерицами, не задерживаясь, прошли мимо: помочь они ничем, увы, не могли…

Солнце по-прежнему светило в глаза, обжигая насквозь смеженные веки, а несчастная троица все брела ему навстречу. Особого смысла в продолжении пути вроде бы и не было, но оставаться на месте почему-то не хотелось. Сеня ослабела больше всех; она часто спотыкалась, но ее с двух сторон поддерживали, не давая опуститься на землю, и девочка послушно продолжала идти вперед. Филипп, впрочем, тоже уже явно был не в себе: он шел, часто оглядываясь через плечо, будто прислушиваясь к чему-то, но сейчас на это никто не обращал внимания – не осталось сил. Наконец принц остановился и, с какой-то странной сосредоточенностью глядя на своих спутниц, проговорил:

– Вы знаете, а у меня в рюкзаке кто-то сидит! Он там без конца шебаршится и, по-моему, хочет оттуда выбраться!

Это явно был бред. Сеня с болью глядела на взволнованного, взбудораженного принца. Она понимала, что Филипп болен – наверняка у него солнечный удар… Да какое живое могло бы вынести несколько дней в наглухо застегнутом рюкзаке, нагретом настолько, что на его полосатой материи при желании можно было поджарить яичницу!

Но Пина все же заглянула брату за спину и от неожиданности даже вскрикнула. В рюкзаке и в самом деле что-то билось; он буквально ходил ходуном. Принцесса, с опасением протянув лапку, поспешно расстегнула молнию и едва успела отпрянуть. Мимо ее головы, со свистом разрезая воздух, пролетело нечто маленькое, ярко сверкнувшее в лучах солнца, – золотая стрела, снятая Сеней со стены в Черном Замке.

Стрела поднялась высоко в воздух и застыла там на мгновение, ослепительно вспыхивая всеми своими алмазами. Но вот она метнулась вниз и вонзилась в одну из невысоких скал. Та с диким грохотом раскололась надвое. Одна часть ее рухнула наземь, войдя в песок больше чем наполовину. Тучи пыли медленно рассеивались, а из образовавшегося пролома вдруг забил, поднимаясь все выше и выше, сверкая и переливаясь, фонтан кристально чистой воды! Поблескивая в лучах солнца, он казался новым миражом. Но нет! Настоящие брызги летят во все стороны, и даже прохладой повеяло от него! Первые капли, правда, испарились, не успев впитаться в раскаленный песок. Но вода все лилась и лилась, камни вокруг, наконец, потемнели, намокнув, и вот ручеек, тонкой пока, мутной струйкой побежал навстречу солнцу, с каждым мигом набирая силу.

Все описанное произошло так быстро, что очевидцы этого чуда, не сразу опомнившись, продолжали стоять на месте, не смея поверить своему счастью. Наконец они разом бросились к фонтану и, подставляя жадные рты под струи, принялись глотать живительную влагу, повизгивая между глотками от переполнявшей всех радости. Фонтан все набирал мощь; друзья, вдоволь напившись, принялись хохоча толкать друг друга под сбивающий с ног поток. Они падали, поднимались, снова падали, брызги летели во все стороны… Эта сверкающая стена воды была просто воплощенной мечтой детей, всего лишь минуту назад обреченных на медленную смерть от жажды и иссушающего зноя! Произошедшее все еще казалось невозможным!

Филипп, только сейчас вспомнив о спасительнице, выбрался из-под струй фонтана и сразу увидел ее рядышком, на влажном песке. Золотая стрела лежала не-подвижно; обсыпанная алмазами и каплями воды, она вспыхивала на солнце, слепя глаза, и трудно было отличить камни от капель. Удивительно, откуда в малютке взялось столько силы?

Принц оглянулся и крикнул Сене:

– Смотри-ка, не зря она тебе приглянулась! И до чего же славно, что мы прихватили ее с собой!

Девочка подбежала к нему и, нагнувшись, погладила стрелу пальцем. Та была горячей на ощупь и казалась и впрямь живым существом – змейкой, замершей под согревающими лучами солнца. И тотчас же девочка вспомнила о другом живом существе… Птица! Она ведь так и осталась лежать на раскаленном песке…

Сеня бросилась к фонтану и, набрав в ладони воды, побежала. Вода, конечно, тут же протекла сквозь пальцы, и девочка, подивившись своей глупости – перегрелась-таки! – вернулась. Схватив пустой бурдюк, она до половины наполнила его и снова поспешила на поиски. Пина, борясь с мокрыми складками облеплявшего ее плаща, бежала за нею.

Они довольно быстро отыскали несчастную пичугу; та, прячась от солнца, заползла за камень и неподвижно лежала там, распластав крылья по песку. Но она была еще жива, и Сеня поторопилась обрызгать водой ее головку и пыльное оперение. Затем девочка приоткрыла черный клюв и влила туда несколько капель целительной влаги. Теперь птица уже сама приподняла голову и попила из ладони, вытягивая шею для каждого глотка.

За то время, пока подруги шли обратно к фонтану, птица почти совсем ожила, и сейчас дети с удовольствием следили за маленьким, насквозь промокшим комком серых перьев, который суетливо плюхался в мелкой лужице у ручья.

Как может все измениться за каких-нибудь полчаса!

Еще через полчаса друзья тронулись в путь. Мехи снова были полны свежей воды, а шли они теперь по берегу ручейка. Солнце отныне переставало быть смертельным врагом!

Пичуга, названная Грушей (мокрая она и в самом деле напоминала этот фрукт – с небольшой головкой, толстым задком и коротким хвостишкой), ехала на плече у девочки; признав ее своей хозяйкой, она покидала свой удобный насест только для того, чтобы поплескаться в мутноватом ручье. Настроение поднялось. Было ясно, что если не сегодня, то завтра, не завтра, так послезавтра, но Стеклянный Замок покажется вновь. Поэтому друзья и поели с аппетитом, устроившись неподалеку от ручья в тени скал. Груша, совершенно освоившись, собирал крошки хлеба и расклевывал огрызки яблок в поисках косточек.

Путники не останавливались до самого заката, а затем, чуть отдохнув, пошли дальше по спускающейся прохладе вдоль ручейка, и сегодня пустыня, верно, впервые за свое существование услышала и узнала, что такое песни. Ночевали сидя, прислонясь спинами к камням, и, конечно, за ночь наломали кости. Но зато утром после восхода друзей снова ожидала радость. Они увидели Стеклянный Замок! Может, и это был мираж, но вряд ли, Скорее всего за вечер и ночь путники незаметно для себя успели подойти к желанной цели.

Замок теперь был гораздо ближе, чем тогда в мираже. Он покоился на вершине стеклянного столба высотой с хорошую гору, а сквозь его полупрозрачные стены пробивались лучи восходящего солнца – замок сиял всеми цветами радуги! И, безусловно, обиталище Маттиэля было бы совершенно недосягаемым, если бы не гигантский стеклянный мост, дугой протянувшийся от земли к вершине столба. Это, верно, был самый большой мост в мире, но выглядел он при этом изящным и не-весомым. Его прозрачные опоры были, как струи дождя, а замок, казалось, парил в воздухе, не связанный с земной твердью ничем осязаемым. Впечатление призрачности усиливалось еще и странным негромким звоном, доносившимся оттуда вместе с порывами ветра.